Василий Сергеевич Чистяков Холодный оружейник. Трилогия

Холодный оружейник – 1

Пролог

Пустота... холодна.

Ни света, ни звука, ни запаха. Ни гравитации, ни давления. Бесконечная темнота, длящаяся неизвестное время. Потому что в пустоте нет никаких ощущений.

Сколько я здесь парю? Бесконечность? Мгновение? В беззвучной давящей тишине, в темноте. В невесомости.

Когда я осознал себя? С начала? С какого начала? Без ощущения времени, даже вечность не имеет начала.

Что это? Рай ‑ потому что нет раздражителей? Ад ‑ потому что ничем другим одиночное заключение в безвременье быть не может? Ни прошлого, ни будущего. И, по большому счету, нет настоящего. Нет промежутка между "было" и "будет". Есть только бесконечно тянущееся мгновение вечности безвременья. И ‑ пустоты.

Иногда Пустоту расцвечивают мелькающие радужные пятна. Но и они быстро уходят. Как и шорохи, шепотки, появившиеся чуть позже. Я снова ...парю... сижу... стою? В Пустоте. В безвременье.

Не знаю, сколько времени я находился там, не ощущая ничего, даже своего тела. Да что там тела? Я не чувствовал даже мыслей. Бессмысленное, растительное существование. Точно у... пищи. Пищи, перевариваемой в чьем‑то желудке. Живущей в то мгновение, пока чувств уже нет. И поскольку нет чувства времени, это мгновение изощренной пытки тянется вечность.

От пришедшей мысли ко мне приходит Холод. Отвратительное и приятное чувство ‑ потому что других все равно нет. Я рад ему и ненавижу его. Холод заменяет мне радость и страх. Тянущий что‑то из меня, стылый, отвратительный, но желанный ‑ Холод. Он разнообразит мою безвременную вечность. И я впускаю Холод в себя, надеясь, что он вернет мне чувство времени. И звучит в ушах тихий шепот. Звук... возвращается? Нет, это просто мысли.

‑Холод вместо души ‑ рефреном звучат мысли.

‑Холод вместо веры ‑ откликаются другие.

‑Ни любви, ни гнева ‑ вторят третье.

‑Ни отчаяние, ни надежда ‑ соглашаются первые ‑ пустота.

Только Холод. И ‑ Пустота. И я словно истекаю в них тем, что осталось от меня. Истекаю быстро, кажется, еще мгновение ‑ и эта холодная Пустота окончательно всосет меня в себя. Вот только, когда нет чувства времени, имя мгновению ‑ Вечность.

Мимолетная вечность растворения себя. Вот что чувствует, должно быть, пища.

Вторично пришедшая мысль рождает слабое любопытство. Пища? Что это? Я ‑ пища? Кто я? С чего я решил, что я ‑ пища? Почему я должен быть пищей?

Холодно. Пусто. И точно прибой, грохочут мысли в голове.

Постепенно в этом прибое появляется чужеродная нота. Нет, мелодия. Ожидаемый тысячи... лет...мгновений... частей вечности? Не знаю. Но, все же, ожидаемый, посторонний звук. Собственные мысли отступают. Они ‑ лишь фон, позволивший услышать главную мелодию. Я устремляюсь сквозь Холод на звук. Мелодию, что становится все отчетливее. Понемногу, незаметно ‑ но я чувствую, как вместо одной ноты уже звучат оттенки.

Не знаю, сколько я... двигался? Летел? Парил на месте? Не знаю ‑ чувство движения, как и чувство времени, отсутствуют в этой Пустоте.

Быть может, я все так же вишу в Холоде и темноте. А звук ‑ нераспознанная галлюцинация распадающегося разума.

Но все же... Если бы у меня были руки ‑ я бы разбил их в кровь, двигаясь на этот зов. Если бы у меня были крылья ‑ истрепал их, чтобы долететь.

Мне нечего больше слышать. Некуда больше идти. Я ‑ устремляюсь к единственному, что делает эту холодную Пустоту ‑ наполненной... чем‑то.

А звук‑зов становится чуть сильнее, чуть отчетливее. Он напоминает... плач.

Плач? А что это?

Как много вопросов... Пустота заканчивается для меня. И Холод, пусть и окружает меня... но, кажется, осталось чуть‑чуть, и я вырвусь отсюда.

Холодно. Пусто. Я парю в темноте, нарушаемой лишь чьим‑то плачем. Я ... иду ...лечу... двигаюсь... можно ли двигаться, оставаясь в неподвижности? Ощущения таковы, что это мир двигается, а не я. Но, как бы там ни было, звук усиливается, словно бы светлея, озаряя наполняемую восхитительным, прозрачного цвета, воздухом, пустоту вокруг.

Похоже, мои чувства смешались там, в пустоте. Иначе, как я могу считать, что звук осветил мой путь?

Я появляюсь в комнате с деревянными стенами. Нет, одна из стен ‑ лед, в котором видны силуэты людей. Трое стоят и один, за ними ‑ лежит.

Маленький ребенок лежит на полу. Я как‑то понимаю, что он здесь, ‑ единственный живой и разумный. Наверное, это важно для меня, чтобы он был таковым. Иначе с чего бы умение определить это, я сохранил там, где был... недавно... вечность... сколько‑то времени назад?

Мне нечем шевелить ‑ у меня нет тела. Но я слышу его плач, я вижу его ‑ и ощущаю время, текущее сквозь нас.

Пусто, одиноко, незачем жить.

Вот что он хочет сказать. Я как‑то это понимаю. Как и то ‑ что эти желания, эти чувства стали мостом, приведшим меня к нему.

‑ Ты здесь? ‑ ребенок поднимает голову. Меня захлестывает то, что он испытывает. И я отражаю его эмоции. Я испытываю тоже, что и он ‑ и мой рассудок постфактум находит объяснения для испытываемых мной эмоций.

Надежда, ожидание. Черные влажные глаза.

‑ Я? Да.

‑ Убей меня.

Он ‑ стремится к смерти. Я ‑ к жизни. Ему нужно в Пустоту. Мне ‑ из нее.

Холод. Отчаяние. Решимость. Они захлестывают нас. Мы оба порождаем их, в стремлении к своей цели ломая барьеры. Мы стремимся... к изменению.

‑ Я все отдам. Мне незачем жить. Пожалуйста.

Я касаюсь рукой мальчика, желая оказаться на его месте. Там, где нет этой стылой пустоты.

Я сижу на полу, затылком касаясь стены. Лед справа от меня дышит ласковым теплом.

Ребенок парит передо мной. Его глаза уже смотрят сквозь меня.

Кажется, я вижу дерево стены сквозь него. Значит, таким он меня увидел.

‑ Спасибо ‑ шепчет он и исчезает.

Слабый приятный запах остается на месте ставшего прозрачным до исчезновения человечка. Приятный... я каким‑то оставшимся после Пустоты чувством понимаю, что он был счастлив, уходя туда.

Глава 1. Alone

Зрение, слух, обоняние и осязание. Чувства разделены, хотя и взаимосвязаны через явления внешнего мира. Так непривычно.

Видеть чуть меньше полусферы. Слышать такими органами. Обоняние усиливается, когда делаешь вдох. Кожа передает много противоречивой, не сочетающейся с тем, что я вижу и знаю, информации. Так ново, быть... телесным?

Пальцы руки, чуть расслабленные и слегка разведенные, словно скользят по шелку. Именно так ощущается сопротивление воздуха, расходящегося от движущегося тела.

Я сжимаю пальцы правой руки в кулак. Никакого ощущения силы или сжатия. Видимо, тело слабое, или менее чувствительное, чем я привык. Интересно...

И все же, почему я не принес знаний о том, кто я такой?

Или, может быть, я плохо искал? Стоит снова сосредоточиться и попытаться выудить знания о себе‑разуме? Ведь откуда‑то же я знаю, как просмотреть память, доставшуюся мне от тела. Мою добычу, мой трофей.

Может быть, в ней я найду подсказку, как себя называть?

Знания. Знания о его жизни появляются в моем разуме. Тайник с урожаем ‑ чтобы сохранить что‑то после того, как соберут налоги. Второй тайник ‑ с запасом вяленой рыбы и денег. И последнее счастливое воспоминание ‑ как милостыня.

Сгусток воды дрожит и меняет форму, паря меж сложенных ладоней. Счастье, радость открытия.

‑ Мама, посмотри.

И удар по щеке ‑ как плевок в протянутую ладонь. Протянутую ‑ для дружбы. Не для подаяния.

Я анализирую то, что увидел. Знания раскладываются легко, словно бы уже были разложены по полочкам, именно в таком порядке. А сейчас я просто проглядываю корешки книг.

Интересная ассоциация. Надо будет подумать, где я ее мог подхватить. Ведь, судя по тем отрывкам памяти прошлого владельца тела, таких воспоминаний у него быть не должно. Привет из моего прошлого? Возможно.