«Нет», — сжала кулачки Диана, — «Буду держаться». Она хорошо помнила Верку и ее безвременную кончину. Образ ушедшей подруги останавливал порывы, отрезвлял мысли, стараясь подавить пакостное волнение, укреплял волю.

Так и провалялась на диване до вечера, изредка впадая в полудрему, пока не пришла мать.

— Ты че валяешься, заболела? — спросила, раздеваясь в прихожей, Тамара Сергеевна.

— Нет, мама, все нормально.

— Чего уж нормального то — лицо все серое, с зеленью, на себя не похожа. Обкурилась что ли?

Тамара Сергеевна давно знала, что дочь покуривает втихаря, но старалась этого не замечать. Считала, что толку от ее наставлений не будет, все равно накурится где-нибудь в школе или во дворе. Она часто видела, как школьники малолетки выбегали из здания в перерыве и курили, никого не стесняясь. С ними и девчонки были. Учителя не следили за этим, да и как за этими сорванцами уследишь?

— Нет, мама, — возразила Диана, — Ты же знаешь, что я не курю дома.

— Спасибо, — бросила с сарказмом мать, — Хоть не скрываешь очевидное. Но что из тебя вырастет, тебе только тринадцать лет?

— Скоро четырнадцать исполнится.

— Да какая разница — тринадцать, четырнадцать: все равно легкие не окрепшие. Ох, дождешься, Дина, выпорю, как сидорову козу…

Она не стала продолжать дальше бессмысленный разговор, прошла на кухню, вытащила из пакета принесенные с собой продукты. Вспомнила, что не купила хлеба.

— Дина, — крикнула мать из кухни, — хлеба сходи, купи.

— Мама, я завтра утром сбегаю.

— Утром, — хмыкнула Тамара Сергеевна, — а ужинать с чем будем — ни крошки нет.

Диана испугалась всерьез: на улице ее могут отловить Вовка или его дружки. Подружки, суки, сразу сдадут, если увидят. А это означает конец — затащат силой, вколют героин где-нибудь в подъезде и отпустят домой. Отпустят, чтобы оставить навсегда… Матери не объяснишь — такую бучу поднимет, что свет туши. Сослаться больной — уже ответила, что здорова. Зря сказала, зря.

Мысли кружились около одной темы и не находили ответа. Что делать, что? «Эх, если бы жив был отец». Он ее понимал и любил. Не то, что мать — вроде любит, а не поговоришь толком, не откроешь душу. Водка, замешанная на афганском синдроме, сделала свое черное дело. Год, как отца не стало.

Диана вздохнула: «Придется идти, будь что будет»…

— Ладно, мама, деньги давай.

— Возьми сама в кошельке.

Диана высунулась из подъезда немного, осмотрелась — вроде бы никого из знакомых нет. Пошла крадучись, оглядываясь по сторонам, готовая в любую секунду дать стрекача. Сердце бешено колотилось от волнения.

Магазин находился недалеко, минут пять ходьбы и она долетела до него пулей. В голове свербела одна мысль: только бы не нарваться.

Взяв буханку, Диана поспешила домой. Все складывалось на редкость удачно и, подходя к своему подъезду, она облегченно вздохнула: пронесло.

Постояла немного на улице, отдыхиваясь, и вошла в подъезд. Ноги стали сразу же какими-то ватными, и она прислонилась к стене.

— Что, сучка, добегалась? — Вовка с издевкой смотрел на нее. — А кто мне денежки вернет за травку? Косячки то ты любила посмолить. А за дозу вчерашнюю?

— Вова, Володенька, — залепетала Диана пересохшим от волнения голосом. — Я все отдам, подожди только немного.

Страх, безмерный страх охватил ее, сжал в тиски и не давал думать.

— Все отдам, — ухмыльнулся Владимир, — когда? После дождичка в четверг? Мне деньги сейчас нужны, понимаешь — сейчас.

— Володенька, сейчас нет, но я отдам, обязательно отдам… завтра, — решила соврать она, а потом убедилась и сама. — У матери возьму и отдам.

— У твоей матери денег в кошельке — что в решете воды: капли одни. А мне деньги сейчас нужны, сейчас.

Владимир сверкнул зло глазами.

— Я и отдам сейчас… Подожди только до завтра.

— Сейчас или до завтра? Ты хоть понимаешь, что несешь? Все вы завтраками кормить горазды, а я уже завтракал сегодня, — он противно ухмыльнулся. — Нет, значит, нет.

Владимир сделал шаг вперед и видел, как затряслась Диана. Он понимал, что сейчас лучше действовать не физической силой, а психологическим напором. Страх не дает думать и рассуждать.

— Вовочка, миленький, но хочешь, я отработаю эти деньги натурой, — решилась на последнее Диана.

— Натурой говоришь, — заинтересованно бросил Владимир, — натурой можно, но опять же сейчас.

— В подъезде что ли? — опешила Диана.

— Зачем в подъезде, ко мне пойдем. Обслужишь по полной программе и мы квиты.

— По полной программе… — испугалась Диана, — я в задницу не дам.

— Да не нужна мне твоя задница. Сделаешь другой комплекс — минет, секс. И все. Ну что, пошли?

Он окинул ее оценивающим взглядом. «Хороша-а-а, намазюкать лицо — сойдет лет за 16, а это на дороге норма. Главное, тело созрело, а остальное мелочи».

— Пошли, я только хлеб матери отдам. И так, наверное, уже заждалась, волнуется.

— Смотри, если обманешь, не выйдешь через минуту… Разговоров вести больше не буду. Сдохнешь…

— Угу, — бросила Диана и скрылась за своей дверью.

В прихожей прислонилась к двери, закрыла веки. Хотелось реветь от безысходности. Кто поможет, кто? «Что ж ты, папочка, оставил меня, бросил? Только ты смог бы меня защитить». Отца знали и боялись в околотке. Контуженый спецназовец мог запросто и голову оторвать, если за дело.

В голове четко всплыл образ умершей Верки. Она была старшая из всех и к Диане относилась по матерински — с теплотой и нежностью, на которые способна опустившаяся наркоманка. Говорила иногда с болью: «Никогда не колись, девочка — жизни не будет». «А ты почему тогда на иглу села» — спрашивала Диана. «Я — другое дело, — отмахивалась она. — От жизни треклятой. Женщиной меня отчим сделал, насиловал почти каждый день, молчать заставлял. Может и убил бы совсем, если б сказала. Не вынесла я как-то его приставаний, ударила сковородой по башке на кухне, схватила деньги, какие были и сбежала. До сих пор не знаю — убила или нет. В Улан-Удэ это было, лет пять назад. Так больше дома и не появлялась, — она тяжело вздохнула. — Очень хочется домой съездить, посмотреть, с матерью проститься. Коротка жизнь наркоманки дорожной. Пять лет я здесь — с моим стажем мало кто на дороге стоит, две трети уже повымерли, кто со мной начинал. Кого убили, кто от передозировки умер. Берешь чек и не знаешь, что в нем. Обычно героин, разбавленный всякой ерундой. Вот и думаешь изредка — от чего сдохнешь: от этой ерунды или тебе чистую геру подсунут. Но это редкость, конечно. Не колись никогда, девочка, не колись. Травкой побаловаться иногда можно и то иногда. Беззащитные мы — крыша только деньги дерет, менты сами оттрахать рады. Нет правды на свете».

Пять лет отработала Верка на дороге, всего пять. Еще одну знала Диана — та восемь лет уже работает. И все…

«Ублажать буду, в крайнем случае, в задницу дам, но наркоманкой не стану», — твердо решила Диана, отдала матери хлеб и вышла к Владимиру.

До дома шли молча. Снимал ли Вовка эту квартиру или она принадлежала ему — Диана не знала. И где его родители — тоже не знала. Знала, что живет он там один и дружки часто заглядывают.

Владимир усадил Диану на диван, присел рядом на корточки, гладя ее ноги и задирая юбку повыше.

— Красивая ты Дина! — восхищенно сказал он. — А одноклассники не пристают? — спросил неожиданно.

Диана усмехнулась.

— Не-ет. Смотрят, правда, сальными глазками, да пырки еще не выросли.

— А сколько тебе?

— Тринадцать.

— Сколько? — удивился Владимир.

— Тринадцать, — повторила Диана. — В конце месяца четырнадцать исполнится.

— Ну, я бы тебе меньше 15 никак не дал.

— Мать говорит — развитие раннее, — пожала она плечами.

«Ничего, — подумал Владимир, — стану выпускать ее в сумерках и на ночь. Накраситься — четко сойдет за совершеннолетнюю. У многих девок груди такой и в помине нет».

Он разделся и приказал раздеться ей. Достал презерватив.