— Сволочь, — скрипнул зубами Сэндс, потом повернулся к Нику, — а как вы догадались, что это не снимки Майкла?

— Я могу сканировать, видеть сквозь тело и я видел, что у Майкла нет никаких травм. Его позвоночник и основание черепа целы, а на снимках действительно были жизненно несовместимые травмы, я ничего не наврал, все правда. Прибывший доктор Джек наверняка бы дал разрешение на отключение аппарата искусственного дыхания и был бы прав, исходя из диагноза по рентгеновским снимкам. Он удивлялся, почему я запретил ему делать это, но приказ господина Ларсона выполнил, пусть как прихоть, но выполнил и тем самым спас жизнь Майклу. На это я и рассчитывал, — ответил Ник.

— Но зачем, чем помешал Стокфорду Майкл? — допытывался Сэндс.

— ЦРУ не устраивало, что я нахожусь с вами, а не со Стоуном, — пояснил Михайлов. — Вы люди влиятельные и им меня просто так отсюда не вытащить. Я еще нужен Стоуну, он должен договориться со мной о следующем приезде. Вся затея сводилась к тому, чтобы я остался жить в Америке и работал бы над созданием особого оружия. А в случае с Майклом мы все съезжаем отсюда — чья-то отдельная жизнь ничего не значит для спецслужб.

Нельсон и Джон успели «остыть» в самолете, а Стив бушевал вовсю:

— Я этого так не оставлю. Я еще дам просраться директору, Лэнгли пожалеет, что связалось с нами. А Стокфорда я сотру в порошок.

— Успокойся Стив, Стокфорд уже арестован, хотя вряд ли он доживет до утра, — Михайлов усмехнулся, — живые свидетели ЦРУ не нужны.

— Ну, уж нет, — возмутился Сэндс, — я позвоню и его станут охранять, как зеницу ока, никому до него не добраться. Пусть он все расскажет на суде, как есть.

Сэндс взял телефон и отошел в сторонку, чтобы ему не мешали.

Михайлов усмехнулся про себя: «Эх, Стив, Стив, даже такой влиятельный, как ты человек, здесь бессилен. И ничего ты не сможешь, и не успеешь сделать. К этому нужно готовиться заранее, тут наскоком не возьмешь».

Сэндс долго говорил с кем-то по телефону, потом опустил трубку и минут пять сидел молча, обхватив голову руками. Затем подошел ко всем и с сожалением произнес:

— Стокфорда застрелил полицейский по дороге в участок, якобы при попытке к бегству. А из ЦРУ он уволен еще до встречи с тобой, Ник. Врач тоже изменил свои показания, он заявил, что прекрасно знал об увольнении Стокфорда и тот его заставил принять Майкла в клинику, пригрозив убить жену и детей, но миорелаксанты он не вводил. Их ввели еще на скорой, а тех парней не нашли и, вероятно, никогда не найдут. Машину скорой обнаружили сгоревшей, она угнана. Врача выпустили под залог, уберут и его со временем, Лэнгли заметает следы чисто.

Под шатром снова повисла тишина, Виктор посмотрел на всех и улыбнулся.

— Что носы повесили, дяди и тети, хоть бы за новорожденного Майкла выпили что ли?

Дженнифер прыснула со смеха, отпуская Майкла и заливаясь во все горло, а через секунду многоголосый раскатистый смех уже летел над островом, вновь срывая птиц с насиженных веток. Женщины наперебой кинулись рассказывать Джону, Нельсону и Майклу, как деточки заботились и успокаивали Дженни. Смех, умолкая, вновь набирал силу при новом рассказе, заставляя расслабиться и сбросить эмоциональное напряжение окончательно и бесповоротно.

Через три дня Михайловы вернулись в Н-ск, где их встречали родные улицы города, родные стены дома и «воздух Родины, он особенный, не надышишься им».

Не раздеваясь, они завалились впятером на кровать и лежали минутку, не шевелясь. Потом дети убежали радоваться дому, побывать у всех домочадцев, поделиться впечатлениями. А взрослые разделись, разошлись по двум спальням и снова улеглись на кровать, ощущая неповторимую и сладостную истому родного очага.

Об их приезде не знал никто, из аэропорта Михайлов позвонил домой, и охрана прилетела мгновенно, увозя их в родные стены. Но приезд известных личностей не остается незамеченным никогда, множество нетерпеливых звонков натыкалось на Машу, отвечавшую ровным голосом автоответчика, что Михайловы отдыхают и лучше позвонить завтра. Запоминала, что и от кого передать и не реагировала ни на какие просьбы. В ближайшей программе новостей объявили, что академик прибыл, и обещали устроить с ним интервью, как только это станет возможным.

Узнав по телевизору, что Михайловы вернулись и находятся дома, Светлана и Люба обрадовались, каждая по-своему, но одновременно и обиделись одинаково. На сестру Аллу, могла бы и позвонить, считали они. Но, не смотря на обиду, встретились и вместе поехали домой к сестре.

Люба действительно хотела увидеть родственников и поболтать с ними, а вот Светлану в первую очередь интересовали украшения, купленные в Нью-Йорке. «Это же надо, — постоянно причитала она про себя, — купить колье и перстни на 3,5 миллиона долларов! Тут от 3,5 миллионов рублей можно в обморок упасть, не то, что от баксов». Но по телевизору не показали украшений, только назвали сумму, и она сгорала от нетерпения, надеясь, что что-то перепадет и ей. Родственная связь была для нее вторичной, она тщательно скрывала это, в душе начиная ненавидеть сестру и племянницу. Она поняла это, когда ее охватила лютая зависть. Михайлов не взял ее с собой, как первого зама, взял ничего из себя не представляющего завхоза. Ей и в голову не приходило, что Михайлов взял не завхоза, а мать жены. «Но ничего»… Она усмехнулась, радуясь своей ненависти. Зависть и ненависть, в будущем навсегда закроют для нее двери Михайловского дома.

Ворота, привычно открывающиеся всегда при их появлении, на сей раз безмолвно скрывали двор дома. Вышедший навстречу охранник, вежливо пояснил, что Михайловы спят и их лучше не беспокоить.

— Я сама знаю, что лучше… — возмутилась Светлана, но ворота уже закрылись, она пнула в них пару раз от злости, все еще ворча про себя. — Подсунула дочку академику и строит теперь из себя, в дом даже не пускает, — снова разошлась она, идя обратно и жалея, что отпустила такси.

— Могла бы, конечно, уделить минут пять, но насчет дочки ты хватила через край, Света, такого я от тебя не ожидала, — Люба укоризненно посмотрела на нее.

— Какие же вы неблагодарные, — вздохнул Станислав, — вы поставьте себя на ее место… Вы-то бы точно заелись. И академиком он не был… Должность у тебя, Люба, о которой любой главбух только во сне и мечтать может. И ты, Света, медсестра в замах у академика, гендиректора… Стыдно за вас, девочки.

Григорий молча, насупясь, ехал в машине обратно. Получили по носу правильно, считал он, давя неприятный осадок в душе и не одобряя слов жены. Многое сделал для них Михайлов, пользуются они почетом и уважением за его счет, вылезли из финансовой ямы и правильно сказал Станислав, стыдно… Сегодня Светлана ругает Аллу, а завтра станет лебезить перед ней, охать и ахать, восхищаться и нахваливать. Стыдно…

— Знаешь что, Света, — решительно сказал он, — любой профессор не получает и 10 % твоей зарплаты. Уволит тебя Михайлов за твою завистливую дурь, и пойдешь снова спиртовой ваткой задницы мазать за семь тысяч рублей. И заметь — без всякого гонора, прогибаясь перед любым врачом, а не перед академиком. Так что уж молчи лучше…

— Что ты на меня навалился, — защищалась Света, — я же не про работу и зарплату говорю. Она же сестра мне, пусть и двоюродная…

— А сестра может поспать с дороги? — прорвало Григория. — До Москвы из Нью-Йорка часов восемь лететь и здесь еще… Во времени разница…

— Может, конечно, — удивилась Светлана его тону.

— Вот и все… Вопрос снят с обсуждения, — поставил точку над «и» Григорий.

На небольшой поляне под сенью высоких сосен, удачно вписываясь в пейзаж, стояла открытая беседка, выкрашенная под цвет деревьев — зелень иголок сочеталась с черно-коричневой, местами золотистой корой. Вокруг росли ландыши, ромашки, незабудки… — никаких садовых цветков.

Широкая тропинка к речке соответствовала розе ветров и поэтому в беседке всегда чувствовалась речная свежесть, даже в самые жаркие дни, когда по соседству воздух звенел зноем и комарами, выдуваемыми с беседки речным ветерком.