Ступив босыми ногами на пол, я поежился. Заметил у кресла, стоящего ко мне спинкой, свою запыленную обувь. Там же оказалась одежда, только моей ее назвать было сложно, хотя она и была приготовлена для меня. Одежды оказалось много. Разворачивая, я обнаружил легкие брюки из желтоватой ткани и черные из тонкой кожи, новое белье, серую безрукавку, пару белых свободных рубах и толстый, вязанный из жесткой шерсти серый свитер. Из старых вещей остались только ботинки и куртка.

Я с неохотой посмотрел на ленту, намотанную на запястье – само собой, никто ее не снял.

Пусть останется, – решил я благосклонно, – кто знает, какие привилегии может дать мне этот личный знак Мастера?

Натянув легкие брюки, которые оказались на удивление впору и очень удобными, я уселся в кресло. Спина предостерегающе отозвалась легкой болью.

Две недели! Прошло две недели, но не для меня.

Закурил. За две недели шрам вряд ли может затянуться даже на мне, но судя по словам мага все зарубцевалось. Я попытался вывернуться, посмотреть на спину, но ровным счетом ничего не увидел, лишь вывернул шею так, что она стрельнула резкой болью в мышцах. Раздражение – вот, что вызывало у меня положение, в котором я оказался независимо от своего желания. Неизвестность и непонимание теперь пугали меня куда больше, чем сам факт столкновения с магам. С чего это простое прикосновение к шраму почти лишает меня сознания? Как такое можно объяснить, если все зажило?!

Я тыльной стороной ладони провел по виску, почувствовав легкое сопротивление молодой кожи. Просто шрам, который не должен причинять неудобств! Почему Мастер не счел нужным ответить на этот вопрос? Он хмыкнул так, словно ему все было предельно ясно. Или неясно ничего.

Интересно, как закрылась его собственная рана? Выглядел маг, без сомнения, лучше, но это не всегда показатель. И конечно нужно было порасспросить его обо всем, вместо того, чтобы придаваться никчемному унынию. Хотелось бы знать, что мне нужно здесь делать и куда разрешено ходить?

Пепел с сигареты обломился и осыпался мне на новые штаны. Я ругнулся и стряхнул его остатки в бокал, потом и вовсе затушил в нем окурок, оставив черный след на хрустале. Интересно, если ожог не отмоется, мне выскажут за его порчу? Или все это мелочи? Сидя здесь, во всем не разобраться!

Я быстро надел рубаху и выскользнул из комнаты, настороженно выглянув из-за двери. Передо мной была лестница, спиралью уходящая вниз и вверх с неровной стеной по центру и красивыми, черными перилами, украшенными полосками красного, отшлифованного до блеска, дерева. Под краями верхних ступеней в центральной части были вырезаны узкие, похожие на бойницы окна, в которые проникал слабый свет, которого хватало, чтобы разрядить кромешную тьму, которая бывает в замкнутых помещениях.

Выйдя из комнаты, я пожалел, что не удосужился взглянуть в окно и сориентироваться, но, поленившись возвращаться, медленно пошел вниз. Слева от меня попалось несколько дверей, все неотличимо похожие, окованные для крепости железными полосами с ручками в виде колец. Что за ними, такие же комнаты?

Наконец, лестница кончилась, я надавил плечом на тяжелую дверь из потемневшего дерева и зажмурился от яростных солнечных лучей. Мимолетная слабость заставила меня прислониться к косяку. Через несколько секунд головокружение прошло, и я сделал первый, неуверенный шаг, ступив на ровную мощеную светло-серым камнем улицу Форта. Тепло дня ласково скользнуло по щеке. Действительно, в каменном плену здания должно было быть холоднее, чем на улице.

Я даже представить себе не мог, что здесь столь людно. Конечно, глупо было сравнивать Форт с Гранд Сити, но это ничего не меняло. Люди шли, спешили каждый по своим делам, одетые в радостные, яркие облачения. От разнообразия и непринужденности у меня запестрело в глазах. Мимо пробежал, весело покрикивая, мальчик с пустым ведром, гнавшийся за перепуганной коричневой курицей. Птица вытянула шею и что есть духу улепетывала от преследователя по неровной мостовой. Резко закричал где-то во дворах петух. Мимо катилась, громыхая по камням, повозка. Телегу тянула, потряхивая мохнатой головой и прядая большими шерстистыми ушами, невысокая толстая лошадка. Ее подковы с громким цоканьем вбивались в мостовую. Телега была полна толстых, неровно опиленных стволов.

Улочка оказалось на удивление чистой и узкой: две такие повозки уже не разъехались бы на ней. Стоило лошади, подняв хвост, навалить кучу, как откуда ни возьмись появился мальчишка и, пробегая мимо, сгреб прямо руками парящий навоз в свою корзину, после чего весело гикнув, побежал дальше. Дикость какая!

Я посторонился, прижавшись к стене, давая свободный проход повозке и с легким испугом оглядываясь вокруг. Ладонь моя невольно коснулась гладкого камня стены, к которой я приблизился…

Грохот волной накрыл сознание. Подняв голову, я с ужасом видел, как рушится, погребая под собой улицу, часть стены и, пытаясь увернуться от летящего прямо на меня обломка, прыгнул прочь…

Я налетел на край повозки, сильно стукнувшись о ее деревянные доски грудью.

–Эйей! – крикнул возница, натянув повод и подняв хлыст. Я отшатнулся от борта и, испуганно взглянув на него, поспешил прочь.

Видение агонией страха трепетало в сознании. Я не мог сказать, что это было, никогда раньше со мной не случалось ничего подобного: грезы во сне – это одно и совсем другое дело терять рассудок среди бела дня. Неужели виной всему вмешательство мага?

Я неуверенно оглянулся. Здание, которое секунду назад рушилось мне на голову, крепко стояло; повозка, заскрипев, двинулась вперед, возница с подозрением провожал меня взглядом и я прибавил шагу.

Ориентиром мне служила башня, – одна из самых высоких. Мне казалось, что в том направлении должны находиться ворота, через которые мы приехали. Впрочем, я мог и ошибиться.

Вскоре я перестал ломать голову над тем, что произошло, потому что так и не смог найти внятных объяснений этому случаю. Замедлив шаг и немного успокоившись, я стал с оглядываться вокруг.

Вдоль дороги стояли аккуратные дома. Мостовая была проложена до самых фундаментов, аккуратные стоки, видневшиеся по краям улицы, были совсем сухими. На кованных черных балкончиках и у деревянных дверей с красивыми, не повторяющимися ручками, в горшках и больших расписанных кадушках цвели цветы и карликовые деревца. Еще поразили меня водостоки. Они, так же как и ручки дверей, были самыми разными, замысловатыми, изогнутыми, не похожими друг на друга.

Парило. Подняв голову, я посмотрел на небо, но оно было чистым. Может, дождь будет к вечеру…

Крики привлекли мое внимание и я поспешил вперед. Широкая улица казалась еще более людной, но кричали не праздные зеваки. Вверх от ворот двигалась широкая платформа, запряженная восемью идущими попарно рыжими лошадьми. Кони натужно пыхтели, таща непомерно тяжелую ношу. На платформе, притянутый толстыми канатами, громоздился огромный ствол дерева. Чтобы обхватить этот ствол понадобилось бы, наверное, человек восемь. На спиле причудливо изгибались красные и бурые годовые кольца, сама же древесина имела мягкий розоватый оттенок. На платформе, у самого ствола, лежал израненный человек. Левая половина его тела была окровавлена и на солнце покрывалась черной коростой. Сзади и с боков, толкая повозку, шли по пояс раздетые, мокрые от пота люди. Их лица были сосредоточены, на плечах и спинах я видел красные, болезненно воспаленные полосы. Чуть поодаль, грозно покрикивая, шел… надсмотрщик… маг. Длинный бич звонко щелкал по камням, подгоняя усталых людей и лошадей, оставляя окованным хвостом на гладком камне едва заметные выбоины. От этих щелчков привычные кони, которые никогда не знали прикосновения страшного жала к своей коже, все же нервно прядали ушами, а люди испуганно вздрагивали, вжимая головы в плечи. Повозка ехала неохотно, ствол весил не одну тонну, и оставалось только догадываться, какими такими силами удалось поднять его на платформу.