9 марта 1953 года на Красной площади в Москве хоронили Иосифа Виссарионовича Сталина. «Рулил» печальным собранием Никита Сергеевич Хрущев. Он предоставил слово Председателю Совета Министров Союза ССР и Секретарю (так и писалось — с большой буквы) ЦК КПСС Маленкову, а затем — первому заместителю Председателя Совета Министров Союза ССР Берия.

«Враги Советского государства рассчитывают, что понесенная нами тяжелая утрата приведет к разброду и растерянности в наших рядах, — говорил Лаврентий Павлович. — Но напрасны их расчеты: их ждет жестокое разочарование».

Вспоминая события того, уже такого далекого марта, я нашел в своем архиве газету «Комсомолец Донбасса» с отчетом о похоронах Сталина. На потрепанных страницах сохранилась пометка почты: Доменная, 69 — наш донецкий адрес. С тех мартовских номеров начался мой домашний архив.

Вот во всю полосу: вожди у гроба Сталина. Вторым после Маленкова стоит человек без лица. Вместо портрета чернильное пятно. И по всему номеру старательно замазана его фамилия, перечеркнута речь. Надо заметить: это делалось не в марте, а в июле 1953 года, когда Лаврентий Берия превратился во врага и даже английского шпиона, хотя он, знавший все о наших атомной и водородной бомбах, никаким шпионом, конечно, не был.

Помнится знойный июльский день. Мы, второкурсники Сталинского горнообогатительного техникума, только что сдали последние экзамены и, получив стипендию за летние месяцы, высыпали на улицу Артема. Почти все в костюмах «с молоточками» — нашей горняцкой форме. Ее пошили бесплатно после первого курса, выдали красивые фуражки. Мы щеголяли в этой форме не потому, что очень хотели быть похожими друг на друга: у многих не было другой одежды. Ребята постарше, демобилизованные, донашивали гимнастерки, у остальных все было разномастное — от перелицованных кителей до дешевых вельветовых «бобочек», сшитых мамами. На баскетбольной площадке, отыграв свое, мы перекидывали босым приятелям кеды. Но нас, ребят с шахтерских окраин, все это мало волновало. Мы учились в горнообогатительном техникуме — многим городам в ту пору не снились такие институты: красивое здание, лаборатории с действующей техникой, спортивный и актовый залы. (Помню, поближе к сцене до самого нашего выпуска в 1955 году, а может и позже, до очередной антипартийной группы, висел транспарант с указанием Молотова о том, что все дороги ведут к коммунизму.) Об этом светлом будущем гремели марши из репродукторов:

Свет коммунизма виден с вышек донецких шахт.

В черных костюмах жарко, кто-то уже сгонял за семикопеечным фруктовым мороженым, соображаем, куда теперь податься — в скверик у кинотеатра «Комсомолец» или к лавчонкам за универмагом? В нашу бестолковую говорильню вдруг врываются тревожные позывные радио. Прислушались: враг народа, мусаватист, шпион… Вот тогда, придя домой, я и прошелся чертежным пером по страничкам «Комсомольца Донбасса».

Тем же летом к нам залетела частушка:

Климент Ефремович Ворошилов был уже Председателем Президиума Верховного Совета СССР, Анастас Иванович Микоян тоже оставался во власти. В общем, народ уловил новую расстановку сил, а детали оставались под секретными грифами еще почти четыре десятка лет, до публикации стенограммы «бериевского» пленума.

Тот пленум ЦК КПСС проходил в Москве со второго по седьмое июля 1953 года.

Пять дней, правда, часть заседаний начиналась вечером, заняло обсуждение первого и главного вопроса повестки дня: «О преступных антипартийных и антигосударственных действиях Берия». Открыл пленум Никита Сергеевич Хрущев, в то время член Президиума, секретарь ЦК КПСС, с докладом выступил Георгий Максимилианович Маленков, член Президиума ЦК КПСС, Председатель Совета Министров СССР. Среди тех, кто сидел в зале, был и Алексей Николаевич Косыгин, министр легкой и пищевой промышленности СССР, а до этого в течение 13 лет, с 1940-го по 1953-й — заместитель председателя Совнаркома (Совета Министров СССР), кандидат в члены Политбюро, член Политбюро и кандидат в члены Президиума ЦК — после XIX съезда.

Четыре года разделяли наркомовский кабинет и каморку мастера текстильной фабрики в Ленинграде. Фантастическая для нынешних времен картина и вполне типичная для конца 30-х годов. На место директоров заводов, начальников главков, главных инженеров, наркомов, объявленных вредителями, врагами народа, арестованных, сосланных или расстрелянных, выдвигали совсем молодых людей. Выдвиженец — типичное выражение из словаря той эпохи. У Даля его нет. Есть выдвигать — выставлять вперед, выводить. Есть выдвигатель — кто выдвигает что-либо. Время добавило: выдвиженец.

Среди этой плеяды множество легендарных имен: Славский — Средмаш, атомные проекты, Ломако — цветная металлургия, Шахурин — авиапромышленность, Бещев — железные дороги… В начале 1939 года газеты опубликовали указ о награждении орденами Ленина «выдающихся организаторов социалистической промышленности в СССР»: Б. Ванникова, А. Ефремова, А. Косыгина, В. Малышева, М. Первухина, Д. Устинова. Самому старшему из них, Борису Львовичу Ванникову, было 42 года, Малышеву — 36, Первухину, Косыгину, Ефремову — 35, Устинову — 31, через два года, в 33 он станет наркомом вооружений.

Представляя коллективный портрет управленцев, призванных в конце 30-х, историк и социолог Вадим Роговин писал в книге «Партия расстрелянных»: «На смену нескольким поколениям большевиков, почти целиком уничтоженным в пожаре великой чистки, пришло поколение людей, только недавно перешагнувших порог своего тридцатилетия. От них Сталин мог ожидать безоговорочного конформизма и беспрекословного, бездумного послушания при любых поворотах своего политического курса». Наверное, эти слова верны для партийного аппарата, который колебался вместе с курсом, как шутили когда-то в узком кругу, отвечая на вопрос, были ли колебания в проведении генеральной линии партии. А хозяйственникам, командирам отраслей надо было заниматься делом. Создавать станки и самолеты, осваивать выпуск новых видов вооружения, одевать страну… Можно представить, как им приходилось работать. Какая ответственность падала на плечи вчерашних студентов, когда они принимали цехи, фабрики и заводы, где за год-два большая чистка сменяла по несколько групп руководителей.

Малышева сразу после института назначили главным инженером Коломенского машиностроительного завода, одного из крупнейших предприятий Союза — все другие инженеры были арестованы. Два года работы на заводе и в 1939-м, как и Косыгина, Сталин утверждает его наркомом — тяжелого машиностроения. Кстати, оба они на XVIII съезде ВКП(б) (март 1939 года) стали членами ЦК. Половина делегатов этого съезда была моложе 35 лет. Сталин мог гордиться: на руководящие партийные и государственные посты между XVII и XVIII съездами выдвинуто «более 500 тысяч молодых большевиков, партийных и примыкающих к партии». Добавлю: на места тех, кого увезли в Печорлаг, на Колыму или в Караганду, кого поставили к стенке… Рассказывают, когда арестовали Ежова, наркома внутренних дел, в его письменном столе нашли стреляные гильзы, завернутые в бумажки с надписями: «Зиновьев», «Каменев», «Смирнов»…

«1937 год отошел в историю, — писала первого января 38-го газета «Ленинградская правда». — С любовью и гордостью будет вспоминать о нем советский гражданин». Не знаю, случайная это оговорка с гражданином в единственном числе (оставалось добавить: Ежов) или в этой фразе намеренно не нашлось места для «граждан», которые оплакивали своих погибших. Будет ли другим 38-й?

19 января Верховный Совет СССР утвердил новое правительство. В списке, который газеты опубликовали на следующий день, 29 имен. Многие из них скоро окажутся в других, расстрельных списках: Чубарь, Косиор, Ежов, Каганович (не Лазарь, а его брат, Михаил Моисеевич, нарком оборонной промышленности), Эйхе…