Сильно сказал товарищ Сталин. Но если кто в зале и уловил двусмысленность, то виду, конечно, не подал.
На этом пленуме Алексея Николаевича Косыгина избрали кандидатом в члены Политбюро ЦК ВКП(б), а 19 марта 1946 года сессия Верховного Совета утвердила заместителем Председателя Совета Министров СССР (Сталина). Все восемь замов Предсовмина были вроде бы равны, одного первого или нескольких первых заместителей Сталин не назначал, точнее — не намечал. Но знающим людям все говорила очередность фамилий в официальной публикации: Молотов, Берия, Андреев, Микоян, Косыгин, Вознесенский, Каганович, Ворошилов.
Накануне, 16 марта, еще как Председатель Совмина России Алексей Николаевич выступил на заседании Совета Национальностей Верховного Совета СССР. Сессия обсуждала проект закона о пятилетнем плане восстановления и развития народного хозяйства СССР на 1946–1950 годы. «К концу послевоенной пятилетки общий объем промышленного производства республики предусматривается увеличить против довоенного уровня более чем в 1,5 раза, — говорил Алексей Николаевич. — Пятилетний план предусматривает восстановление и увеличение на территории РСФСР довоенного уровня посевных площадей, повышение валового сбора зерновых и технических культур…»
В его выступлении, как обычно, меньше призывов и общих слов, а больше деловой информации, которая может быть полезна товарищам и в других республиках. Россия, рассказывает Косыгин, в сорок пятом году взялась за строительство мелких электростанций в колхозах. За один год построена 1101 сельская электростанция. Теперь производство небольших гидротурбин для таких электростанций заложено в пятилетний план.
Еще одна большая забота, даже самая главная — восстановление жилья, разрушенного в войну, и новое жилищное строительство. «За пятилетие намечено построить в РСФСР силами Наркомгражданстроя…2,5 миллиона квадратных метров жилой площади, ввести в действие 450 школ, 400 больниц и поликлиник, свыше 800 детских учреждений и свыше 1000 коммунальных и культурно-бытовых зданий и сооружений. Для этого, продолжает Косыгин, потребуется создать свою производственно-техническую базу, предприятия по выпуску строительных деталей и материалов и, что самое главное, подготовить постоянные кадры строителей.
Как ждали то новое жилье в землянках и подвалах! Каждый день на имя Косыгина приходили письма с просьбами выделить стройматериалы, оконное стекло, кровельное железо. Нарком финансов Зверев попросил (17 ноября 1945 года) 150 стандартных домов для «переселения из землянок около 2 тысяч рабочих и служащих Наркомфина, проживающих в районах, подвергшихся немецкой оккупации». «Рассмотреть с планом распределения на первый квартал (1946 года)», — ответил Косыгин. То есть на общих основаниях.
С окончанием войны посыпались просьбы о новых штатах. Приморский крайисполком хотел бы «иметь представительство в Москве из трех человек» (письмо от 25 марта 1946 г.). Чуть раньше Совнарком Чувашской АССР «просит разрешить ввести должность заместителя председателя СНК ЧАССР по лесу и лесной промышленности». Правление Союза писателей предлагает увеличить суточные в командировках с 26 рублей до 50… На все депеши такого рода Косыгин, как правило, отзывается коротко и выразительно: «Снять с обсуждения». Или — «Отклонить». А что выделял он в этом потоке жалоб, просьб, печалей и тревог, которые обрушивал каждый новый день? Выделил, к примеру, письмо, больше похожее на вопль о помощи, из Дома-музея Чайковского в Воткинске. Распорядился помочь с капитальным ремонтом, изготовить мебель, дать ставку научного сотрудника. Мало того, поручил одному из сотрудников Совнаркома проследить за исполнением.
В те же дни к Косыгину обратилась большая группа профессоров Воронежского университета — девятнадцать человек. В таких условиях, писали они, невозможно дать студентам университетское образование. Восстановлен только один этаж. Холодно. Нет мебели. Студенты слушают лекции стоя… И опять — деловое распоряжение, реальная помощь.
В Воронеж пошли стройматериалы, а студенты, аспиранты, вернувшиеся с фронта, после лекций отправлялись на стройку. Мой хороший товарищ поступил в Воронежский университет через два десятка лет после войны, учился в новом корпусе — там на стенах висели фотографии давних субботников и воскресников, общей большой работы.
В разоренной стране не хватало самых элементарных вещей: одежды, обуви, белья… Депутат Верховного Совета СССР, ткачиха Шавандина просила Косыгина «оказать помощь ивановским текстильщикам. Питание очень плохое, — писала она. — Карточки отовариваются очень плохо. В столовой готовят одно блюдо — овсяную кашицу и без жиров. Мыла не дают очень давно…». Нарком угольной промышленности Вахрушев передал из Сталинска (нынешний Новокузнецк) телефонограмму: «На месте убедился, что инженеры Кузбасса за годы Отечественной войны совершенно обносились, не имеют самого необходимого…» Купить ничего нельзя даже в коммерческих магазинах — пустые прилавки. Нарком попросил «выделить 1500 костюмов, 1500 пальто, верхних шелковых сорочек — 3 тысячи, платья шелковые и трикотажные — 500, белье — три тысячи, обувь — 500 пар». Резолюция Косыгина: «Тов. Любимову (нарком торговли. — В. А.). Прошу вас оказать помощь инженерам Кузбасса». Спасибо Москве, приоделись летом сорок шестого года инженеры Кузбасса.
После катастрофической засухи 1946 года, самой жестокой за последние полвека, охватившей почти все зерновые районы — резко обострилось положение с хлебом. По заданию ЦК ВКП(б) повсеместно проверяют, как расходуется хлеб, где можно сэкономить. Готовится решение о повышении пайковых цен. 15 сентября 1946 года из Сочи поступила записка Сталина, адресованная Жданову, Патоличеву, Берия, Косыгину. В ней предлагались варианты ответов на возможные вопросы населения, связанные с повышением цен.
«Будут ли изменены пайковые цены на картофель и овощи?
Ответ: повышение пайковых цен на картофель и овощи не предполагается».
В тот же день, 15 сентября, в 21.00 по ВЧ от Сталина последовала еще одна записка:
«Тт. Жданову, Микояну, Косыгину, Берия.
Микоян в специальной записке предлагает не распространять новых пайковых цен на хлеб, продаваемый рыбакам — членам артелей и охотникам — сдатчикам пушнины. Он предлагает продавать им хлеб ниже новых пайковых цен по аналогии с тем, как мы поступаем с крестьянами — сдатчиками хлопка и т. д. Я не согласен с Микояном. Я считаю, что рыбаки и охотники тоже должны принять на себя жертвы не меньше, чем рабочие и служащие. Предлагаю новые пайковые цены на хлеб распространить на рыбаков и охотников.
Говоря сталинскими словами, жертвы приняли на себя не только рыбаки и охотники. В отчаянном положении оказались сельские учителя. 18 декабря 1946 года министр просвещения РСФСР А. Калашников докладывал Косыгину о проверке материально-бытовых условий учителей в ряде областей Центральной России. В школах Новгородской области «учителям вместо хлеба выдавали рожь и немолотый овес». «В шести районах Владимирской области из 650 детей учителей на снабжение хлебом приняты лишь 6 человек. В Ивановской, Орловской, Новгородской областях детей учителей совершенно не приняли на снабжение хлебом… Семейные свой хлебный паек в размере 500 гр. в день вынуждены делить на 2–4, а иногда и на 7 частей».
К этой сводке министр приложил письмо учителя М. А. Кузнецова из Ставропольского края. Приведу его полностью.
«Товарищ Министр!
Я учитель средней школы. В школе работаю 16 лет. Пробыл в армии 4 года, все на фронтах Великой Отечественной войны. Отмечен пятью правительственными наградами. Возвратился из армии по демобилизации в ноябре 1945 года. У меня шесть душ семьи, из которых трое детей и 70-летняя мать. Ни на мать, ни на детей мне не дают ни грамма хлеба. Неурожай этого года поставил мою семью и семьи других сельских учителей, имеющих, как я, детей и нетрудоспособных иждивенцев — родителей, в положение голодающих. Моя семья и я погибнем с голоду, если о нас не позаботитесь ни Вы, ни правительство. Могу ли я, один работник в семье, прокормить семью из шести душ девятью килограммами хлеба, полученными мною за месяц?
Я помню голод 1921—22 гг. Но даже и тогда, в условиях первых лет существования советского государства, наше Правительство проявляло исключительную заботу о жизни детей, снабжая их хлебом, несмотря ни на какие трудности создавшегося тогда положения.
Неужели теперь дети не нужны нашему государству?
Правительство полагает, по всей вероятности, что в сельской местности учитель может купить хлеб у колхозников. Но я отдал бы любые деньги, сколько в моих силах, чтобы найти где-нибудь хоть пуд хлеба. Хлеба ведь нет и у колхозников. А если у кого и есть, то ровно столько, сколько необходимо ему самому, а то даже и меньше, чтобы прокормить до нового урожая только свою семью.
Дети городов не лишены хлебного пайка. Неужели же дети села должны умирать с голода?
Товарищ Министр! Я не стал бы писать Вам этого письма, если бы не стоял с семьей на краю могилы.
Вступитесь за детей сельского учителя. Не дайте умереть им с голода.
Я надеюсь, что Вы не оставите без внимания моего письма.