– Кто сказал, что… – Рубик огляделся по сторонам, боясь даже произнести страшное слово. – Это моя мама говорила что-то такое, что он может… а я откуда знаю? Прежде чем отпустить меня, мама решила, понимаешь, навести справки о команде и что-то такое узнала, потому что они с папой долго спорили, отпускать меня или нет. Мама была против, но папа сказал, что теперь неудобно перед Гогелашвили из Пицунды, куда мы летом ездили отдыхать…

– А кто такой Гогелашвили?

– Как, ты не знаешь Гогелашвили? – удивился Рубик. – Это же известный в Пицунде цветовод. Он большой друг капитана. Он выращивает особенные цветы, нюхать их приезжают люди из разных стран, а потом делают духи, которые пахнут, как цветы Гогелашвили. Мы жили с ним на одной улице, и Гогелашвили теперь тоже большой мой друг, – с гордостью произнес Рубик. – Ну, а с родителями я натерпелся – ой, даже не спрашивай! Они так пристали ко мне, чтобы я не бегал на улицу, когда дождик, сидел на веранде, когда солнце, не ходил один к морю, что я в конце концов рассердился и убежал к Гогелашвили. И прятался у него несколько часов. Там меня родители нашли и устроили скандал. Даже грозили, что пошлют в Армению к тете Варсэник. У нее нет своих детей, так она все время воспитывает дядю Ашота, но дядя Ашот уходит с утра на работу, и целый день ей нечего делать, так вот она хочет, чтобы родители послали меня к ней. Она их ругает, что они не умеют воспитывать. В общем, Гогелашвили тогда сказал им, что если они хотят, чтобы я вырос здоровым и жил до ста лет, так он может порекомендовать меня своему хорошему другу, капитану. «Если, – сказал он, – капитан согласится взять его в свою команду, то сделает с вашим сыном такое, что вы его потом не узнаете, а то ваш ребенок, – сказал он, – больше похож на мокрую курицу, чем на мальчика». Это он так про меня сказал, – с важностью уточнил Рубик. – Разве ты не знаешь ничего про Гогелашвили? Его же все в Пицунде знают…

– Ну, а что же твоя мама узнала про Марка? – нетерпеливо спросил Данька.

– Она сказала, что надо совсем свихнуться, чтобы отпускать меня с таким бандитом, как Марк…

– Так и сказала? – удивился Данька.

– Ну да, так и сказала. Она и не такое может сказать. Но, между нами говоря, она немножечко права. Конечно, Марк не бандит, но все же не легкий человек. Между прочим, курит с девяти лет.

– И что же в этом такого?

– Конечно, ничего в этом такого нет, но мама испугалась, что я тоже начну курить. Ну как это тебе нравится?

– М-да, – промычал Данька, не зная, что на это сказать.

– Но это что! Он знаешь на какие штуки способен? Однажды угнал чужой мотоцикл. Ты разве не слыхал об этом?

– Нет.

– У него, понимаешь, страсть ко всякому транспорту – мотоциклам там, автомашинам, кораблям. Капитан заметил это и сделал его рулевым. Марк с Ваней всю весну провели на катере, готовили его в плавание…

– Это я знаю.

– Вообще капитан ведь берет в команду только таких, у которых… ну… дефекты. Вот у меня, например, – физическое развитие…

Данька осмотрел Рубика. Худенький, в очках, с патронташем для насекомых, он и в самом деле не выглядел богатырем. Но какой дефект у него, у Даньки? Он за собой не знал дефектов.

– А у меня какой? – спросил Данька.

– Но ты, кажется, тоже бегал от мамы, – замялся Рубик.

– Бегал, ну и что? – еще осторожнее спросил Данька. – Разве это дефект?

– Разве я говорю – дефект? Ты совсем нормальный человек… А… а почему же ты все-таки сбежал?

В другое время Данька, может быть, и рассказал бы, как они с Диогеном нашли пса Мурзая, как они спасали его от «кожаного» человека. И еще многом другом – о том, например, как учитель Автандил Степанович решил помочь маме сделать из Даньки человека и так допек его своим воспитанием, что Данька не вытерпел, подбил Диогена, и они вместе сбежали на необитаемый остров и пережили немало приключений, пока не попали к капитану. История эта была еще свежа в памяти, но Даньке было сейчас не до воспоминаний.

– Твоя мама и про меня что-нибудь узнавала? – спросил Данька, оглянувшись: не подслушивает ли кто-нибудь?

– Ну да, она же ходила ко всем родителям и про всех расспрашивала…

– Знаешь что, – рассердился Данька, – у тебя мама сама с дефектом!

– Конечно! – обрадовался Рубик. – А я что говорю? Ты прав, очень даже прав! Если бы я не был таким терпеливым… – Рубик вдруг опечалился и вздохнул: – Но им тоже нелегко со мной. Я, если хочешь знать, очень трудный ребенок! – Рубик сказал это с горечью, в которой, однако, чувствовалась гордость. – Во-первых, я плохо ем. Во-вторых, я вообще не как все дети. В-третьих, у меня много троек…

– У тебя тройки? – не поверил Данька.

– Ну конечно! – сказал Рубик. – Столько скучных вещей приходится в школе учить, еще скажи спасибо, что у меня тройки, а не двойки!

Насчет троек и еды Данька не мог согласиться с родителями Рубика. Разве ценность человека определяется тем, сколько он съедает и какие получает отметки? Если так рассуждать, тогда всем обжорам и отличникам надо ставить памятники на их родине, а между тем среди них есть немало порядочных зануд. Рубик несомненно выдающийся человек, и он еще докажет это.

Данька вытащил карамельку изо рта. Рубик тоже вытащил. Они сравнили: у Даньки был жалкий обсосок, а у Рубика конфета еще сохраняла первоначальную форму, хотя, конечно, похудела. Данька признал свое поражение и нисколечко не огорчился. Проиграть такому человеку, как Рубик, очень почетно. Он, Данька, еще когда-нибудь вспомнит, с какой замечательной личностью познакомился в плавании. Это когда Рубик станет знаменитым ученым вроде Фабра или астронома Амбарцумяна.

И вдруг Данька подумал: а что, если о таком выдающемся человеке, как Рубик, никто не узнает? Ведь это будет так несправедливо! Нет, обязательно надо прославить Рубика, но как это сделать, Данька еще не знал. Он проникался к Руби-ку все большим уважением. Такой хлипак на вид, а как разбирается в людях! Интересно, а что он думает о Диогене?

– Диоген? Он гениальный ленивый человек, – сказал Рубик, не задумываясь. – Только из него может ничего не получиться.

Рубик, вечно занятый своими козявками, все, оказывается, замечал и во всем разбирался. Нет, если кто гениальный, то это Рубик! Интересно, а что он скажет об Иване?

– Обыкновенная дурандасина, – сказал Рубик и махнул рукой, словно не о чем было говорить.

Данька почему-то огорчился за Ваню. Но, видимо, Рубик был прав – не всем же быть выдающимися людьми. Данька с сожалением посмотрел на Ваню, который по-прежнему усердно трудился, осторожно обводя кистью место, где находилось ласточкино гнездо. За несколько дней птенцы уже успели заметно подрасти, и ласточка смотрела на Ивана, не проявляя никакого беспокойства. Ваня был добрый, и она, наверно, чувствовала, что он не сделает ей зла.

– Значит, дурандасина? – спросил Данька, надеясь, что Рубик передумает и скажет о нем что-нибудь другое.

Но Рубик пожал плечами, не понимая, о чем тут толковать.

– Разве такой человек сделает открытие? – сказал он. – Для этого надо иметь кое-что вот здесь, – и он стукнул себя по голове.

В это время внизу послышались кряхтенье и вздохи. Из открытого иллюминатора выползло сердитое облачко табачного дыма, а вслед за облачком показался сам капитан с трубкой в зубах. Он внимательно посмотрел на Рубика, потом на Дань-ку, будто не узнавал их, будто они были какие-то случайные люди, неизвестно как затесавшиеся в команду. Вот как посмотрел на мальчиков капитан. Данька почувствовал холодок в груди от странного капитанского взгляда. Но может, взгляд показался таким от дыма, который застилал его лицо? В самом деле: когда дым рассеялся, капитан вполне добродушно сказал:

– Может, зайдете всей командой ко мне в гости?

Ребята спустились в каюту. Капитан перекладывал на столике бумаги, щурил глаза и попыхивал трубкой. Дым, разворачиваясь кольцами, поднимался к потолку, качался там некоторое время, потом опускался, закручивался воронкой и уходил в иллюминатор…