— Без тебя знаю, вздор! — начал было отец. — В первый раз на лошади и ревет. Молчи, не то… — Но в ту минуту, как он проклятием хотел ободрить маленького сына, конь под ним встал на дыбы, и поводья другой лошади выскользнули у него из рук. Он стал укрощать своего коня и, когда, наконец, справился с ним и со страхом оглянулся на ребенка, увидал, как освободившаяся от маленького всадника лошадь неслась по направлению к замку.

Как ни был суров и жестокосерд граф фон-Цоллерн, его сердце не вынесло этого зрелища. Он представил себе, что его ребенок лежит разбитый у дороги, стал рвать себе бороду и горько жаловаться. Он повернул назад, но нигде не было следов его мальчика; он подумал было, что испугавшись, лошадь сбросила его в ров с водой, что тянулся вдоль дороги, как услыхал позади себя детский голосок, звавший его по имени. Он быстро обернулся и увидал старуху, сидевшую под придорожным деревом и качавшую на коленях его мальчика.

— Как попал к тебе мальчик, старая ведьма? — закричал разгневанный граф. Сейчас же подай его мне!

— Потише, потише, ваша милость! — смеялась безобразная старуха. — Чего доброго и с вами на вашем гордом коне стрясется беда! Вы спрашиваете, как попал ко мне маленький графчик? Лошадь понесла, мальчик повис, привязанный за ножку, — волосами он почти касался земли, — тут я его и подхватила в свой передник.

— Без тебя знаю! — воскликнул в гневе граф фон-Цоллерн. — Давай его сюда! Я не могу слезть с коня: он горяч и может убить ребенка.

— Подарите мне гульден с изображением оленя! — смиренно попросила женщина.

— Вздор! — крикнул граф и бросил ей под дерево несколько пфеннигов.

— Не то, — мне бы очень пригодился гульден с оленем.

— Гульден с оленем? Сама-то ты не стоишь такого гульдена, — горячился граф. — Подай сюда ребенка или я натравлю на тебя собак.

— Так? Я не стою гульдена с оленем? — отвечала старуха, язвительно улыбаясь. — Ну что ж, увидим, что из вашего наследства будет стоить гульден с оленем. А эти пфенниги оставьте себе. — С этими словами она бросила графу три медных монетки, — и так метко бросила их, что все три упали прямо в кожаный кошель, который граф все еще держал в руке.

Пораженный такой необычной ловкостью, граф несколько минут не мог произнести ни слова, но вскоре его удивление перешло в ярость. Он схватил ружье, взвел курок и нацелился на старуху. Она же продолжала ласкать и целовать маленького графа, но при этом держала его перед собою так, что пуля неизбежно попала бы в него.

— Ты славный, кроткий мальчуган, — говорила она, — оставайся таким всегда, и тебе будет хорошо.

И она спустила его с колен, погрозив графу пальцем.

— Цоллерн, Цоллерн! Гульден с оленем за вами! — крикнула она и, не обращая внимания на ругательства графа, опираясь на самшитовую палочку, медленно побрела в лес. Конрад, оруженосец, слез, дрожа, со своей лошади, посадил в седло своего маленького господина, сам вскочил на коня позади него и поехал вслед за своим повелителем к замку.

Так Цоллерн-Злая непогода в первый и последний раз взял на верховую прогулку малютку-сына, ибо из-за того, что мальчик заплакал и закричал, когда лошади пошли рысью, он стал считать его изнеженным ребенком, из которого не выйдет толка. Он глядел на него с неудовольствием, и когда мальчик, искренне любивший отца, ласкаясь прижимался к его коленям, он отгонял его и восклицал: «Знаю вас! Вздор!» Госпожа Хедвиг охотно сносила дурное настроение мужа, но это неприязненное отношение к невинному ребенку глубоко оскорбляло ее; не раз она заболевала от страха, когда жестокий граф за ничтожный проступок сурово карал ребенка. И она умерла, наконец, в расцвете лет, оплаканная слугами и всей округой, и горше всего — своим сыном.

С той поры граф окончательно отвернулся от сына, передал его на воспитание кормилице и замковому капеллану и сам уже не занимался им, тем более, что вскоре женился на богатой девушке, которая, по прошествии года, подарила ему двух юных графов-близнецов.

Любимой прогулкой Куно была прогулка к старушке, которая когда-то спасла ему жизнь. Она часто рассказывала ему о его покойной матери и о том, как много добра она сделала ей, старухе. Слуги и служанки часто предостерегали его, чтобы он не ходил к госпоже Фельдгеймер, — так звали старуху, — так как она не что иное, как ведьма; но мальчик не боялся: капеллан объяснил ему, что ведьмы не существуют вовсе и что россказни о том, будто некоторые женщины умеют колдовать или на помеле по воздуху летают на Брокен, — сплошная выдумка. Правда, у госпожи Фельдгеймер доводилось ему видеть вещи, которые он не мог понять, и он хорошо еще помнил фокус с тремя пфеннигами, так ловко брошенными ею в кошель отца. Также умела она приготовлять всевозможные мудреные снадобья и напитки, которыми исцеляла людей и скот. Но вовсе несправедлив был слух о том, будто у нее есть такая сковорода, которая вызывает ужаснейшую грозу, стоит только повесить ее над огнем. Она научила маленького графа многим полезным вещам, например, как приготовлять лекарства для больных лошадей, питье против бешенства или приваду для рыб, и многому другому полезному. Вскоре госпожа Фельдгеймер сделалась его единственным другом, так как кормилица умерла, а мачехе не было до него дела.

Когда постепенно подросли его братья, жизнь Куно сделалась еще печальнее. Близнецам посчастливилось на первой поездке верхом не упасть с лошади, и Цоллерн-Злая непогода считал их поэтому разумными и дельными парнями, любил исключительно их, каждый день выезжал с ними и научил их всему, что знал сам. Но немногому хорошему научились они таким образом, — читать и писать он и сам не умел, и оба его превосходных сына также не должны были терять за этим занятием время; зато уже на десятом году умели они ругаться так же отвратительно, как отец, со всеми затевали ссоры, друг с другом жили, как собака с кошкой, и мирились, чтобы сообща учинить какую-нибудь злую шутку над Куно.

Их мать это ничуть не огорчало, она считала, что мальчикам для здоровья полезно драться. Когда раз один слуга сообщил об этом графу, тот, правда, возразил: «Вздор, без тебя знаю», но все же решил в будущем придумать какое-нибудь средство, чтобы сыновья его не убили друг друга. Ибо он никак не мог забыть угрозы госпожи Фельдгеймер, — которую в глубине души считал самой настоящей ведьмой, — «Ну что ж, увидим, что из вашего наследства будет стоить гульден с оленем».

Однажды, когда он охотился в окрестностях замка, ему попались на глаза две горы, словно созданных для того, чтобы построить на них замки, и он тотчас порешил это сделать. На одной горе он выстроил замок Шальксберг, названный так в честь младшего из близнецов, который давно уже за свои злые проделки был прозван «маленьким Шальком», то есть плутом; другой же замок, построенный им, должен был сначала называться Хиршгульденберг, то есть замок гульдена с оленем, — это он придумал в насмешку над ведьмой, считавшей, что все его наследие не стоит гульдена. Но потом за замком осталось более простое название Хиршберг, и так называются обе горы и по сию пору, и путешествующий по Альбу может видеть их.

Цоллерн-Злая непогода намеревался сначала оставить по завещанию своему старшему сыну Цоллерн, маленькому Шальку — Шальксберг, а третьему — Хиршберг. Но жена его не знала покоя, пока он не отменил своего первоначального решения. «Глупый Куно, — так называла она бедного мальчика, потому что он не был таким диким и необузданным, как ее сыновья, — глупый Куно и без того достаточно богат благодаря тому, что он наследовал от матери, неужели же он получит еще и прекрасный богатый Цоллерн? А у моих сыновей ничего не будет, кроме крепостей, окруженных только лесом».

Напрасно доказывал ей граф, что несправедливо было бы лишать Куно его права первородства, — она плакала и ссорилась с ним до тех пор, пока Злая непогода, который обычно никому не подчинялся, не уступил ей, домашнего мира ради, и не отказал в завещании маленькому Шальку — Шальксберг, Вольфу, старшему из близнецов — Цоллерн, а Куно — Хиршберг с городком Баллинген. Едва сделав эти распоряжения, он тяжко заболел. Врачу, который ему сказал, что он умрет, отвечал: «Без вас знаю», а замковому капеллану, который хотел напутствовать его и подготовить к христианской кончине, возразил: «Вздор!», продолжал браниться и бесноваться и умер, как и жил, грубым и нераскаянным грешником.