Теперь ты понимаешь, почему так удобно, когда есть разные способы говорить о времени? Мы говорим: идет, шел, пойдет, пошел, будет идти и так далее. [И еще: идет и ходит, шел и ходил, и хаживал, заходил (= начал ходить), походил (немного), проходил (целый день) и т. д. и т. п.]

Для нас время очень важно, вот мы и думаем, что оно важно для всех. Но это не так. Люди, живущие на островах Тробриан в Тихом океане, более равнодушны к времени. Оно очень мало значит в их жизни, и язык их никак не различает прошлое, настоящее и будущее. А есть народы, которые ведут очень простую жизнь, но в языке своем умеют выражать время очень точно. Например, глаголы у них принимают различные формы, смотря по тому, происходит действие сейчас в эту самую минуту или сейчас вообще.

Ты, наверно, думаешь, что твой язык должен показывать, говоришь ты об одной вещи или о нескольких. В английском языке для этого к существительному обычно прибавляют s: hat — hats (шляпа — шляпы) shoe — shoes (туфля — туфли)

В русском мы можем прибавить к существительному ы (стол — столы) или, например, а (дом — дома). А можем изменить слово частично (мать — матери, теленок — телята) или даже полностью (человек — люди). Короче говоря, по словам в этих языках обычно видно, говорим мы об одном предмете (в единственном числе) или о нескольких (во множественном числе). Некоторые языки идут еще дальше. Слова в этих языках могут стоять не только в единственном и множественном числе, но еще и в особой форме, которая указывает, что каких-то вещей ровно две — так говорят о парных предметах, например о глазах или руках. Таковы арабский, старославянский и древнерусский языки. Есть языки, которые впадают в другую крайность. Они почти не обращают внимания даже на единственное и множественное число. А в некоторых языках, например в тибетском, вообще нет множественного числа. Когда тибетец хочет показать, что он говорит более чем об одном предмете, он обычно вставляет какое-нибудь слово, которое означает «много». Он скажет не «я видел людей», а что-то вроде: «Я видел человека много».

В русском языке есть еще одно различие. Мы показываем, о ком идет речь: о мужчине или о женщине. Говорим: он и она. Если же мы говорим: оно, то чаще всего имеем в виду неодушевленный предмет. Но мы можем сказать она про картину, елку, страну, он — про рисунок, город, орех, а по-французски говорят она про стол и снег и он про ногу и тетрадь. А среднего рода во французском вообще нет. Многие языки американских индейцев и восточноазиатских народов группируют предметы по их форме. На этих языках не скажешь просто «апельсины» или «бревна». Приходится говорить примерно так: «круглые апельсины» или «цилиндрические бревна».

Разные схемы построения языка, разные способы сочетания слов — все это грамматика. Сама по себе грамматика ничего не означает. Это просто оболочка языка. Но и язык без грамматики все равно, что яйцо без скорлупы, бесформенная масса — и только.

Ну вот, грамматику ты придумал, выбрал схему, по которой строить слова — а сколько же всего слов надо для языка? Должен ли ты изобрести по слову для каждого слова своего родного языка? Это задача не из легких. Что до русского языка, то в толковом словаре Даля содержится более 200 000 слов.

А в последнем издании английского толкового словаря Вебстера — 450 000 слов.

Ни один человек не знает всех слов словаря. Вряд ли найдется человек, который употребляет в речи хотя бы даже 100 000 слов, но большинство взрослых людей понимают около 35 000 слов. Однако понимаем мы в 10 раз больше слов, чем употребляем. А для твоего нового языка не понадобится даже и 3500 слов. Можно выразить очень многое, имея всего 850 слов — если, конечно, выбирать слова с умом, а не как попало. Имеется, например, список 850 слов, который называется бэйсик инглиш (основной английский), и многие начинают изучать английский с этого списка.

Раз уж мы взялись считать, то можно сказать еще об одном числе. Один известный математик вычислил, что с того времени, как возникла речь, люди наговорили в целом 10 миллионов биллионов слов. А биллион — это миллион миллионов. Вот сколько разговору накопилось.

В 1958 г. в Москве состоялся большой музыкальный праздник—1-й Международный конкурс пианистов и скрипачей, носивший имя великого русского композитора Петра Ильича Чайковского. Москвичи были совершенно захвачены этим конкурсом. Билеты невозможно было достать; казалось, вся Москва собралась на этом маленьком пятачке, у входа в Большой зал консерватории.

Начиная со II тура все очень напряженно ждали, кто же победит. Конкурс пианистов подарил москвичам много прекрасных знакомств. Надо сказать, что когда остаются только сильнейшие, то необычайно трудно отдать предпочтение кому-то одному. Не только в публике, но и в жюри часто возникают по этому поводу серьезные разногласия. Но тут произошло чудо: как только 23-летний американский пианист из Техаса, впервые принимавший участие в международном конкурсе, Ван Клиберн, исполнил на заключительном туре 3-й концерт Рахманинова, всем сомнениям пришел конец. Никто из присутствующих в зале не мог бы объяснить, в чем тут дело. На конкурсе было много первоклассных пианистов, некоторые не уступали Клиберну в мастерстве, иные обладали более совершенной техникой исполнения, но все это оказалось не главным. Вот что можно было сказать точно: ни один из участников конкурса не заставил себя так слушать. Когда играл Клиберн, каждому казалось, что он играет только для него. Клиберн обладал непревзойденным даром общения со слушателями да и с людьми вообще.

Вот что происходило после того, как стали известны имена победителей конкурса. Первая премия среди пианистов была присуждена Вану Клиберну. Обращаясь к членам жюри и к тысячам восхищенных москвичей, Клиберн произнес несколько слов по-русски, чем окончательно покорил всех московских слушателей. Прошло много лет, но до сих пор все, кто присутствовал на этом торжестве, помнят его коротенькую речь: «Дорогие друзья. Я очень счастлив. Я полюбил вас. Спасибо».

Клиберн был наделен огромным даром общения с людьми. Поэтому он понимал, что не все и не всегда можно передать при помощи музыки. Понимал, что без языка не обойтись. И по-видимому, знал, какую притягательную силу имеют для людей слова, если они с самого начала произнесены на их родном языке.

Да, слова обладают таким волшебным свойством. Каждому ясно, что если приезжаешь в чужую страну, в чужой город и говоришь с тамошними жителями на их родном языке, то к тебе будут относиться доброжелательнее, охотнее помогать, а главное — лучше тебя понимать. И как грустно оказаться среди людей, которые оживленно разговаривают, а ты не понимаешь о чем. Самому же приходится или молчать, или полностью полагаться на переводчика. А разговаривать друг с другом всегда лучше без всяких посредников, на языке, который оба понимают.

В Организации Объединенных Наций встречаются представители более ста стран и сообща обсуждают различные сложные международные вопросы. У каждой страны свой язык, а официальных международных языков пока только 2 — французский и английский. Кроме того, широко используются еще 3 языка: русский, испанский и китайский. Если же делегат не владеет ни одним из этих 5 языков, он все равно может разговаривать с любым участником заседания, потому что в ООН отличная система перевода.

Вот как, например, действовала эта система, когда перед Генеральной Ассамблеей выступал представитель Монголии. Он встал перед делегатами и начал говорить в микрофон по-монгольски. Все присутствующие, в том числе и гости, могли при желании надеть наушники. Те, кто понимал по-монгольски, могли слушать оратора непосредственно, а могли и через наушники.