Впрочем, замечал Лакан, психоанализ распространился в Штатах с такой скоростью, что Фрейд имел все основания сравнивать свою теорию с чумой.

Если верить Карлу Густаву Юнгу, любимому и самому известному ученику Зигмунда Фрейда, его учитель был человеком желчным и невеселым. «Он вел себя, — писал Юнг в 1925 году, — как человек, привыкший к непониманию ближних. Словно каждую минуту готов был заявить: «Не понимаете? Ну так пошли к черту!»

В конце концов Юнг и Фрейд поссорились. Причиной их разрыва стало то, что учитель Юнга придавал детским сексуальным переживаниям слишком большое значение. Ученик имел наглость заявить: «Не у всех было такое детство, как у Фрейда».

Американец Чарльз Пирс был основателем прагматизма, философского течения, согласно которому познание целиком осуществляется на поле практики и действия, а окружающий мир является не более чем побуждением к человеческой деятельности.

Вышло так, что прагматизм стал ассоциироваться с именем Уильяма Джеймса, развившего идеи Пирса в своих сочинениях. Пирс, хоть и считал Джеймса своим другом, отнюдь не обрадовался такому повороту событий. Он решил переименовать свое детище в прагматицизм. На такой неудобоваримый термин уж точно никто не покусился бы.

Известный испанский писатель и журналист Луис Карандель пишет, что Хосе Ортега-и-Гассет во время своего выступления в кортесах в 1931 году назвал группу депутатов «кабанами». Дословно фраза звучала так: «Мы собрались здесь не для того, чтобы слушать паяцев, теноров, кабанов». С тех пор пятеро депутатов-скандалистов, имевших обыкновение захлопывать ораторов и эпатировать собрание, стали гордо именовать самих себя «кабанами».

Однажды они в полном составе явились к Мигелю де Унамуно, тоже депутату, и торжественно объявили:

— Дон Мигель, вы о нас наверняка слышали: мы кабаны.

— Это исключено, — отрезал Унамуно, не питавший к крикунам особой симпатии. — Кабаны — одиночки. А в стада обычно сбиваются свиньи.

Мигель де Унамуно был очень искренним человеком. И невыносимо высокомерным. Когда король Альфонс XIII пожаловал ему Большой крест Альфонса XII, писатель удовлетворенно произнес:

— Я очень рад принять из рук вашего величества эту заслуженную награду.

Король удивился: другие награждаемые в один голос твердили, что недостойны столь высокой чести.

— Черт возьми! — воскликнул монарх. — Вы первый, от кого я это слышу! Раньше все, кому мне приходилось вручать ордена, уверяли меня, что ничем их не заслужили.

— Как знать, возможно, они были не так уж и не правы, — предположил Унамуно.

Профессор Хуан де Майрена — одна из самых блестящих литературных мистификаций. Преподаватель риторики и гимнастики, выдуманный Антонио Мачадо, подходил к ведению уроков с юмором. Вот одна из историй про Хуана де Майрена: «Один из его учеников написал статью о вреде банкетов. В статье было четыре раздела: А) Против тех, кто позволяет устраивать банкеты в свою честь; В) Против тех, кто устраивает в их честь банкеты; С) Против тех, кто присутствует на банкетах в честь кого-либо; D) Против тех, кто не ходит на банкеты. Первых автор поносил за чванство и тщеславие, вторых — за лицемерие и притворную скромность, третьих — за паразитирование на чужой славе, а четвертых — за высокомерие и завистливость.

Майрена прочел статью и похвалил сатирический талант своего ученика.

— Вам и вправду понравилось, учитель?

— Конечно. А как вы собираетесь озаглавить свой труд?

— «Против банкетов».

— Лучше будет «Против рода человеческого на примере банкетов».

Майрена говорил, что смерть — это идея априори, поскольку ни у кого из нас нет опыта собственного умирания, но все знают, что рано или поздно умрут. Жизнь, напротив, «объект непосредственного восприятия, чистая очевидность. Только так можно объяснить оптимизм ирландца, который, выпав из окна на пятом этаже, беспечно повторял: «Вроде бы все в порядке», пока не грохнулся на мостовую».

Уильям Джеймс и некоторые другие философы оправдывали веру в Бога прагматическими мотивами, полагая, что религиозное чувство делает нас сильнее и помогает с честью переносить удары судьбы.

В одном из рассказов о Хуане де Майрене появляется такой философ-прагматик:

Тортолес, вам не приходилось слышать об андалусском кондитере-атеисте, которого заезжий философ уговаривал принять религию своих предков?

— Чьих предков, дружище Майрена? «Своих» звучит слишком общо.

— Не знаю, предков философа, наверное. Вы послушайте, какие аргументы он приводил: «Поверив в Бога и убоявшись Страшного суда, вы станете печь пирожные еще лучше, а продавать дешевле. Тогда у вас станет больше покупателей, и прибыли мгновенно возрастут». «А Бог есть, сеньор доктор?» — спросил кондитер. «Это бессмысленный вопрос, — отмахнулся философ. — Главное, чтобы вы в него верили». «А если я не могу?» — настаивал кондитер. «Это не важно. Главное, чтобы вы решили поверить. Тогда возможны три варианта: вы или вправду поверите в Бога, или поверите, что поверили, а это одно и то же, или в крайнем случае станете делать свои пирожные так, словно верите. В любом случае ваши сладости сделаются в сто раз вкуснее, клиентов прибавится, а вы получите огромную прибыль и моральное удовлетворение».

Кондитер не мог остаться глухим к столь убедительным словам. «Приходите снова через пару дней», — пригласил он философа.

Через два дня, когда философ вернулся в кондитерскую, на дверях красовалась новая вывеска: «Кондитерская Анхеля Маркеса, поставщика его святейшества».

— И что же, Майрена, пирожные действительно стали лучше?

— Пирожные остались такими же, как были. Но кондитер сказал философу: «Главное, чтобы вы верили, что они стали лучше, или верили, что верите, или в крайнем случае заплатили мне так, как будто поверили».

Хосе Ортега-и-Гассет, основоположник рациовитализма, учения о нерасторжимости действительности (жизни) и разума, несомненно, был одной из самых влиятельных фигур в испанском культурном сообществе начала XX века. С 1910 по 1936 год он преподавал в Мадридском университете Комплутенсе.

В те времена по Мадриду ходил анекдот, главным героем которого был наш Ортега. Как-то раз философ обедал с автором фундаментальной «Истории корриды» Хосе Марией Коссио и тореро Рафаэлем Гомесом по прозвищу Петух. Когда Ортега ушел, Петух спросил у Коссио:

— А этот сеньор, с которым мы сейчас ужинали, он кто?

— Нельзя быть таким рассеянным, Рафаэль. Этот сеньор — дон Хосе Ортега-и-Гассет, — ответил Коссио.

— Это понятно; я хотел спросить, чем он занимается.

— Он величайший философ Испании.

— Ясно. А за что ему платят деньги?

— За мысли, Рафаэль, за мысли.

Петух, не в силах скрыть изумления, воскликнул:

— Чего только не бывает!

В 1931 году, после установления Второй Республики (период в истории Испании между изгнанием короля Альфонса XIII и приходом к власти Франко), Ортега был избран в кортесы и присоединился к Республиканской депутатской группе (через некоторое время их пути с новым правительством разойдутся), состоявшей в основном из ученых и деятелей культуры. Что и говорить, выступления философа в парламенте, пространные и стилистически безупречные, изобличали в нем утонченного интеллектуала, а никак не политика. Когда Ортега собирался в очередной раз обратиться к депутатам, Индалесио Прието, один из лидеров Испанской рабочей социалистической партии, провозгласил:

— Внимание, господа, слово имеет серое вещество.