Имея в идеологическом отношении гораздо больше общего с большевиками (если, конечно, вообще можно говорить о какой-либо большевистской идеологии), нежели контрреволюционеры, политические, естественно, привлекают определенное внимание со стороны советских властей к своим нуждам и требованиям. Ведь на Советскую власть влияет, отчасти, и правое крыло Коммунистической партии, а в значительной степени — социалисты Западной Европы, к чьим мнениям коммунисты, несмотря на все расхождения, все-таки прислушиваются. В итоге, когда политические прибывают в места ссылок, на Соловки и в другие лагеря, им обеспечивают райские условия, если сравнивать с почти невыносимым существованием контрреволюционеров.

Только после «смены кабинета» весной 1924 года контрреволюционерам было позволено переписываться с родственниками (письма при этом внимательно прочитывались чекистами) и получать посылки с воли. Политические же всегда пользовались такими правами.

Если контрреволюционер не имеет родственников, или его родственники не могут присылать ему деньги, продукты и другие необходимые вещи, он обречен на голодную смерть, поскольку лагерной пайки, выдаваемой с расчетом на десять дней, хватает только на двое суток. В этой связи не следует забывать, что ГПУ, отправляя контрреволюционеров в ссылку, как правило, конфисковывает все принадлежащее ему и его семье имущество. А политические вдоволь получают все необходимое не только от своих родственников, но и еще, во-первых, от политического Красного Креста, возглавляемого мадам Пешковой, во-вторых, от иностранных социалистических организаций, в громадном масштабе посылающих вспомоществование, в-третьих, от Комитета помощи российским ссыльным и заключенным. Следует отметить, что контрреволюционеры никогда не имели такого рода поддержки.

Политические располагают собственной библиотекой, которая постоянно пополняется новыми русскими и иностранными книгами. Им дозволено подписываться на советские и иностранные журналы неполитического содержания. Они имеют право на создание обществ для культурных целей. Вожди политических читают газеты и по самым различным вопросам могут проводить дебаты — как в пещерах, так и в бараке № 11. Политическим разрешены и занятия спортом Администрация внимательно прислушивается к любой поданной ими жалобе.

Контрреволюционеры не располагают такого рода возможностями. Им доступна только лагерная читальня. Но так как шпана периодически превращает ее в отхожее место, ни один из контрреволюционеров даже не заглядывает туда.

В лагерь приходят два периодических издания — газета «Беднота» и журнал «Безбожник». Но даже такого рода литература попадает к контрреволюционерам только через два-три месяца после ее прибытия, поскольку вначале читает кемская администрация, затем соловецкая и, в конце концов, красноармейцы. Естественно, контрреволюционерам не разрешено заниматься культурной деятельностью, не говоря уже о политической, да и времени у них на это нет, так как они без конца загружены непосильной работой. Жаловаться бесполезно. (Как администрация рассматривает жалобы, поступающие от контрреволюционеров, читателям уже известно).

И, наконец, политические, согласно установившейся традиции, вообще не работают, отчего имеют огромные преимущества, в противовес тем, по отношению к кому это выглядит — вопиющей несправедливостью. Весь объем работ, как «снаружи» (вне лагеря), так и «внутри» (в самом лагере) возложен в первую очередь на плечи контрреволюционеров и, в меньшей степени, шпаны, участие которой в тюремном труде практикуется с совсем недавнего времени.

Но только ли благодаря симпатиям зарубежных социалистов и относительной терпимости Советского правительства, политическим на Соловках удается обеспечить себе более или менее сносное существование? В большей степени — это заслуга самих политических.

Я — убежденный противник социальной программы политических, основополагающие задачи которой не отличаются от большевистских идей и являются совершенной утопией. Но тем не менее, я не могу не воздать должное настойчивости и бесстрашию, которые они проявляют (если необходимо, не останавливаясь даже перед человеческими жертвами) в отстаивании своих требований, выдвигаемых ими как сплоченной, единой организацией для того, чтобы облегчить отвратительные условия жизни в ссылке.

Своей сплоченностью социалисты превосходят даже шпану. Они готовы в любой момент объявить голодовку, поднять восстание, почти без колебаний принять саму смерть, чтобы только не уронить достоинства поставленной перед собой цели.

Зимой 1923 года на территории Соловецкого монастыря политические (числом более тысячи) устроили вблизи от пещер каток. Лагерная администрация сделала замечание группе конькобежцев, распевающей революционные песни. Был отдан приказ прекратить пение, но политические не повиновались. Тогда Ногтев прислал на каток взвод красноармейцев и распорядился открыть по конькобежцам огонь без предупреждения. Девять человек (шесть мужчин и три женщины) были убиты, многие ранены.

Политические объявили голодовку и потребовали прислать из Москвы следственную комиссию. Буквально все они приняли участие в голодовке и на Поповом острове, и на Соловецком. Некоторые от истощения не могли держаться на ногах и их отправили в больницу. Одним из голодающих политических был хорошо известный социал-революционер Богданов, который до своей отправки в Нарынский район в апреле 1925 года являлся общепризнанным лидером социалистов на Соловках.

Ногтев пошел в больницу с тем, чтобы убедить их прекратить голодовку. Его встретили криками: «Палач!» Богданов, озабоченный тем, чтобы Ногтев своим присутствием в палате не причинил беспокойства ослабленным людям, велел сопровождающим вынести носилки, на которых лежал, во двор. Затем он спросил у Ногтева: «Что вам угодно?» Ногтев вновь попытался убедить его приостановить голодовку. «Это все, что вы можете сказать? — спросил Богданов, — отнесите меня назад, в больницу. Я не хочу разговаривать с убийцей».

В конце концов политические добились своего. В сентябре того же года была назначена комиссия, состоящая из Смирного (прокурор Верховного суда СССР), Катаняна (прокурор ГПУ) и Сольца. Но социалисты не получили от комиссии всего, чего добивались. Ногтев не понес никакого наказания за расстрел девяти человек. Комиссия установила, что он действовал в целях самообороны.

Летом 1924 года политические снова объявили голодовку, на сей раз потребовав, чтобы улучшили питание. Голодовка длилась тридцать дней. Несколько человек умерло, а около сотни было доставлено в больницу. И они опять обратились в Москву с требованиями, которые на сей раз были удовлетворены. Начиная с этого времени, они стали ежедневно получать два фунта хлеба (белого и черного), один фунт мяса, хорошее масло, молоко, яйца и т. д. И такие пайки выдаются им до сих пор.

В конце 1924 — начале 1925 года на Соловки начали прибывать университетские студенты из Москвы, Петрограда и других городов. Советское правительство стало изгонять из учебных заведений и затем арестовывать студентов буржуазного происхождения, для того чтобы освободить места для коммунистов[31].

Прибыло три этапа. Первые два, состоявшие приблизительно из ста человек (включая тридцать студентов), приехали в Кемь в августе 1924 года. Этапы объединяли представителей всех партий (монархистов, социал-демократов, анархистов и др.). Новоприбывшие заявили, что являются заключенными политической категории и потребовали разместить себя в пещерах, с учетом всех преимуществ, которыми пользовались другие «отшельники», а также обеспечить им улучшенное питание. Администрация отказала в их просьбе. Студенты объявили голодовку, а все политические дружно поддержали их. После того, как несколько человек погибло от голода, студентов признали политическими заключенными и послали на жительство и пещеры Конд-острова.

Конд-остров расположен в десяти милях от монастыря. Прежде туда направляли «сексотов» (секретные агенты ГПУ) обоих полов. Их занятие — осуществлять слежку за заключенными и составлять на них доносы. Ногтев подкупает нужных для этих целей людей при помощи улучшенных пайков. А когда необходимость в их услугах отпадает, поселяет их в отдельных пещерах.