— Вы тоже сильный, — сказал солдат Олег Семенович. — Даром, что старый, а упрямый, как конь. У вас теперь рука долго болеть будет. Знал бы, что вы так будете силиться, я бы сразу сдался. Разве можно так? Вы же старый человек, а я был первый штангист в полку. Может, вам водички выпить? Вы садитесь…

Григорий Александрович сел, выпил два глотка, закрыл глаза и посидел молча с закрытыми глазами, пока его нос с горбинкой снова не стал смуглым.

— Ты мне, Олег Семенович, мозги не крути — первый штангист в полку! А кто я, по-твоему? Я в войну был первый жимист в танковой дивизии, не было жимистей, чем я! Я сваливал руку самому генералу Артамонову, а уж его никто не валил во всей танковой армии… А ты мне — первая штанга в полку! Я, брат, гусеницу с танка снимал вот этой рукой, а ты мне — первая штанга в полку!

Иринка подумала, что солдат зря старался — все равно Григорий Александрович пережмет его. Если он самого генерала сваливал, то простого солдата обязательно свалит.

Пока Иринка подводила итог поединка, над столом опять склонились две головы: черно-белая директора и с короткой светлой челочкой голова солдата. Теперь они что-то рассматривали, но что именно, сквозь щелку не было видно.

Иринка встала на барабан, чтобы увидеть, что они рассматривают, но барабан выскользнул из-под ног. Иринка успела закрыть уши, чтобы не слышать грома, а когда гром утих, в носу стало щекотно и захотелось чихнуть, но она сдержалась, открыла глаза и увидела в щелку, что Григорий Александрович держит в руке пистолет с маленькой черной дырочкой и целится прямо в нее.

Не успела Иринка спрятаться, как пистолет выстрелил. Грохнуло так, что треснули стекла, обрушились стены и упал потолок. Выстрел попал Иринке прямо в сердце. Она, как стояла, так сразу и умерла. её больше не стало на свете, потому что она себя больше не видела и не слышала. Но минуту спустя ей стало опять нестерпимо щекотно в носу, и она, как ни старалась, не выдержала и чихнула. И поняла, что умерла ещё не совсем до конца, что она ещё немножечко жива, потому что вдруг услышала громкие голоса, сперва неясные, а потом все болеё отчетливые.

И это были голоса Григория Александровича и солдата Олега Семеновича. И голоса о чем-то говорили. Голос Олега Семеновича говорил, что эту детскую игрушку он знает, этой игрушкой только зайцев пугать, на что голос Григория Александровича стал уверять, что он без этой пушки домой не ходит и что, если бы не эта пушка, его бы затоптали дикие свиньи и он бы угодил волкам на обед. Голоса долго спорили, причем то, что голос Олега Семеновича называл игрушкой, голос Григория Александровича упрямо называл пушкой. Иринка открыла глаза.

— На, будет твоя! — сказал Григорий Александрович и стал совать пушку солдату Олегу Семеновичу, но Олег Семенович отказывался брать, качая головой, а Григорий Александрович совал, и похоже было, что они снова готовы схватиться.

— Я тебе дело говорю, — убеждал Григорий Александрович. — Это же настоящая вещь! Стартовый пистолет, понимаешь? Я его достал с великим трудом, отпускают только спортивным организациям. Бери! А я уж, так и быть, буду ходить домой с дубинкой, чтобы отбиваться…

А потом Григорий Александрович долго уговаривал солдата остаться в детдоме воспитателем, но солдат отмалчивался. Иринка слушала, слушала и уже начинала сердиться на солдата Олега Семеновича. Она бы на его месте с радостью пошла воспитателем, если об этом её попросил бы Григорий Александрович, а солдат Олег Семенович крутил свою бледную челочку на голове и уныло смотрел на уголок стола. Что он там увидел? Муха, что ли, села?

— Слушай, — сказал Григорий Александрович, — я тебе песни пою, а ведь ты ещё не обедал, а? Всё! Идем обедать. Кстати, узнаешь, как у нас кормят. Вот тебе ключ, сегодня поспишь в моем предбаннике. — Григорий Александрович открыл дверь в боковушку, где стояли застеленная кровать и тумбочка. Здесь он оставался, когда засиживался допоздна в детском доме. — Завтра переселим тебя в отдельную комнату, там уберут, а сегодня переночуешь здесь. Кстати, гони всех, кто после ужина полезет к тебе. А впрочем, можешь и пустить, как хочешь…

Взрослые ушли, закрыв кабинет, а Иринка сидела за шкафом, пока не стихли шаги. Она вспомнила вдруг про обед. Обрушив транспаранты, она выскочила из-за шкафа, споткнулась о стул, ушибла коленку, все же допрыгала на одной ноге до дверей, толкнулась… И только тогда поняла, что дверь закрыта на ключ.

— Ой, Григорий Александрович, ой, дядечка солдат! — отчаянно заголосила она, стуча в дверь кулаками. — Я кушать хочу! Ой, как кушать хочу!

И осеклась, услышан говор ребят. А вдруг ребята узнают, что она закрыта в кабинете директора? Откроют двери и спросят: ты как попала сюда? Шпионишь? Она сразу забыла про голод. Выждала, пока не утихнут ребячьи голоса, забралась в боковушку, бухнулась в директорскую кровать и заплакала. Сжавшись в комочек, она незаметно заснула. И тут же увидела свинью Ромашку со скотного двора, побежала от нее, прыгая через кусты, по куда бы пи сворачивала, всюду слышала за собой треск сучьев и хрюканье Ромашки. Бежала, пока не попала в болото, стала прыгать с кочки на кочку, с кочки па кочку и угодила в трясину. Оглянулась, увидела злые глазки Ромашки и стала умирать от страха, но, умирая, заметила на берегу охотника в гимнастерке и лыжных ботинках. Он навел на Ромашку новенький пистолет, прицелился и выстрелил.

Бах!

Иринка вскочила с кровати, увидела солдата Олега Семеновича с пистолетом в руках, по не испугалась, а кинулась солдату на грудь. Пистолет упал, солдат прижал Иринку к себе.

— Ромашка! — кричала она. — Ромашка!

Солдат Олег Семенович вытер её мокрое от слез лицо.

— Где ты ромашку увидела? Никакой ромашки нет!

Иринка не верила. Она открыла один глаз. Увидела кабинет, стол, кресло. Потом открыла другой. А где же болото? А где же Ромашка с узкой мордой и злыми глазками? Ничего такого не было. Иринка крепко обхватила за шею солдата Олега Семеновича, и страх её растаял совсем. Солдат понес её в малышовую группу, по дороге щупая девочке лоб: не заболела ли? У крыльца им встретилась воспитательница.

— Иринка? Где ты пропадала?

Девочка открыла глаза, увидела тетю Аню и заплакала:

— Я кушать хочу…

— Где вы её подобрали?

— Спала в кабинете.

— А как же она попала туда?

— Чего не знаю, того не знаю, — усмехнулся солдат.

— Давайте мне ее…

Но Иринка не отдавала солдата и ещё сильнеё прижалась к нему. И тогда он отнес её в спальню, а сам сходил на кухню и принес ей ужин — запеканку с киселем. Иринка ела, держась за солдата одной рукой, чтобы его не отобрали, а малыши смотрели на них с кроватей. Не доев, Иринка внезапно заснула. Солдат Олег Семенович уложил её и укрыл одеялом. Тогда Иринкин сосед мальчик Вася слез с кровати и встал на полу босой, глядя на солдата Олега Семеновича. Солдат никогда в жизни не нянчил детей, но догадался, чего от него хочет мальчик Вася. Он уложил его в кровать и укрыл одеялом. Только было собрался уйти, как девочка Наташа слезла с кровати и осталась стоять столбиком. А за ней и другая, третья. И солдат всех уложил спать.

— Ну, спокойной вам ночи!

— Спокойной ночи, дяденька Олег Семенович! Приходите ещё!

…На следующий день после обеда Иринка подкараулила Олега Семеновича у выхода из столовой и поволокла в сарай. Там, в закутке, развалившись всей своей огромной тушей, лежала свинья Ромашка и возилась мордой в пустой бадейке. Она обернулась на свет в дверях, думая, что несут еду, уставилась на вошедших своими злыми умными глазками.

— Вот Ромашка!

Иринка крепко держалась за Олега Семеновича, и он только сейчас понял, кто её вчера напугал.

Ромашка тяжело поднялась, подвалилась к решетке и сквозь щель прихватила Иринку за платье, от которого вкусно пахло обедом. Но Иринка не испугалась. Солдат стоял у неё за спиной, и она никого не боялась.