Все сели за парты, не сел один только Павлик. Он стоял и во все глаза смотрел на новую учительницу и никак не мог взять в толк: неужели Юлька, его Юлька, старая его приятельница, будет их учить? И неужели ее надо будет звать теперь не просто Юлька, а Юлия Михайловна? Ведь все ребята знают ее, помнят, как она еще бегала по деревне босая и растрепанная, — как же она сможет учить их? А вдруг случится беда, страшная беда — ребята не станут ее слушаться и она не сможет с ними сладить?

— Садись, — сказала ему Юлька и положила на стол толстую тетрадь. — Начнем урок.

И урок начался.

Впрочем, ничего страшного не произошло. Она стала одного за другим вызывать к доске. Кого просила почитать, кого решить задачку, внимательно слушала ответы и что-то коротко записывала в тетрадь. Все так и рады были ей угодить. Видно, глаз у нее был такой: посмотрит, так сразу и хочется сделать, о чем ни попросит.

И Павлик постепенно успокоился. Страх за Юльку прошел, и теперь он вертелся в разные стороны и радостно поглядывал на ребят: вот, мол, Юлька-то наша какая! И страсть как хотелось ему, чтобы все знали, что он, Павлик, не кто-нибудь, не простой там ученик, как все, а Юлькин сосед и старый приятель. Его еще «Юлькин жених» называли когда-то. Эх, жаль, наверно, уже никто не помнит про это! Павлик подмигивал ребятам, кивал на учительницу, показывал на себя, но никто не понимал, отчего он крутится, никому не было дела до него, — все слали ответы, словно ничего удивительного не произошло. Но Павлик… Нет, он не мог успокоиться. Он жадно ловил Юлькин взгляд и нетерпеливо ждал, что она подойдет к нему и, может быть, скажет: «А это вот Павлик Одинцов. Мы с ним большие друзья».

Но как он ни вертелся, как ни заглядывал в глаза учительнице, она не замечала его, словно его и не было здесь, и это становилось невыносимым. Павлик уже не слушал урока и сердито сопел. Беспокойная ревность закрадывалась в мальчишеское сердце.

И он добился своего: учительница заметила его. Она улыбнулась Павлику и вызвала к доске. Жарко краснея, он стоял у доски и не мог решить задачку, а задачка была куда уж проще. Ребята шептали, подсказывая, но он смотрел на чистые половицы, покрытые крошками мела, и ничего, ну ни капельки не соображал.

— Ну что ж, садись на место.

Павлик сидел, ничего не видя перед собой, и не слушал, как, брызгая мелом и объясняя, за него решал задачку его сосед по парте Колька Кожухов.

— Это мне пара пустяков, — довольно шепнул Колька, усаживаясь рядом, а Павлик вдруг ни с того ни с сего громко хлопнул крышкой парты.

— Ты чего мешаешь? — ткнула его в спину Зинка, сидевшая сзади.

Павлик обернулся и ловко смазал ее по шее.

— Юлия Михайловна! — Зинка подняла руку и встала. — Павлик Одинцов по шее бьется.

Павлик развалился на парте и кривил в ухмылке губы.

— Одинцов! — сказала Юлия Михайловна. — За что ты бьешь ее?

Глаза у Павлика забегали, точно зверьки.

— А что? — спросил он вызывающе. — У ней, может, комар на шее сидел….

— Ой, врет он, Юлия Михайловна, никаких комаров нет, он просто лупцуется.

— Ну хорошо. Он больше не будет, — мягко, словно извиняясь за него, сказала учительница. — Продолжим урок.

Но Павлика как будто завели, и он уже не мог остановиться.

«Это она меня еще по дружбе так. А другого бы враз выставила», — подумал он и показал Зинке кулак.

Девочка опять подняла руку.

— Чего тебе?

— Одинцов стращает: как, мол, выйдем, он мне задаст…

— Ну вот что, — сказала Юлия Михайловна, подходя к спорщикам. — Ты, Зина, пересядь, пожалуйста, к Одинцову, а тебя. Кожухов, попрошу пересесть на ее место. Надеюсь, теперь вы поладите.

И странное дело: Зинка не стала возражать — она послушно пересела и даже покраснела от удовольствия, а Павлик, расставшись с дружком, с которым мечтал просидеть весь год, вдруг смертельно обиделся и ткнул изо всей силы свою новую соседку в бок. На этот раз Зинка почему-то даже не пикнула, а только, хихикнув, шлепнула его по руке, словно только и ждала, чтобы их посадили вместе.

— Опять, Одинцов? — удивилась Юлия Михайловна и чуть побледнела. — Ну что с тобой делать? Придется тебе оставить класс.

Павлика словно стукнули: он сидел и не верил. Может, ему показалось или он ослышался? Нет, Юлия Михайловна, быстро стуча каблучками, подошла, крепко взяла его за руку и повела из класса вон.

Он стоял за дверью, сопел и прислушивался, но урок шел, как обычно, как будто ничего не произошло. Все сидели за партами, не шумели, не просили за Павлика, не возмущались несправедливостью, а глядели новой учительнице в рот, потому что теперь она сама им что-то оживленно рассказывала. Даже его лучший друг, Колька Кожухов, забыл о нем. Только одна Зинка таращила глаза на дверь. Но разве от этого легче? Он был вышвырнут, как нашкодивший щенок, и кем? Юлькой, своей соседкой, с которой так дружил! Все они, взрослые, только прикидываются, что дружат с ребятами, а на самом деле обманщики и предатели. Павлик терзался от горькой обиды.

Пришел Павлик домой и прямо с порога запустил ранец в угол. Подвернулся под ноги кот Кудеяр — он поддал его носком и выбросил за дверь, как мяч.

— Ты чего разоряешься? — спросила мать, хлопотавшая у печи.

— Нам Юльку в школу прислали. Тоже нашлась учительница! Не пойду я больше в школу.

— Это что такое ты говоришь? Чем она тебе не угодила? Сколько училась, похвальную грамоту привезла, а тебе не нравится?

— Да ну ее!.. Я лучше в Пеструхинскую школу попрошусь.

— Ишь чего надумал!

— И попрошусь!

На другой день Павлик собрал книги в ранец, отломил краюху хлеба и пошел в Пеструхино — в шести верстах от Карповки.

Но до Пеструхина не дошел — застрял в лесу. Лес, прихваченный осенней позолотой, был тихий и грустный. Под ногами мягко хрустела опавшая листва, на верхушке березы сидел кобчик и молча следил за Павликом. Скрипнула где-то пичуга, но тут же умолкла.

«Рти-ти-ти-ти?» — несмело спросила синичка.

«Цвиу-цвиу!» — ответила другая.

И на этом кончился их разговор. Лес жил предчувствием осени — все казалось в нем теперь недолговечным и прощальным.

Павлик бродил, охваченный неясной болью, и вглядывался в знакомые места. Вот здесь, на озере, затянутом палыми листьями, они не раз бывали с Юлькой. Там, под осокорем, есть мосточек, с которого можно нырнуть и не достать дна. Он не раз, желая похвастать ловкостью, прыгал в озеро и выплывал далеко от берега.

Юлька кричала, чтобы вылезал, а потом выбирала у него из мокрого чубчика водяную сосенку и расчесывала его своим гребнем.

А вот и старые, обвалившиеся блиндажи, заросшие густым малинником. Здесь надо быть осторожным — до сих пор валялись неприметные в зелени мотки колючей проволоки. Сколько собирали они здесь с Юлькой малины!..

Павлик долго бродил по малиннику, а когда проголодался, съел краюху, напился воды из озера и пошел домой.

«Раз так, — думал он, — навовсе школу брошу и попрошусь в леспромхоз плотником или сторожем. Вон Васька Кузин в бочарной учеником работает, а что я, хуже его, что ли? Он старше меня, а я, может, посильней».

Домой Павлик пришел под вечер. В горнице, запахнувшись в пуховый платок, сидела Юлька. Она озабоченно осмотрела его:

— Где пропадал?

Павлик весь напрягся и застыл. Глаза его, холодные и злые, уткнулись в пол.

— Не буду учиться у тебя, — буркнул он.

Юлька подошла к нему, выпростала руку из платка и осторожно погладила голову. Павлик чуть вздрогнул и сгорбился, будто на плечи ему взвалили тяжелый мешок.

— Это почему же? — спросила она удивленно. — Или думаешь, по старому знакомству все тебе можно?

— Не буду, — повторил Павлик и повернулся, чтобы уйти.

— Нет, ты постой, от меня никуда не уйдешь. — Юлька решительно и сильно повернула его к себе. — Это как же «не буду»? Что ж, Ксения из Гриднева лучше меня, что ли? Вместе кончали, тоже, в своей деревне учит ребят. Или хуже я Лиды Семидворовой? Просилась она к себе, да места не нашлось. Это что же получится, если никто не захочет у своих учиться?..