Под давлением обстоятельств, пишет Р. Г. Скрынников, дума и высшее духовенство санкционировали указ об опричнине, установивший в стране новый режим. Именно так: в стране был установлен новый режим — царский. Установление самодержавия совершилось.
Вполне очевидно, что подобный «общественный договор» не мог ни состояться, ни закрепиться без тога орудия принуждения, которое сумело выковать утверждавшееся самодержавие, т. е. без опричнины.[22]
Опричный террор
Царский террор с самого начала был направлен не только против удельной фронды, но и против «второй фронды» — оппозиционно или просто слишком независимо («шляхетски») настроенных служилых людей, оказывавших сопротивление жесткой и жестокой военной дисциплине, насаждаемой царской властью. Захудалая служилая мелкота составляла главную массу беглецов за рубеж. Побег князя Курбского был на этом фоне исключением и потому, как замечает С. Б. Веселовский, произвел такое сильное впечатление. Подавляющая часть участников новгородского изменного дела принадлежала не к знати, а к среднему и низшему слою провинциального дворянства, подчеркивает Р. Г. Скрынников.
Жертвами опричного (и доопричного) террора явились и сторонники политики Адашева и Сильвестра — политики ограничения единовластия «мудрыми советниками» от имени «всей земли», т. е. опять-таки в интересах служилой массы и верхов посада. Сгону с земель, взятых в опричнину, подверглась огромная (по сравнению с числом титулованных) масса дворян и детей боярских — не менее тысячи.
Факты этого рода не укладываются в теорию «обычного конфликта», сводившего «внутреннюю войну» царя со своими подданными к конфликту между самодержавием и феодальной аристократией. «В учреждении опричнины многое казалось историкам непонятным именно потому, что они считали ее направленной против княжат и боярства», — пишет С. Б. Веселовский.
С помощью названных фактов противники теории «обычного конфликта» объявляли ее лишенной того смысла, который в эту теорию вкладывали ее сторонники. Однако при всей недостаточности теории «обычного конфликта», она тем не менее указывает на одно из важнейших слагаемых в числе тех сил, которые противостояли установлению единовластия в Московском государстве, — на аристократическую фронду. Тем самым она все же ближе к истине, чем концепции, не усматривающие в опричнине вообще никакого государственного и политического смысла.
С особой силой политическая сущность опричнины проявила себя в тех изменениях, которые опричный порядок внес в структуру служилого землевладения. Вопрос об опричных территориях освещен в историографии более или менее однозначно. Расхождения между исследователями касаются здесь отдельных городов — были ли они в опричнине, а если были, то когда в нее взяты. Вопрос о том, какая категория землевладельцев оказалась основным объектом опричных земельных конфискаций, у кого именно были конфискованы земли в пользу опричнины (или под предлогом ее нужд) продолжает вызывать серьезные разногласия.
Исследование всех касающихся данного вопроса источников свидетельствует, что объектами земельных конфискаций, иначе говоря, (жертвами земельного террора как в начале опричнины, так и в дальнейшем становились землевладельцы всех категорий и прослоек.
Царский указ одинаково сгонял с земли и удельного князя, владельца огромной, в целую европейскую страну наследственной территории, и мелкого служилого человека.
В этом уравнении родовитого вельможи «в правах», а точнее, в бесправии с безродным служилым человеком, как и в «возвышении» безродного мелкого служаки в качестве жертвы царского недоверия и гонения до уровня вельмож, ярко проявляла себя политическая сущность опричнины. Конфискация земли у каждого, кто не «близок», кто не доказал своей абсолютной преданности, верности, готовности безоговорочно служить царской воле, в буквальном смысле этого слова выбивала почву из-под ног всякой оппозиции.
Земельный террор бесконечно расширял рамки террора в его обычном смысле. Он обрушивался не только на тех, кто уже «дошел» до казни или опалы, но сразу на массу представителей служилого сословия. Царский произвол приобретал здесь характер абсолюта. Для лишения тысяч людей их наследственных или просто насиженных гнезд, их имущества, наконец, их исконной родины не требовалось ни их вины, ни даже ложного обвинения. Достаточно было объявить данную территорию опричной, чтобы согнать с нее неугодных. Никто из служилого сословия во всей стране не мог знать, на какую территорию падет очередной выбор. Для того чтобы остаться на своем месте при взятии данной земли в опричнину, надо было быть «угодным» на всякий случай заранее, вернее, всегда. Такую психологию очень точно охарактеризовал С. Б. Веселовский: чтобы не быть раздавленным событиями, каждый спешил присоединиться к тем, кто имел возможность давить.
Историки, изучавшие земельную политику времен опричнины, придавали порой исключительное значение той частичной амнистии, которую Грозный дал некоторым из репрессированных в первые опричные годы. Так, в частности, из казанской ссылки были возвращены некоторые княжата. Амнистия сопровождалась возвратом ранее конфискованных в опричнину земель. С. Б. Веселовский рассматривал этот факт как признак отказа от опричной политики, как предвестие ликвидации опричнины. Между тем выясняется, что амнистия не распространилась на наиболее влиятельных лиц из числа опальных бояр и князей, что эквивалентного возмещения конфискованных земель никто из бывших ссыльных не получил. В лучшем случае им возвращали в их бывших владениях земли, опустошенные опричными владельцами.
Амнистия казанским ссыльным была вызвана отнюдь не тем, что земельная и карательная политика опричнины оказалась несостоятельной. Как раз напротив — амнистия свидетельствует, что опричная политика достигла своей цели. Сам факт амнистии — возвращения по милости царя бывшей вековой вотчины данного княжича — отнюдь не был с точки зрения политической актом, противоположным акту опалы и конфискации земли. Амнистия так же, как и конфискация, укрепляла самодержавие, ясно указывая, что царь утвердился в положении, когда он одинаково волен и казнить своих холопов, и жаловать их, — в положении самодержца.
То, что царская власть обрушила свои удары и против боярско-княжеской, и против дворянско-помещичьей фронды, то, что кровь жертв опричнины полилась единым потоком, неизбежно вело к политическому сближению различных оппозиционных по отношению к самодержавию сил, а порой и к их идейному и политическому единению против общего врага. Это единение начало складываться еще до опричнины, когда к сонму прежних изменников — бояр прибавились новые — «израдцы», т. е. Адашев, Сильвестр и их сторонники. Первым общее знамя «княжеско-дворянской фронды» (термин Р. Г. Скрынникова) поднял сбежавший за рубеж Курбский.
Изображая себя заступником и аристократии — «сильных во Израиле», и воинов, и «простого всенародства», Курбский стремился стать рупором общенародной оппозиции.
Царь в своем ответе Курбскому, а затем в указе об учреждении опричнины дал вполне ясно понять, что не делит своих «изменников» и «лиходеев» ни на какие группы «ни по роду, ни по племени», ни по чинам. Грозный всячески старался создать впечатление, что изменников и врагов у него немного, что «безсогласных бояр» у него нет и что его политика поддерживается всеми «добрыми» людьми и вообще всенародно. Созданию впечатления о всенародной, по крайней мере всесословной поддержке его политики служили и созывавшиеся по указанию царя земские соборы. Видимо, с этой целью указ о введении опричнины был представлен на утверждение земского собора, собранного в феврале 1565 г. На этом соборе впервые присутствовали представители посада. Цель их приглашения на собор — оказать давление на светскую и церковную аристократию, на всех возможных противников Грозного с позиции, столь четко зафиксированной в рассказе летописи о высказываниях московских посадских людей в поддержку царя.
22
Слово «опричнина» употреблялось лет за сто до Ивана Грозного. Происходит оно от слова «опричь», являвшегося в древнерусском языке синонимом слова «кроме». После смерти или гибели воинника на поле боя поместье, пожалованное ему за службу великим князем, забиралось в казну, опричь (т. е. кроме) небольшого участка земли, достаточного для прокорма его вдовы и сирот. Этот остаток поместья и назывался опричниной. Инсценируя в 1564 г. бегство из Москвы, Иван Грозный назвал опричниной небольшой удел, в который он «удалялся от царствования». Вся страна — «земщина» оставалась согласно его уверениям в управлении Боярской думы. Сопроводивших его в этот удел стали именовать опричниками. Курбский, обыгрывая синонимичность слов «опричь» и «кроме», именует опричников «кромешниками» — обитателями ада, тьмы кромешной, а поэтому и опричное войско — «полком сатанинским».