И в самом этом построении, и в содержании рекомендаций и перспектив при их исполнении, и, более того, в самом тексте Сильвестра нельзя не увидеть нечто весьма знакомое. «Только его (царя. — Д. А.) бог соблюдет от того уловления велмож его, ино таковаго под всею подсолнечною не будет мудрого воина и счастливого к воинству, и введет во царство свое великую правду и утешит бога сердечною радостию, и за то ему господь бог многия царства покорит», — так писал в конце своей «Большой челобитной» царю современник Сильвестра — Иван Пересветов.

Послание Сильвестра, в котором названная схема проступает исключительно ярко, написано раньше, чем Пересветов подал свою челобитную. Кроме того, источник, которому следовал Сильвестр, из которого он позаимствовал композицию и в значительной степени также аргументацию для своего обращения к царю, — намного старше и самого Сильвестра, и автора «Большой челобитной». Как уже говорилось, — это «Послание» Вассиана Ивану III 1480 г. Таким образом, арсеналом, из которого Пересветов черпал свои «великие мудрости», явились для него отнюдь не одни «философы и дохтуры латынския», мудрецы турецкие и греческие, на которых он ссылается. Мудрость эта имела в первую очередь национальную почву и традицию, сложилась в ходе длительной борьбы различных социальных и политических сил за создание русского централизованного государства.

Послание Сильвестра царю Ивану Васильевичу, отразившее одно из направлений этой борьбы, оказала влияние на сочинения Пересветова, стало как бы одним из слагаемых в той широкой программе реформ, которая нашла в них свое литературное выражение. Так, например, тема «сильных», «богатых» и «брюхатых», прозвучавшая в послании Вассиана Ивану III, энергично подхваченная Сильвестром, стала традиционной и в дворянской публицистике. Пропаганда против «сильных» и «богатых» помогала и духовным феодалам в их борьбе со светской феодальной верхушкой за власть, за влияние и в конечном счете за землю. В данном пункте сходились интересы церковных верхов и широких масс дворян, также мечтавших улучшить свое материальное состояние за счет земельных владений крупных латифундистов, а свое политическое положение за счет оттеснения их от политической власти. Можно думать, что в начале на этой почве слились интересы Сильвестра и Адашева, т. е. представителей церковно-иерархических кругов и представителей интересов дворянской массы. В дальнейшем Сильвестр перешел на более широкие, «адашевские» позиции. Наиболее четко переход или, лучше сказать, обогащение политической позиции Сильвестра можна увидеть, обратившись к его посланиям князьям А. Горбатому-Шуйскому и С. Ростовскому в 1553–1554 гг.

Сильвестр выступает как ярый поборник завоевания и колонизации Казанского края. Он горячо одобряет обращение неверных в христианскую веру, «аще и не восхотят».

Сильвестр призывает представителей военных и других властей довольствоваться государевым жалованием, не «истязать» в свою пользу никаких даней и налогов с населения сверх установленных государством. Он требует от начальных людей всякого чина не допускать в своих действиях по отношению к населению произвола. Злоупотребления в торговле и обмене, такие как обмер и обвес с помощью неправильных мер, Сильвестр объявляет тягчайшим преступлением. И эти поучения Сильвестра касаются вопроса, который позднее неоднократно будет поднимать Пересветов.

Красной нитью проходит в посланиях Сильвестра тема справедливого суда и правды.[20] Требование «праведного суда» явится одним из лейтмотивов публицистических сочинений пересветовского цикла.

В письме к А. Горбатому-Шуйскому находим весьма примечательную цитату из послания Вассиана Ивану III. «Слыши, что глаголет Димокрит, философ первый: князю подобает имети ум ко всем временным (приближенным. — Д. А.), а на супостаты крепость, и мужество, и храбрость, а к своей дружине любов и привет сладок».

Благодаря капитальному труду С. Я. Лурье, издавшего дошедшие до нас тексты Демокрита, есть возможность отыскать этот фрагмент его сочинений: «Правитель должен правильно оценивать момент, быть храбрым с врагами и благожелательным к подчиненным».

Сочинения Демокрита в виде различных цитат из них знали на Руси еще во времена Киевского государства. Они вошли в состав сборников типа «Пчела». Интерес к античной философии был характерной чертой культуры Киевской Руси. Знаменательно, что обращение Вассиана к тексту Демокрита совпало с моментом свержения монгольского ига и оказалось тем самым символом возвращения русской культуры в лице ее наиболее просвещенных представителей к прежней широкой приобщенности к мировым культурным ценностям.

Сильвестр обращается к Демокриту именно как к проповеднику рационалистических взглядов, воспевавшему человека — не носителя «божьего разума», а обладателя могучей силы мышления, и предваряет цитату из Демокрита восклицанием: «Великое богатство человеку ум». Он дополняет в своем изложении отрывок из Демокрита, процитированный Вассианом, следующим выводом: «Добродетель (а в нее, как мы только что видели, входит и «ум», т. е. разумное отношение к действительности) есть лучши всякого сана царского». И далее: «Ничто ж тако пользует человека, яко же самому себе розсужати: аще ли не тако, то далече есть таковой благаго разума».

Не приходится удивляться тому, что автор такой ограничительной по отношению к самодержавию доктрины в конце концов заслужил у Ивана Грозного кличку «невежа».

При всем сходстве многих программных моментов посланий Сильвестра и сочинений Пересветова есть в позициях и взглядах этих авторов и некоторые различия. Они обычно рассматриваются исследователями как различия во взглядах «прогрессивного» Пересветова и «реакционного» Сильвестра. Если от такого заданного отношения освободиться, то придется признать, что имеющиеся между ними расхождения — это, скорее, расхождения между союзниками, расхождения (а может быть, даже полемика) внутри одного лагеря. Пересветов решительный противник всякой «кротости» царской власти: «Не мочно царю без грозы быти. Как конь под царем без узды, тако и царство без грозы». Сильвестр также побуждает царя на дальнейшую борьбу с казанцами и крымцами. И Сильвестр, и Пересветов одинаково утверждают этим общую политику правительства того времени, направленную на покорение и колонизацию Казани и Крыма. Отнюдь не к кротости и миру с соседями призывает Сильвестр, цитируя вслед за Вассианом слова Демокрита о том, что правителю «подобает имети… на супостаты крепость, и мужество, и храбрость, а к своей дружине любов и привет сладок».

Осуждение дурных советников, вельмож, советующих великому князю («шепчущи») «не противиться супостатам», со страстной силой прозвучало в послании Сильвестра царю до того, как его литературно разработал Пересветов. Слова — «напрязи и стой и царствую истины ради, и кротости, и правды» — не помешали Сильвестру утверждать: «Царь еси… на супротивный храбр яко, да покорены будут врази твои под ногами твоима». Что касается «грозы», с помощью которой Пересветов советует царю управлять своим царством, то и у него «гроза» имеет направленный характер. Она должна обрушиваться на «ленивых» вельмож, не желающих служить и «смертною игрою играти», на всякого рода дурных людей — татей, пьяниц, разбойников. Сильвестр тоже ратует за такую «грозу».

Вместе с тем Пересветов, как и Сильвестр, призывают царя и вообще властителей к милостивому и справедливому отношению не только к воинникам, но и ко всем подданным. «Аще ли властель еси, не насилуй и не лихоимствуй, но егда приключится власть, покажи правая». Мы видим, что и Сильвестр не без «грозы», и Пересветов не без «милости».

Между силами, соединившимися в политическом компромиссе в конце 40-х гг., шла острая борьба по ряду важнейших социальных вопросов. Сильвестр, как видно из рассмотренных свидетельств, не принадлежал к числу тех, кто тормозил становление нового и тянул назад. Считать его «консерватором» или даже «реакционером» нет оснований. Напротив, есть основания разглядеть в нем политическую фигуру, выражавшую интересы более широкого социального слоя, чем тот, который представлял дворянский публицист Пересветов.