Эта преемственность воспринимается и понимается В. Катаевым не только как историческая, но и как генетическая. Писателя пронзает ощущение неотделимости его бытия от бытия его предков, взаимопроникновения их существований, словно бы правнук уже был в прадеде, а прадед претворился в правнука. Отсюда и столь необычные описания похорон, данные от лица и через восприятие уже умерших, но неостановимо продолжающих мыслить и чувствовать людей.

На первый взгляд может показаться, что от этих сцен веет мистикой. Но, вчитавшись в них повнимательней, начинаешь догадываться, что это не мистика, а художественный прием, подчеркивающий достоверность изображаемых событий. Более того, этот прием по-своему раскрывает традиционную идею человеческого бессмертия: как бы стирая грань между рождением и смертью, он включает индивидуальную жизнь в бесконечную цепь поколений, продолжающих дело предков. В этом и состоит смысл авторских рассуждений о «странном нечеловеческом сознании», в котором заключено «нескончаемое прошлое, настоящее и нескончаемое будущее», и о том, что человеческое существование не имеет ни начала, ни конца.

Стоит, однако, учесть, что в новом произведении В. Катаева лирико-философское начало постоянно соседствует с насмешливой и тонкой иронией. И не только соседствует, но и сливается с ней так органично, что порою не различить, где одно переходит в другое. Автор зачастую подсмеивается даже над собственными предками — исправными служаками, честно исполняющими воинский долг, но чрезвычайно далекими от передовых идей своего века.

Особый же смысл сочетание иронического и философского начал приобретает тогда, когда речь заходит о времени и о субъективном его восприятии. Писатель настойчиво обращает наше внимание на те места в записках деда, где так или иначе отмечается характер течения времени. В дедовском восприятии время то тянется, то летит, но во всех случаях проходит незаметно, — последнее обстоятельство особенно радует Ивана Елисеевича. Дни и годы идут для него — пленника быстрого или медленного движения времени — без остановки и без существенных изменений, рождая в душе ощущение гармонии, устойчивости и постоянства жизненного уклада. И только потрясшая русское общество героическая борьба революционеров-народовольцев и убийство ими Александра II наносят удар по этой иллюзии размеренного и упорядоченного бытия. «Не дай бог дожить еще до такого времени…» — вот последняя строка из воспоминаний отставного генерала, которые он дописывал уже в 1901 году, накануне еще более мощного революционного подъема. И быть может, высказывает предположение писатель, ужас перед этим новым, непривычным и суровым обликом времени, несущего революционную бурю, оборвал воспоминания деда и погасил его сознание.

Порою может показаться, что катаевская ирония направлена не только на дедовские, но и на наши представления о времени. Писатель, как бы поддразнивая нас, или уверяет, что время движется в разные стороны, или же заявляет, что вообще сомневается в его существовании. Такое построение «семейной хроники», когда время действия — вопреки традициям и общепринятой логике — то отодвигается назад, то переносится на много лет вперед, отнюдь не писательский произвол и даже не только художественный прием, а нечто органически связанное с основной идеей произведения — с той идеей исторической и генетической преемственности поколений, о которой мы уже говорили.

Пренебрегая хронологической последовательностью своих семейных преданий, В. Катаев от воспоминаний деда переходит к воспоминаниям прадеда. Обращая время вспять, он идет по его руслу все дальше и дальше в прошлое своего рода и, в то же время, все чаще отдается собственным переживаниям и воспоминаниям. Подлинные записи деда и прадеда, зримые картины минувшего, воссоздаваемые В. Катаевым, то и дело перемежаются с размышлениями об историческом смысле тех событий, в которых участвовали его предки, о судьбе и долге рода Бачей, связанного с многовековой борьбой русского государства за выход к Черному морю и укрепление южных границ России. Писатель не закрывает глаза на жестокость этой борьбы, но он — в отличие от своих предков — ясно видит и сознает ее неизбежность и даже необходимость. Победа над Турцией открывала России выход в Средиземное море и, следовательно, в мировой океан, а кроме того, освобождала народы Кавказа и Закавказья от власти отсталых восточных деспотий.

«Изучая дедов, узнаем внуков, т. е., изучая предков, узнаем самих себя», — этот афоризм крупнейшего русского историка В. О. Ключевского приходит на память, когда задумываешься над страницами нового катаевского произведения. И становится ясно, что обращение писателя к семейным летописям служит цели самопознания человека через осознание им своей причастности Родине и ее Истории.

С наибольшей силой эта причастность передана в той сцене, где автор, парализованный ужасающим свистом падающей на него авиабомбы и уже считающий себя погибшим, вдруг ощутил не только всю свою жизнь от самого рождения до смерти, но как бы соединился таинственным образом со своими предками, как ближними, так и самыми отдаленными. Каким-то странным внутренним зрением он увидел себя, свою жену и детей на берегу реки Прут, среди горящих карет петровского обоза; он увидел взятие Измаила, штурмовые лестницы, летящие и дымящие бомбы; он увидел осаду Гамбурга и бомбардировку Дрездена… И выплыла из глубин подсознания картина кладбища в Скулянах, о котором он тогда не имел ни малейшего представления.

Лишь через тридцать лет суждено было писателю увидеть это кладбище въяве. Среди изъеденных временем и глубоко ушедших в землю надгробных плит с полустершимися надписями он так и не разыскал могил своих предков. Но он обрел их в воспоминаниях, в своем воображении, в самом себе. Память о них продиктовала ему строчки «Кладбища в Скулянах», которое напоминает нам не о бренности земного существования, а о нескончаемости человеческой жизни в делах и памяти потомства. Произведение это призвано пробудить в душах читателей те священные чувства, о которых так проникновенно сказал величайший русский поэт:

И пусть читатель, закрывая эту книгу, задумается не только над родословной Бачеев, но и над собственной, пусть почувствует себя связующим звеном в бесконечной цепи поколений, кровью и потом которых создавалась и строилась наша Родина, и ощутит свою ответственность перед ними и перед потомками.

МСТИСЛАВ КОЗЬМИН