Николай ехал по улице не торопясь и вглядываясь по обеим сторонам, встречные машины слепили фарами, не хотелось пропустить девчонку из-за своей неосмотрительности. Проехал уже несколько мест, где когда-то, не так и давно, всегда можно было остановиться и выбрать подругу из имеющихся в наличии. Нет, не по вкусу — из того, что было…

Злился и радовался одновременно. Хорошо, что их стало меньше, невозможность сразу найти — раздражала.

Мелькнула на бордюре фигурка, Николай притормозил. В открывшуюся дверку просунулась согнувшаяся девчонка.

— Отдохнуть не желаете?

Типичная дежурная фраза. Николай оглядел услужницу. Ничего необычного или отталкивающего. Бросил кратко:

— Садись.

Она села с довольным видом. Не придется мерзнуть на улице. Разглядывала клиента, интересовало несколько вопросов — куда повезет, чем займутся и сколько заплатит? Но она не торопилась с ними.

— Меня Таней зовут, а вас?

— Николай, — почему-то раздраженно ответил он.

На дачу ехать не хотелось. Может потому, что все обыденно и привычно. Все, как всегда — дежурные фразы, вопросы, ответы. Минет в данном случае и разбежались. Минута нижнего удовольствия, а наслаждения и радости нет.

Он свернул к домам, остановился в тупичке, спустил брюки до колен.

— Деньги вперед. — Попросила Татьяна. — У нас правила…

— К черту ваши правила, я не обманываю девчонок. Делай или выметайся.

Он так и полулежал в откинутом кресле со спущенными штанами. Татьяна засуетилась — то ли выйти, то ли остаться. Потом достала из сумочки презерватив…

— А ты не плохо делаешь… — Николай вынул кошелек, отдал триста рублей Татьяне, которая уже успела выбросить использованный презерватив. — У меня к тебе предложение. — Он взял ее руку, положил к себе на «недвижимость». — Сделаешь еще раз — заплачу в тройном размере. А пока мы болтаем, ты не забывай про него, поглаживай ручкой…

Николай высадил Татьяну там, где взял. Никаких разговоров с ней не было и эта необычность успокаивала и даже, может быть, радовала немного. Она не пыталась исчезнуть после работы, не просила свозить за героином, придумывая какую-нибудь банальную историю о срочности отдачи ключей или какой-либо другой вещи. Девять из десяти не возвращались обратно, хотя перед этим могли поклясться всем, чем угодно и даже святым. Впрочем, святого для них ничего не было…

Внезапно пришла ясность того, что он делал раньше. Это не было местью. Вранье и не выполнение обещаний раздражали, накапливаясь с годами, вызывали чувство дозволенного и неотвратимого наказания. Эгоистическое превосходство над купленными девчонками… Наказание и очищение общества от недостойных элементов… А прав ли он был, уничтожив пятерых девок? Нет, он не убивал их, они сами вкалывали себе дрянь в вену, а он лишь обманул немного, не сказав, что героин чистый и опасность передозировки вырастает до невероятных размеров. Обман на обман… Но его обман смертелен… И кто он — Бог, вершитель судеб?

Николай проводил взглядом удаляющуюся Татьяну. Чувство внезапного облегчения заполнило организм, захотелось догнать ее и сказать спасибо. Но он вдавил педаль газа в пол и подумал совсем о другом: «Надо бы поменять чехлы»…

А город жил своей жизнью, подмигивал в темноте фонарями честным и лживым, злым и добрым, скупердяям и меценатам, падшим и непорочным, заблудшим и правильным.

Довольный Рогов сидел в кресле и курил. Только что привезли Слесаря и вот он уже то же сидел в кресле, в металлическом кресле с прочными поручнями и примотанными к ним предплечьями.

Внешность обманчива и Слесарь совсем не выглядел крутым. Шибзик какой-то с подлой и злой душонкой. Успел при задержании извернуться и пырнуть одного из ребят ножичком, который всегда носил при себе. Слава Богу, лезвие не задело жизненно важных органов, пропоров кожу груди натренированного для таких дел сотрудника. И им это тоже станет хорошим уроком.

Слесарь сидел расслабившись и изредка ухмылялся, обнажая вставленные передние металлические зубы. Таких уже редко встретишь, каждый стремится заменить белый металл на фарфор и не сверкать зубами без надобности. Он уже понял, куда попал и охвативший было испуг исчез, испарился, словно туман. Это были не люди Испанца, который мог наказать его за женщину, а других он не боялся. Имея несколько ходок, его зоновская душонка чувствовала себя в безопасности, а устроенный беспредел скоро боком выльется кое-кому.

Рогов докурил сигарету, понял по виду и поведению Слесаря, что без жестких и страшных методов ничего не добьется. Но, все-таки, решил в начале поговорить.

— Я вижу — ты понял, куда попал и о чем пойдет речь: то же понял.

Слесарь сплюнул в ответ с особым, воровским прицыком.

— И, все-таки, я объясню ситуацию. — Продолжил Рогов. — Ты, без сомнений, расколешься и весь этот твой напускной пыл испарится. Ты все расскажешь, не сомневаюсь. Ребята, — обратился он к своим, — рот ему заклейте, не хочу слышать в ответ всякое дерьмо. Его и так достаточно сейчас будет.

Пластырь залепил рот Слесаря, но он еще держался надменно.

— Вот теперь хорошо. — Снова продолжил Рогов. — Сейчас ребята твои рандольки вынут. Нет, не как на зоне в старые добрые времена. Тогда их костяшками от домино выбивали. Твои зубы просто вырвут. Без анестезии, конечно. Это для того, что бы ты член прикусить не смог. Да, да-а… и опустят тебя, милый, по полной программе — в две дырки сразу. А потом мы и дальше поговорим.

Рогов помолчал немного, наблюдая, как пытается вывернуться Слесарь, как впиваются в кожу предплечий крепкие сыромятные ремешки. Нет ничего страшнее для настоящего авторитета, чем опуститься в две дырки сразу. Рогов встал, не хотелось смотреть на происходящее, дал команду начинать и вышел из комнаты.

Ничего не нарушало тишину первого этажа, а внизу, в подвале, душераздирающие крики прекрасно разносились по всему помещению. Ребята вырывали, выламывали передние зубы Слесаря. Потом наступила тишина и жалкие всхлипывания не покидали пределов комнаты.

Рогов выждал еще минут десять, вернулся обратно. Ребята облили Слесаря водой, пытаясь смыть кровь с лица, но сукровица продолжал понемногу сочиться.

— Ну, что? Как ощущения, петушок ты наш ласковый? — Обратился к Слесарю Рогов. — Ты же на зоне наверняка не одного опустил? — Он немного помолчал. — А сейчас и сам всю прелесть прочувствовал. Здорово, правда!? Каково тем мужикам было, которых ты петушил? Прелестно?

Ладно, кончим эту тему, к делу перейдем. Что б у тебя иллюзий не возникало, скажу сразу: в живых тебя, подонок, никто не оставит. Поэтому предлагаю — свою смерть выкупить информацией. Быструю и легкую, без мучений. Иначе подыхать будешь долго, очень долго и больно. Ты знаешь, как это делается. В лихие девяностые не одного бизнесмена замучил, отправил на тот свет утюгами и паяльниками. Помнишь, гнида, как они от боли корчились, просили и умоляли… Все-е помнишь…

Слесарь попытался что-то сказать, но у него не получилось. Ему дали попить.

— Я все расскажу… — Прошамкал еле понятно он.

— Шамканье твое — мне ни к чему. — Перебил его Рогов. — Напишешь все, как есть. И про заказ Мурашовой, и про другие свои дела. Не к дяде-менту обращайся, а пусть это окажется твой предсмертной запиской. И про Испанца не забудь, а то он станет с девочкой твоей развлекаться, а ты в земельке гнить. Не справедливо как-то…

Рогов, зная подленький характер Слесаря, не преминул напомнить ему о последнем. Испанец не станет оплакивать его и крутой памятник на могилке вряд ли появится. Сдадут его дела с бабой свои же мужики и очень не хотелось бы душе видеть лобзания Испанца в постели, из которой, собственно, его и привезли.

И Рогов не ошибся…

Машина свернула с основной трассы на грунтовку и катилась по зимнику, как по асфальту. На повороте он приказал немного притормозить, что бы получше разглядеть место, заставляющее его иногда сжимать кулаки, приводило в бессильную ярость, скрываемую даже от охраны.