«О том, что пленум собирается снимать Хрущева, я знал раньше, — вспоминал Иван Павлович Казанец. — Сначала со мной переговорил, прощупав почву, Подгорный, потом Брежнев: «Знаем, что и у вас много разногласий». Я и сам не раз высказывал Хрущеву свои замечания. Скажем, о том, что не надо урезать приусадебные участки сельским врачам, учителям, служащим, ведь люди живут с них. Мы тогда в Совете Министров Украины за один месяц получили 16 тысяч возмущенных писем. Говорю ему об этом при встрече, а он настаивает на своем».
Кто-то верно заметил: Хрущев рассорился со всем обществом. После Новочеркасского расстрела летом 1962 года он потерял рабочих; тогда об этих событиях не писали, но говорили люди много. Теперь терял крестьян и сельскую интеллигенцию, еще раньше настроил против себя ученых, людей искусства, кроме кучки придворных летописцев и «подручных партии» — этой формулой он думал осчастливить журналистов.
О самом пленуме рассказано так много, что, кажется, и добавить нечего. Но несколько деталей, о которых авторы воспоминаний то ли забыли, то ли сознательно умолчали, стоит напомнить.
Пленум открыл Брежнев. В официальной стенограмме его выступление заняло ровно десять строк; в неофициальной — около двух страниц.
«Товарищи! В связи с поступающими в ЦК КПСС запросами о возникших неясностях принципиального характера по вопросам, намечаемым к обсуждению на Пленуме ЦК КПСС в ноябре с. г., а также по вопросам, связанным с планированием развития народного хозяйства страны на новый период, Президиум ЦК КПСС счел необходимым обсудить эти вопросы на своем заседании 12 октября», — так говорил Леонид Ильич, немного путано, потому что сильно волновался.
«В ходе обсуждения на заседании членами Президиума, кандидатами в члены Президиума и секретарями ЦК стали подниматься и другие важного значения вопросы, особенно о ненормальной обстановке в работе в Президиуме ЦК. Было признано неотложным и необходимым обсудить возникающие вопросы в присутствии т. Хрущева на заседании Президиума ЦК КПСС 13 октября с.г.
Президиумом ЦК было поручено мне и т.т. Косыгину, Подгорному и Суслову связаться по телефону с т. Хрущевым, передать ему сложившееся мнение в Президиуме и решение с предложением ему прибыть на заседание Президиума ЦК 13 октября» (РГАНИ Ф. 2. Оп. 1. Д. 75. Л. 1–2).
Леонид Ильич еще говорил, но все дальнейшее можно свести к двум-трем строкам выправленной стенограммы: «В течение двух дней Президиум ЦК КПСС обсуждал вопрос об ошибках и неправильных действиях т. Хрущева. Все мы во время обсуждения придерживались единого мнения»…
На самом деле Микоян заступился за Хрущева, «предлагая сохранить за ним пост Председателя Совета Министров СССР. Косыгин резко выступил против этого предложения, заявив, в частности, о том, что «полумерами не удастся решить. Стиль т. Хрущева не ленинский» (Независимая газета. 14 декабря 2000 г.).
Затем Михаил Андреевич Суслов подробно рассказал о ненормальном положении, «которое сложилось в связи с неправильными методами руководства партией и государством со стороны т. Хрущева» и прочитал его заявление с просьбой освободить от обязанностей Первого секретаря, члена Президиума ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР.
По прыгающим буквам, зачеркнутым и вписанным словам видно, как волновался вчера еще всесильный человек, когда писал это заявление-просьбу. Последние слова: «…я не могу выполнять ныне возложенные на меня обязанности. Н. Хрущев. Москва, 14 октября 1964 г.» (РГАНИ. Ф. 2. Оп. 1. Д 749. Л. 101–102).
Что еще надо? Оказывается, надо заверить. И Суслов читает слова, которых в подлиннике заявления Хрущева нет: «Обещаю Центральному Комитету КПСС посвятить остаток своей жизни и сил работе на благо партии, советского народа, на благо построения коммунизма. Хрущев» (РГАНИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 753. Л. 16).
Перешли к выборам первого секретаря. В неправленой стенограмме говорит Подгорный: «Товарищи, вносится предложение избрать Первым секретарем ЦК нашей партии тов. Брежнева Леонида Ильича». В правленой, официальной, это ответственное дело отдается «голосам из зала»: «Предлагаем избрать Первым секретарем ЦК нашей партии т. Брежнева». И далее Николай Викторович Подгорный как бы формулирует волю партийных масс.
Брежнев в тот день действительно волновался. Когда дошла очередь до кандидатуры Председателя Совета Министров СССР, раздались голоса: Косыгина.
«Брежнев. Это совпадает и с мнением Президиума ЦК. Других предложений нет, товарищи? Я голосую. Кто за то, чтобы тов. Косыгина избрать…
Голос. Рекомендовать.
Брежнев. Пленум сформулирует, тов. Малин. Я так волнуюсь. Может быть, научимся когда-нибудь без шпаргалок говорить в дальнейшем, — тоже плохо не будет»…
И эти человеческие слова чья-то рука, может быть, того же Малина, зав. Общим отделом ЦК, убрала из стенограммы, причесав официальный текст по партийным канонам:
«Брежнев. Кто за то, чтобы рекомендовать Президиуму Верховного Совета СССР назначить Председателем Совета Министров СССР т. Косыгина А. Н., прошу членов ЦК поднять руки. Прошу опустить. Кто против? Нет. Кто воздержался? Нет.
Давайте проголосуем все вместе — и кандидаты в члены ЦК, и члены Ревизионной комиссии. Я голосую. Кто за то, чтобы т. Косыгина рекомендовать Председателем Совета Министров СССР, прошу поднять руки. Прошу опустить. Кто против, кто воздержался? Нет. Рекомендуется на пост Председателя Совета Министров СССР единогласно.
Косыгин. Товарищи! Хочу поблагодарить вас за то большое доверие, которое мне оказано сегодня. Со своей стороны приложу все силы, знания, умение, чтобы оправдать ваше высокое, большое доверие, буду стремиться к тому, чтобы выполнить его с честью» (там же. Л. 20).
Кстати, на этом же пленуме членом Президиума ЦК избрали Шелепина. Представляя недавнего комсомольского вождя, Брежнев не пожалел добрых слов: «Это наш молодой резерв» (там же. Л. 10).
…Одним из самых верных окруженцев Хрущева считался Подгорный. Никита Сергеевич двигал его, малоприметного инженера сахарной промышленности, по карьерным ступенькам: заместитель наркома пищевой промышленности Украины, первый секретарь Харьковского обкома партии, второй, а затем первый секретарь ЦК Компартии Украины, секретарь ЦК КПСС. Кстати, тогда, в 1963 году, вместе с Подгорным секретарем ЦК был избран Брежнев.
В ком-ком, а в Подгорном и Брежневе, своих выдвиженцах, Хрущев, наверное, был уверен, как в самом себе. И вот получил.
«На заседании ЦК, когда надо было решить, кому быть первым секретарем ЦК, — пишет Гришин, — Л. И. Брежнев предложил кандидатуру Н. В. Подгорного. Но тот сказал: “Нет, Леня, берись ты за эту работу”».
Подгорный уловил, да это просто висело в воздухе, что пришла пора менять хозяина. И стал, по авторитетному свидетельству Гришина, идейным вдохновителем переворота. Испытывал ли он при этом угрызения совести? Купился ли на престижную роль Председателя Президиума Верховного Совета СССР, в официальной иерархии — третьего человека в стране? Не знаю. Ведь не зря чужую душу народ сравнил с потемками. Достоверно знаю, что за работой Николай Викторович не гнался. Больше обхаживал начальство. Того же Никиту Сергеевича, который любил бывать на Украине и зимой, и летом. Летом Хрущев дней десять проводил на Днепре. Таком чудном, по словам классика, при тихой погоде. Тут же — украинская верхушка — Подгорный, Кальченко, председатель Совмина, Коротченко, председатель Президиума Верховного Совета республики.
Слуги по душевному складу обычно рассчитывают, что и им будут прислуживать, когда они выйдут на первые роли. И страшно обижаются, когда встречают людей с чувством собственного достоинства, когда вместо рыбалки, сауны и прочих услаждений им предлагают поехать на металлургический завод, спуститься в шахту.
В самом начале весны 1960 года Подгорный, в то время первый секретарь ЦК компартии Украины, приехал в Донецк. Первого марта пленум Донецкого обкома партии избрал Александра Павловича Ляшко первым секретарем. Мероприятие заняло 15 минут. После пленума высокий гость вернулся на виллу. Ляшко «еще раз изложил ему график посещения предприятий на сегодня и завтра, предложив одновременно, если позволит время, съездить в Мариуполь.