Светало, ветер улегся, безмолвие застыло вокруг. Я уже не знал, чего на самом деле жду, понимая, что надо возвращаться, я все еще медлил. Второго шанса не будет! Думайте, горы, думайте, чем мне помочь!

И вдруг черный конь заржал, вскинувшись на дыбы. Я шарахнулся в сторону, не понимая, что происходит, но уже через секунду с трепетом в сердце осознал, что нам пришел ответ.

Волна ветра прокатилась по горам, родив глухой вой в самом их центре. С шелестом посыпались задетые ветром мелкие камни. Я ослеп от темноты, в момент окружившей нас, но не успел испугаться, как вокруг все залил неяркий мягкий свет полной луны, которая разорвала плотную пелену облаков на небе. И словно не было законов природы, и утро вновь уступило время ночи.

Камни завибрировали под ногами. Я вцепился в повод, конь подался вниз по тропе, увлекая меня за собой. Загудела скала, грохот оглушил, я задохнулся от клубов каменной и снежной пыли, взметнувшихся вокруг плотным, непроглядным облаком.

Я судорожно кашлял, пытаясь понять, что произошло. Конь недовольно фыркал и мотал мордой, отряхивая тончайшую каменную взвесь. Закрыв рукой нос и рот, я вглядывался в темноту, полную каменной крошки, и пытался понять, в каком точно месте сошла лавина.

Новый порыв ветра сдернул пелену. Свет луны освещал обвал, что теперь перекрыл тропу. Здесь словно повеселился неведомой силы великан. Эхо падающих в пропасть камней все еще металось между склонами, тихо шелестел ссыпающийся в расколы снег. Обвал не тронул входа в пещеру, и он зиял зловещим провалом у самого нагромождения камней в тупике, в который превратилась недавняя тропа.

В причудливом лунном свете, наполнившем замерший мир, я разглядел между камнями обвала что-то желтое, торчащее из-под расколотых валунов. Я некоторое время стоял неподвижно, потом решился и подошел ближе.

Здесь торчали переломанные кости. Я нагнулся, приглядываясь, и понял, что это ребра крупного животного, перетянутые седельным ремнем, провалившимся к позвоночнику. Значит, это была лошадь.

Я подвинул камень, который, свалившись, разбил оставшиеся ребра в куски, и увидел само седло, а на нем… седельную сумку, почти черную от каменной пыли и времени. Она рассыпалась у меня под руками кусками истлевшей кожи, вывалив какие-то гнилые тряпки. Покатилась по осколкам камней помятая и ржавая железная фляга.

Помощь пришла…

Что-то еще торчало здесь же – зажатый между камнями и костями лошади штырь. Я потянул и… Заскрипело по камням железо. С усилием я вытащил из-под мелко раскрошенных камней легкий длинный нож. Его заледенелая рукоять с подгнившей обмоткой оказалась ухватистой, поверхность клинка потекла кровавыми разводами незнакомой мне технологии ковки. Свет еще плыл в воздухе, но сама луна уже скрылась в тяжелой массе сгрудившихся облаков.

Я тронул грань обоюдоострого клинка, отдернул руку. Кромка была так остра, что разрезала перчатку и кожу при легком прикосновении.

Кощунственным показалось мне это мгновение. Долю секунды я готов был вернуть нож его хозяину, чьи кости покоились под теми же камнями, из которых торчал скелет лошади – то само оружие не желало расставаться со своим прежним хозяином. Но я так же не пожелал расстаться с такой прекрасной находкой. Я побоялся даже положить его на камни, чтобы освободить себе руки, не без основания опасаясь, что он может исчезнуть. Такое иногда бывает, когда вещи не хотят оставаться; они исчезают, стоит отвести от них взгляд.

Ножны под камнями я искать не стал. Это не железо, они давно рассыпались также, как и седельная сумка.

Обратный путь отложился в моей памяти мимолетными обрывочными воспоминаниями, пересекающимися, заслоняющими одно другое. Я вез спасение, я вез жизнь в маленькой мятой фляге, спрятанной под свитером у самого сердца и рассвет настиг меня, уже спускающегося с гор. Утро было хмурым, ночь все еще боролась, но слабела с каждым мгновением, и я ничем не мог ей помочь. И все же она не дала дню разгуляться, она осталась сумеречным светом, едва пробивающимся сквозь плотные облака.

И не день и не ночь.

Я видел, как летят над горами два дракона, но они были так далеко, что не мог их различить деталей.

Конь то шел торопливым шагом, то переходил на рысь, преодолевая более безопасные участки тропы. Я чувствовал, как он устал, наверное, даже больше, чем я, но он торопился домой, потому что нес на своей спине надежду для хозяина и друга.

Измученный дорогой, я открыл глаза, когда он вырвался на равнину и поднялся в галоп, но не различил вересковых пустошей на затянутой сумрачным туманом равнине. Вот справа вынырнула ограда – это первый признак жилья, значит до города уже недалеко.

Навстречу мне два быка тянут телегу, я вижу маленькое стадо понурых овец с мокрой шерстью на в небольшом загоне…

Когда покрытый хлопьями белой пены жеребец замер у конюшни, я скользнул вниз и, не оглядываясь, побежал вдоль стены к башне. Последний рывок выжег из меня все силы, я ничего не слышал и ничего не замечал. Ступени казались бесконечными, времени оставалось все меньше.

Нужная дверь отварилась под моим натиском, и я налетел на Дона, преградившего путь. Казалось, все это время он стоял на страже за дверью.

–Жив? – выдохнул я.

Дон смотрел на меня как-то чересчур внимательно, но все же ответил:

–Жив… пока. Где ты был?

–С дороги! – рявкнул я, спихивая его в сторону. – Где Вирель?

Заметивший в моей руке нож, Дон было поднял руки, но предупреждая его движения, я бросил клинок на стоящий в углу письменный стол, заваленный книгами и толстой бумагой. Туда же я бросил порезанные в нескольких местах перчатки.

–Вирель, зови ее. Здесь, – я тряхнул перед лицом рыжего флягой, – вода из источника с гор. Ты знаешь о чем я говорю! Зеленый дракон сказал, что она способна смыть прикосновение фантома.

–Вирель не нужна, я сделаю все сам, – быстро сказал рыжий. – Не нужно, чтобы кто-нибудь знал об этом. Не представляю, как ты добрался до перевала, Демиан. Ты еще ответишь мне на эти вопросы, когда будет время. Ты понял меня?

–Не сейчас, – предупредил я.

Мастер лежал, прикрытый белой простыней, бледный, без чувств, окаменевший, словно он уже умер. На лице мага не отражалось боли, он был таким, каким я видел его перед отъездом, только бледнее.

Когда Дон стал промывать глубокие порезы на груди Мастера, смочив в воде источника небольшой лоскут мягкой ткани, маг задергался от неосторожных прикосновения. Я не мог выдержать этого зрелища, дурнота подступила к горлу, голова закружилась и я сел у изголовья кровати на пол, взяв Мастера за руку. Зачем – не знаю. Реальный мир рухнул.

От моих ног все вниз и вниз убегала узкая тропка, присыпанная мягким, очень мелким белым песком. Тонкая вьющаяся светлая змейка, ведущая в неизвестность. Слева она была ограничена ослепительно-ярким сиянием, на которое было больно смотреть; справа – плотной пеленой мрака.

Я неуверенно протянул руку и, секунду поколебавшись, коснулся яркого свечения, но не обжегся, как ожидал. Свет пронизал кисть, от чего она стала прозрачной и красной, проступили кровеносные сосуды и кости. Зрелище был завораживающим, я некоторое время смотрел на свои пальцы, потом вынул их из света и повернулся к черной завесе. С опаской дотронулся и до нее, но ничего не произошло, лишь рука моя стала исчезать в темноте, словно отсеченная от тела. Я погрузил руку почти по локоть и вдруг в душу закрался страх: что, если мрак растворит кожу и кости, жадно поглощая то, что отдано ему во власть? Похолодев, я выдернул руку, но все оказалось лишь плодом моего больного воображения. Несоответствия поражали: еще мгновение назад я сидел у кровати, прислонившись к твердой доске, телом моим владела усталость, и вот я здесь, легкий, какой-то невесомый и совершенно не понимающий, что же делать. И что это внизу, на самом пределе зрения: нечеткая фигурка человека медленно спускается, все отдаляясь от меня. Мастер, о, Высшие, я узнал его каким-то внутренним чутьем и бросился вдогонку, но сделав всего десяток шагов, остановился, в отчаянии глядя вдаль, на все такого же далекого от меня мага. Казалось, нас разделяло само время, и фигура по-прежнему продолжала свой беспечный путь.