Развитие у жуков-нарывников проходит не совсем обычно. Когда самки маек отложат в землю многочисленные яйца, из них вылупятся очень маленькие юркие личинки с цепкими ногами. Всползет такая личинка на цветок и будет караулить, пока на него не прилетит за нектаром одиночная пчела. Мгновенно и незаметно крохотное существо прицепится к пчеле и отправится к ней в гости. Только гость этот коварен: он проникает в ячейку пчелы, первым долгом съедает хозяйское яйцо, а уж затем превращается в толстого коротконогого червяка, совершенно непохожего на своего шустрого предшественника. Купается в меде личинка майки, объедается, толстеет, а потом превращается в куколку, из которой уже выходит жук. Все это более подробно и более интересно описано у Фабра. Такое многократное перевоплощение насекомых, дополненное разными формами личинки, называется гиперметаморфозом — сверхпревращением.

B одной старой книге я читал, что трава, по которой ползали майки, бывает очень ядовита — коровы, отведавшие ее, могут погибнуть. Я бы в это и не поверил, но уже дома, когда препарировал майку, жалел, что у меня нет противогаза. Дело в том, что у мягких насекомых с толстым брюшком при высыхании оно сильно деформируется, поэтому у только что погибших насекомых приходится сбоку брюшка делать небольшой надрез, извлекать из него пинцетом внутренности и яйца, а затем набивать ватой. Операция не из приятных, но она необходима. Так вот, злополучная майка заставила меня пролить слезы в буквальном смысле этого слова, пока я с ней возился. Вспоминается и другой случай. Меня привлекла красивая золотисто-зеленая окраска родственников майки, жуков, носящих название «шпанская муха», и я решил передать их блеск на холсте, написав их масляными красками. Пришлось применять лупу и наклоняться близко к жукам. Этюд я написал, только ценою пролитых слез. А потом еще и голова болела.

Вот какое «химическое оружие» у жуков-нарывников. Только оно у них служит для самозащиты.

Солнце клонится к закату. Теплым розовым светом загораются стволы берез на опушке леса. Стихает ветер, длинные голубые и лиловые тени ложатся на землю. Хорошо в этот час на лесной опушке! Здесь все ласкает взгляд и дышит покоем — и глубокая зелень листвы, и безоблачная синь остывающего после дневной жары неба, и плавные линии убегающей вдаль дороги. Не шелохнутся цветы в последних лучах заходящего солнца. Склонили лиловые головки колокольчики, белыми и розовыми островками поднялись над травами шапки тысячелистника, маленькими солнышками горят желтые лютики.

Но что это за небывалый цветок виднеется вдали в траве? Он сияет ослепительным, огненно-оранжевым пламенем, необычайно ярко выделяясь среди своих разноцветных соседей. Надо подойти и посмотреть поближе на это маленькое лесное чудо.

Вдруг цветок пропал. Но где же он, куда исчез? Подходим поближе, и яркая, пламенеющая искорка загорается вновь.

Да это же бабочка! Маленькая, ярко-огненная, она сидит себе на цветке, — то сложит крылья, то расправит, подставляя их солнцу. И какая же она красивая! Будто ее крылья отразили все золотые лучи закатывающегося светила. Я узнаю ее — ведь это же червонец, из семейства бабочек-голубянок. И название ей дано какое меткое: блестящие ее крылья и впрямь отливают червонным золотом.

Мне жаль нарушать ее покой, и мы с Сережей еще долго любуемся этим маленьким кусочком солнца. Но ничего не поделаешь — в коллекции у нас нет ни одного червонца, и вот уже бабочка бьется в сачке. Нужно только поскорей достать ее, пока не обтрепалась. Хочу рукой взять сквозь марлю, когда бабочка сложит крылья, так нет — она все время, как нарочно, складывает крылья вниз, подставляя пальцам нежную золотистую их сторону. Еле-еле управляемся с бабочкой, с великой осторожностью достаем ее из сачка — червонец невредим.

Нижняя сторона крыльев у него тоже оранжевая, но не такая яркая, без блеска, с легким узором. Придерживая чудесную бабочку снизу за грудку, отправляю ее в треугольный целлофановый пакетик.

Да она здесь не одна! Вон в траве горит еще пара таких же огоньков, а там, выбирая место посолнечней, порхает четвертая золотистая бабочка. За день я видел на этой поляне многие десятки лазурных голубянок, роскошных перламутровок, скромных белянок и желтушек, огромных махаонов, но червонец не попался ни один. Сейчас же, к вечеру, их вон сколько на этом месте. Уж не вредно ли им слишком жаркое полуденное солнце?

Над нашими головами проносится несколько бабочек покрупнее. Это обычные репейницы, известные шалуньи и задиры. Под вечер у лесной опушки, а то и прямо в городе, у освещенной солнцем стены, они затевают свои игры. То сидит репейница на солнышке, поводя крыльями, то сорвется, догонит на лету свою товарку, побарахтается с нею в воздухе и опять садится на прежнее место. То взовьются вереницей несколько красавиц, догоняя друг друга, высоко-высоко в синее вечернее небо, а там, в вышине, веселая стайка рассыплется, и снова рассядутся бабочки по своим местам.

Сегодняшние репейницы старенькие, обтрепанные. Новое поколение бабочек еще не появилось на свет, остались прошлогодние старушки. Но они не унывают! Носятся вперегонки, не зная усталости, преследуя на лету не только друг друга, но и всякую другую бабочку, что пролетит мимо.

Старенькие репейницы нам не нужны, но я пробую поймать одну просто ради «спортивного интереса». Как бы не так! Юркие летуньи, у которых от крыльев остались почти одни жилки, ловко уворачиваются от сачка.

Резвитесь, веселые старушки! Мы подождем, когда выйдут из куколок молодые бабочки с оранжево-черным узором на крыльях, рассядутся по цветам чертополоха и репейника, вот и выберем тогда среди них самых ярких для коллекции.

Догорает вечернее солнце. Резвая стайка веселых репейниц снова унеслась в голубую вышину, а внизу, в высоких травах, все еще сияют сказочные золотые огоньки.

«Золотые огоньки» — эти слова навели меня вот на какие мысли. Вспомнил я огромные букеты — да нет, не букеты, а веники! — чудесных сибирских цветов, которые зовут огоньками или жарками, в воскресной пригородной новосибирской электричке. Цветы смялись, поникли, ни один из них нельзя было рассмотреть в его пышной лесной красоте. Такой веник не принесет красоты в комнату — а сколько ее унесено из леса! Неужели не понимает человек, что, собрав в лесу такой веник, он обокрал самого себя: там, где сорваны сотни и тысячи цветов, в следующую весну расцветут только десятки!

Так же и с бабочками.

Сколько раз видел я их, измятых, оборванных, со стертой пыльцой, судорожно зажатых в ребячьих пальцах или исхлестанных на лету веткой. А ведь многих бабочек нужно беречь: они не только украшение наших лесов, полей и парков, но и опылители многих полезных растений.

Запомните: парусники (махаон, подалирий, аполлон), нимфалиды (павлиний глаз, траурница, адмирал, пеструшки, перламутровки), большинство бархатииц и голубянок — не вредители, они выкармливаются в стадии гусениц на безразличных человеку растениях и сорняках, и истреблять их — не нужно!

Сегодня мы с Сережей пошли в лес с определенной целью — разыскать и добыть шмелиное гнездо. Не в наших правилах разорять жилища лесных обитателей — ни одна муравьиная семья не может на нас пожаловаться, а найденным в лесу птичьим гнездышком мы разве что полюбуемся издали. Но соты шмелей мне были нужны для домашнего энтомологического кабинета, а также чтобы по возможности точно воспроизвести внутренний вид гнезда на рисунке.

Гнездо шмелей мы нашли в березовом колке в нескольких километрах от города. Заметив, куда направляются нагруженные нектаром и цветочной пыльцой мохнатые шмели, мы с трудом разыскали входное отверстие гнезда в глубине леса под полусгнившим пеньком. Каждые несколько секунд сюда тяжело опускался очередной шмель и, не обращая на нас внимания, быстро скрывался в норке.