Кроме того, родственные соответствия показывают, что у древнего индоевропейского слова *louksna [лоукснá:] значение ‘луна’ не было единственным. В одних языках это слово означало ‘звёзды’ (древнепрусский), в других — ‘свет’ (ирландский), в третьих — ‘светильник’ (древнегреческий). Наличие в слове *louk-s-na корня louk- позволило учёным сопоставить его с латинскими словами lūx [лу: кс] ‘свет’ и lūceo [лýкео] ‘свечу’, а также с русскими соответствиями луч (где ч восходит к более древнему к; сравните ру-к-а — ру-ч-ка) и из-луч-ать ‘светить’.

В одном из древних иранских языков индоевропейское слово *louksna, по своей форме близкое к современным причастиям, сохранило наиболее архаичное значение: ‘блестящий, светящий’. Таким образом, буквальным значением слова луна было когда-то ‘блестящая, светящая’, ‘светило’. Отсюда становится понятным, почему в одних языках это слово приобрело значение ‘луна’, в других — ‘звезды’, в третьих — ‘свет’ или ‘светильник’. Приведенная этимология легко объясняет развитие всех этих значений из исходного ‘блестеть, светить’.

Интересно отметить, что даже в близкородственных славянских языках значения слова луна расходятся между собой весьма существенно. Так, в чешском, польском и украинском языках это слово означает ‘отблеск, зарево’. Значение ‘зарево, сияние’ засвидетельствовано у слова луна и в диалектах русского языка, где встречается также и родственное ему слово лунь ‘тусклый свет’.

Разумеется, мясо не куют, а режут или рубят. Но есть в русском языке одно слово, этимология которого в известной мере оправдывает постановку такого, казалось бы, совершенно нелепого вопроса. Слово это — оковалок ‘часть говяжьей туши около таза’ (в диалектах также — около шеи или около лопатки). В ряде диалектов русского языка слово оковалок или ковалок имеет ещё значение ‘кусок, отрезок’. В последнем значении кавалак употребляется также в белорусском языке.

Морфологическая структура слова оковалок достаточно очевидна: о- — приставка, — кова- — основа, — л- и — oк — суффиксы. Следовательно, о-кова-л-ок может быть связан с глаголом ковать — подобно тому, как сходное по своей структуре слово о-коло-т-ок связано с колотить[58]. Но как объяснить расхождение значений у слов ковать и оковалок ‘кусок (мяса)’? На этот вопрос пытался ответить А. Г. Преображенский в своём «Этимологическом словаре русского языка», где говорится следующее:

«Вероятно, о-кова-л-ок к ковать; первоначальное значение ‘остаток, кусок железа’; отсюда вообще кусок, отрезок… Впрочем, это только предположение».

Приведённое объяснение не может быть признано удовлетворительным. Прежде всего, у слов оковалок и ковалок нигде не сохранилось никаких следов предполагаемого древнего значения ‘кусок железа’. Белорусское кавал, образованное без помощи позднейшего суффикса — ок, также означает лишь ‘большой кусок, ломоть’, но не ‘кусок железа’. Кроме того, этимология А. Г. Преображенского опирается на современное нам значение глагола ковать, которое, как показывают индоевропейские соответствия, не было у него ни единственным, ни первоначальным.

Наиболее близкими «родственниками» русского глагола ковать (за пределами славянских языков) являются литовское слово kauti [кáути] ‘бить, рубить, разить’ и немецкое hauen [хáуен] ‘бить, рубить, косить (траву)’. Эти соответствия говорят о том, что древний глагол со значением ‘бить’ семантически развивался в двух направлениях: 1) ‘бить’ → ‘рубить, резать’ (литовский и немецкий языки); 2) ‘бить’ → ‘ударять (молотом)’ → ‘ковать’ (русский и другие славянские языки).

Поскольку ковка металлов — явление сравнительно позднее в истории человеческого общества, можно предполагать, что значение ‘рубить, резать’ у рассматриваемого глагола было более древним, чем значение ‘ковать’. Следы этого более древнего значения и сохранились в русском языке в виде слов ковалок, кавалок и оковалок ‘кусок, отрезок, вырезка (мяса)’.

Таким образом, оковалок, действительно, происходит от слова ковать, но только не в его современном, а в более древнем значении ‘рубить, резать’. И опять-таки при установлении этимологии слова оковалок решающую роль сыграло привлечение материала родственных индоевропейских языков, без которого семантическая связь этого слова с глаголом ковать оставалась бы неясной[59].

На первый взгляд может показаться, что у приведённых слов, кроме начального п-, нет между собой ничего общего. И гласные, и согласные у этих слов не одинаковы. Но тем не менее именно сопоставление со словами пест и пихать позволило учёным установить этимологию слова пшено.

Правда, для этого им пришлось сначала 1) восстановить древнейшую форму перечисленных слов и 2) привлечь к анализу материал родственных языков.

Слова пихать и пшено в древнерусском языке засвидетельствованы в формах пьхати и пьшено, Корень в этих словах выступает с чередующимися согласными х(пьх-) и ш(пьш-). То же самое чередованиех/ш можно обнаружить, например, в случаях: пух — пушок, дух — душа, петух — петушиный и т. п. Следовательно, с фонетической точки зрения, слова пьхати и пьшено вполне сопоставимы одно с другим. Звук ш в слове пьшено явился следствием смягчения более древнего х. Однако и самый звук х нередко представляет собой в славянских языках результат фонетического изменения s [с] → ch [х]. Об этом можно судить на основании следующих соответствий:

Последнее сопоставление позволяет выделить у слов пьхати и пьшено древний корень *pis- ‘толочь’. С иным гласным можно обнаружить тот же самый корень в слове пест (в древнерусском языке: пhстъ) ‘толкач, толкушка’.

Следовательно, пьшено было образовано от той же основы, что и глагол пьхати ‘толочь’, и имело буквальное значение ‘толчёное (зерно)’. Позднее слово пшено приобрело значение ‘крупа из проса’. В словообразовательном и отчасти в семантическом плане слово пьшено относится к пьх(ати) так же, как толокно — к толочь или как древнегреческое ptisanē [птисáне:] ‘очищенный ячмень’ — к ptissō [птúссо:] ‘толку, размалываю’.

Таким образом, и здесь — уже в который раз! — фонетический, словообразовательный и семантический анализ, связанный с этимологией слова пшено, постоянно опирался на материал родственных индоевропейских языков. Можно определенно сказать, что без привлечения этого материала учёным не удалось бы столь убедительно решить вопрос об этимологии слова пшено, как это не удалось бы сделать и при установлении целого ряда других этимологий.

Особенно большую пользу при этимологизировании русских слов может принести языковеду знание литовского языка, поскольку из всех индоевропейских языков именно литовский (как и латышский) наиболее близок к славянским языкам. На значение литовского языка для славянского языкознания ещё в середине XIX века указывал выдающийся русский славист А. Ф. Гильфердинг.