— А-а-а! — тихо стонал он, пытаясь высвободить руки. — А-а-а!..

— Ты чего? Снится тебе что?

Проснулся. Рядом мать. Она присела возле него и погладила лоб.

— Где дед?

— Уехал. Не захотел оставаться. Что это было меж вами? Не рассказал ничего. Может, ты обидел его?

Петька выскочил во двор, заглянул в сарай, в сад зашел. Всюду следы дедова пребывания: кустарники вдоль плетня, подстриженные деревья, дорожка из битого кирпича, ступеньки, прошитые свежими досками. Но деда нет. И только по свежей кучке навоза, оставленной ослом возле калитки, видно, что недавно еще дед был здесь.

Мать навезла много всякого добра, и все это лежало в беспорядке и вкусно пахло, но Петька сидел на чурбачке, на котором Андрей Никифорович обтесывал досточки, и смотрел на горы и на дорогу, уходившую вдаль. По ней шла машина, поднимая желтоватое облако пыли, а над облаком вставало солнце, бросая в долину длинные тени…

Все мальчишки из Старой крепости помнили Майрам, маленькую девушку с толстой косой. Она часто торопилась куда-то, размахивая чемоданчиком. Однако с тех пор как Майрам уехала на Камни, Алик Мирзоев, ее младший брат, стал рассказывать о ней самые несусветные вещи. Майрам, например, занималась спортом, за какое-то общество играла в теннис, а теперь, оказывается, она стала чемпионом по плаванию на Нефтяных Камнях. Даже среди мужчин не было никого, кто бы мог обогнать ее. Разве не удивительно?

Не проходило дня, чтобы Алик не рассказывал о ней чудеса. Если верить ему, Майрам запросто могла прыгнуть в воду с сорокаметровой нефтяной вышки, а однажды, ныряя, нечаянно угодила на проходящий танкер, и ничего — только ногу слегка вывихнула. Был случай, когда под водой лопнула труба и нефть хлынула в море. Никто не знал, что делать, Майрам нырнула, нашла в трубе дыру, закрыла ее своим телом и полчаса не дышала, пока не приехали ремонтники. Алик клялся, готов был сквозь землю провалиться, если он выдумывает хоть одно словечко. О таких мелочах, как спасение людей, Алик даже рассказывать не хотел — их она вытаскивала из воды по нескольку штук в день, как котят. Люди там часто падают в море, что в этом удивительного? Ведь они работают на эс-та-ка-де, узенькой такой дорожке на высоких сваях, забитых в морское дно.

Собрав ребят в кружок, чтобы никто не подслушал, Алик шепотом говорил:

— Она возьмет меня с собой…

— Куда? На Камни?

— А куда еще!

— Но туда же ребят не пускают.

— Америку открыл — не пускают! Конечно, не пускают. Вот если захочешь поехать ты, тебя не пустят, а если Майрам захочет, она кого угодно провезет.

— Врешь!

— Я-то могу соврать, мне ничего не стоит, — признавался Алик. — Но зачем ей врать? Сказала — значит, возьмет.

— Кем же она там работает?

— Работа у нее секретная, — понизив голос, сообщал Алик. — Никто точно не знает, она даже отцу не говорила…

В общем, из Алькиных намеков выходило, что Майрам ищет нефть на дне моря, где-то в новых местах, о которых никто на свете не должен знать.

Вот какие чудеса рассказывал Алик о своей сестре. Ребята только переглядывались: верить или не верить? Во всяком случае, они ему завидовали. Съездить на Камни каждому хотелось…

И вот однажды, еще не было и двенадцати часов, отец Алика, Анвер Мирзоев, закрыл фруктовую лавку, повесил над прилавком фанерную табличку «Закрыто на учет» и ушел домой. Люди, привыкшие покупать у него фрукты, читали табличку и пожимали плечами: разве уже конец месяца?

В тот день на улицах Старой крепости не было видно Алика Мирзоева. И это было удивительно. Крепость словно уснула. Не слышно было диких воплей, никто не гремел на самокатах, сумасшедшим клубком не носились ребята, гоняя футбольный мяч. А с крохотных балконов, похожих на стеклянные фонари, не неслись вслед ребятам проклятия хозяек. Просто Алик сегодня никуда не выходил. Дело в том, что приехала его сестра Майрам и в доме по этому случаю был праздник.

У старого Анвера было семеро детей, а Майрам — самая старшая. Но она была, конечно, и самой умной из детей Анвера. Просто не понять, в кого она удалась такая. Во-первых, она училась в университете, и, значит, из нее наверняка выйдет большой человек; во-вторых, она уже сама себя кормила — работала на морских промыслах и получала тысячу двести рублей на старые деньги. У Анвера Мирзоева язык не поворачивался сказать — сто двадцать рублей, словно это уронило бы авторитет Майрам. Многие ли родители могут похвастаться такой дочерью?

И вот Майрам приехала в гости. По такому случаю можно закрыть палатку на учет — разве у покупателей отвалятся ноги сходить за фруктами в соседний квартал?

К Майрам льнули ее маленькие сестры и братья, за ней неотступно следил Алик. Мать, крупная, усталая женщина, смотрела на свою старшую дочь и всхлипывала неизвестно отчего. Майрам была маленькая, в отца, и крепкая, как орех, сразу видно было, что любая работа ей по плечу. Она смеялась над мамой и все норовила помочь ей. Вот и сейчас она хлопотала по хозяйству, кормила братишек и сестренок и совсем не чувствовала себя гостьей. Мать вытирала передником слезы и кричала, чтобы та не вмешивалась в ее дела.

— Ну, мама, я прошу тебя, отдохни немножко. Мне же это удовольствие, пойми!

— Как же можно, доченька? Что люди скажут? В конто веки приехала в гости, и тут же завалить человека работой! Все равно не переделаешь всего.

В дом то и дело забегали соседские ребята, Алькины приятели, будто за книжкой, за мячом или еще зачем, а на самом деле — чтобы получше рассмотреть Майрам. Они, как овцы, пялили на нее глаза, Алик гнал их из дому, а потом, во дворе, объяснял, что Майрам все равно ничего не расскажет, потому что подписала страшную клятву никому не рассказывать о своей секретной работе.

В обед семья собралась за общим столом. Ребята, красивые, черноглазые, худенькие, лезли к Майрам на руки, дрались за место возле нее. Старый Анвер поглаживал ее густые волосы, уложенные, как у взрослых женщин, пучком, и удивлялся: неужели это его дочь? Даже Сурия, его жена, в молодые годы не была такой ладной.

В глазах Майрам было что-то независимое и сильное, они излучали какой-то незнакомый свет. У девушек, выросших в тесных, грязных переулках Старой крепости, не увидишь в глазах такого света. Такой свет появляется, наверно, у людей, привыкших к другим просторам. Может быть, от волн, которые плещутся вокруг, такой свет в ее глазах?

Алик молча смотрел на сестру, но не лез, подобно малышам, к ней на колени, не дрался за место. Он только упорно не сводил с нее темных беспокойных глаз. Он уже тайком исследовал ее чемодан с вещами, который лежал в спальне. В нем были платья, туфли, книги, деньги, справки и сберкнижка. Он даже пересчитал деньги — сто тринадцать рублей. Заглянул в сберкнижку — триста! — и прищелкнул языком. Это было в первый же час ее приезда. А сейчас он сидел в уголке, издали наблюдал за сестрой и думал, как бы выпросить у нее денег на новый футбольный мяч. И еще он думал: как бы сделать так, чтобы она не попадалась ребятам на глаза — ужас, как он боялся всяких ненужных разговоров. Если говорить правду, Алик даже не очень рад приезду сестры. То есть рад-то, конечно, рад, только не знает, как выкрутиться из нелепого положения.

— Что ты на меня так смотришь, Алик? — спросила Майрам за обедом. — Ну подойди же ко мне, чего ты дичишься?

Алик покраснел и забился в угол. Но она встала из-за стола, вытащила его оттуда и, как редкого звереныша, стала рассматривать около маленького окошка, сквозь которое пробивался в тесную комнату серый свет.

— Скажите, он подстригается у вас когда-нибудь?

Сурия, возившаяся в кухне, крикнула мужу:

— Ты же давно собираешься подстричь его! У тебя руки отсохнут, если ты приведешь голову мальчика в порядок?

Анвер поскреб жиденькие свой усы и усмехнулся.

— Теперь все молодые люди носят такие прически. Такие патлы теперь в большой моде. Попробуй договорись с ним, чтобы он дал себя подстричь.