Я сталкиваюсь со злодеяниями, из-за которых необходимо вступить в борьбу с реформаторами систем, с богами, с изобретателями адских мук, с инициаторами опасных начинаний. Геродот где-то говорит, что боги оставляют за собой право на всякого рода крайности, а человека такого права лишают; значит, человек должен быть лучше их и должен удерживать их в каких-то пределах. Некоторые животные, особенно насекомые, тоже убивают крайне изощренными способами, но лишь по мере надобности. Земле нужны убийства, они — часть ее хозяйственного уклада, но она предусматривает наказание за убийство, а слепую месть отвергает.

Не ближний, а самый дальний — Прометей со своей скалы — стучится ко мне по ночам.

Целые сутки на касбе, с утра до утра; и все-таки я еще мало рассказал о своей службе.

Продолжительность дня определяется не часами. Она зависит от нашей фантазии, от мысленной игры. Образные картины сокращают время, поскольку прогоняют скуку; вместе с тем они умножают смыслы. Оптимальным представляется мне такое мгновение, в котором время сконцентрировалось бы, тем самым уничтожив себя, и все сделалось бы возможным. Свет, усилившись, стал бы абсолютным.

В это утро кончается моя смена. Я передаю сменщику ночной бар со всем, что там находится, оставляю в офисе свой вечерний костюм и ключ. Студия на время моего отсутствия останется запертой: Большой луминар — дело секретное.

Теперь я могу отправиться в город; на Замковой горе уже довольно тепло. Пешеходная тропа срезает изгибы шоссейной дороги; она — как красная стрелка, указывающая направление вниз, к гавани. Зеленые ящерицы снуют по ней и исчезают в зарослях молочайника. Колючки им нипочем. Жалованье лежит у меня в кармане, и я позвякиваю золотыми монетами. В гавани я сделаю остановку.

Латифа ждет меня: я сообщил ей, что приду, через мадам Позер. Сама Латифа не может принимать звонки: у нее только серый фонофор, который настроен на официальные трансляции с касбы и по которому можно лишь слушать, но не говорить. Если в распавшемся на атомы обществе Эвмесвиля сохранились остатки классового или кастового порядка, то выражается это именно таким образом. Права здесь — динамичной природы; они основываются на объеме властных полномочий, а не на собственности.

Латифа, между нами говоря, — первая встречная, попавшаяся мне на пути. Я обратил на нее внимание, когда спустился в город после первой смены на касбе. Ее участок расположен над гаванью, между магазинами судового оборудования, маклерскими конторами и маленькими ресторанчиками. Там она обычно курсирует туда и обратно; середину ее маршрута маркирует albergo[432] мадам Позер: жалкая гостиница для свиданий — узкое, в несколько этажей, здание с тесными лестницами; перед распивочной, занимающей первый этаж, на мостовую выставлены два круглых столика и стулья. Мадам сдает номера с почасовой оплатой: мало кто из постояльцев выражает желание остаться на ночь.

Сама Латифа ни с кем не заговаривает, но ее медленная походка и вопрошающий взгляд дают понять: эта женщина ждет, что к ней обратятся. Еще и серый фонофор… Здесь, наверху, клиентура получше — — — штурманы, казначеи, старшие стюарды, даже какой-нибудь нотариус или эфенди, вдруг надумавший отвлечься. Надолго это его не задержит.

Я к ней привык. По сути, те, что работают внизу, в гавани, мне нравятся больше — — — они как фигуры с выставленными вперед грудями, украшающие носы галионов, или как Медузы-горгоны, которые бросают вокруг дерзкие взгляды и соблазнительно покачивают ягодицами. Однако в гавани дело редко обходится без ссоры. Особенно когда якорь бросает какое-нибудь большое судно — тогда у охранников работы хоть отбавляй.

Мы усаживаемся за один из круглых столов; его жестяная поверхность украшена штампованным узором. Если проливаешь бокал, никаких следов не остается. Мадам подает нам аперитив. Солнце уже поднялось над крышами, его свет приятен. Я рассматриваю Латифу, как работорговец — рабыню на рынке; в этой ситуации еще что-то сохранилось от древности, от раннего Персеполиса. Важна в первую очередь челюсть: по ней можно судить о строении костей. Слева вверху — золотой зуб, который не портит впечатления. Он обнажается при улыбке, таинственно углубляющей черты лица. Неискоренимое заблуждение мужчин состоит в том, что по улыбке они судят об интеллекте.

Латифа не накладывает румян, красит лишь губы; из-за этого и из-за черных волос, падающих на лоб, лицо кажется еще более бледным; оно — крупнопористое.

— Ты носишь длинную юбку; держу пари, у тебя безобразные ноги.

— Вы, может, хотели бы рассмотреть все прямо на улице?

Неплохой ответ. Сама она тоже меня рассматривает, оценивающим взглядом, — словно рыбину, попавшуюся к ней в сеть. Фонофор с полосой выдает во мне человека с касбы; люди с касбы — удобные клиенты: они не требуют никаких выкрутасов и не склонны к романтической болтовне. А главное, у них есть чем платить.

— Ну, хорошо. Тогда upstairs[433] — мадам, я сразу освобожу номер.

— Аперитив бесплатно — господин профессор, вы будете довольны.

Она, похоже, знает меня лучше, чем я полагал. Этого не избежать: Эвмесвиль — захолустье.

На лестнице остановка.

— Comme hors d'œuvre?[434]

— Des crudites. Trousse, trousse, garce[435] — — — тебе кое-что предстоит.

— О да, я догадываюсь — — — вас там на касбе Кондор держит в черном теле.

При определенных обстоятельствах даже неплохо, если тебя оценивают как представителя некоего коллектива. Это нормализует отношения, позволяет не раскрывать чужому свою индивидуальность.

Наверху в комнатке. Кровать, камин, все как обычно. Закрытые ставни, сквозь щели пробивается солнце.

— Вы ведь знаете, сколько причитается даме?

Это звучит так, будто она учила фразу в лингафонном кабинете. Я роюсь в кармане и кладу на каминную полку эскудо.

— О, какая щедрость.

— А теперь раздевайся!

За окном кричат чайки, чуть ли не задевающие крылом щипец крыши. Свет не слишком тусклый и не слишком яркий. Я вижу, как женщина на мгновение застывает у камина — непринужденно, уперев руки со сжатыми кулачками в бедра. Груди: не пышные, но хорошей формы. Архаический стиль, не очень способствующий должному настроению.

Лейденская банка, называемая также банкой Клейста[436], — аппарат для накопления и хранения электрического заряда. Стеклянный цилиндр, внутри и снаружи оклеенный листовым оловом. Было бы красивее, если бы он выгибался в верхней части, как ваза. Слой стекла изолирует посредством пространственного разделения; он также действует как фактор, прекращающий ток времени. Когда контакт замыкается, молния — искра — возвещает уничтожение времени. Умрет ли человек или муха, никакой разницы нет; в атомах скрыта тайна, из которой чеканят свою монету и bios, и psyche[437]; эти таланты они ссужают человеку под процент.

Латифу нужно воспринимать всерьез, как и любую другую женщину. Сейчас она опять прислонилась к камину. Я могу спокойно ее рассмотреть — бледное тело, темный треугольник, черные волосы, теперь еще ниже спадающие на лоб. Первое впечатление подтвердилось: она наверняка была зачата в добрый час. В наших лупанарах на верхней окраине города можно встретить всяких гетер — от «классических» во вкусе эпохи Перикла до «эллинистических» времен диадохов. Там есть альбомы, по которым выбирают девушек. Или мадам хлопает в ладоши: «Le choix»[438] — и тогда они все проходят перед тобой. Но Латифа показалась бы архаичной и тогда, когда Эвмен только основал этот город.