— Нет. И я не понимаю, что за бред ты несёшь, девонька. — Судья с остервенением принялась отскребать прилипшую гречку от краёв глубокой тарелки, и хмурилась всё больше.

Маша ни капли не смутилась.

— Хорошо, — она качнулась на табуретке и теперь сидела, почти навалившись грудью на край стола. — А кто такой Ано, вы знаете?

Загрохотала тарелка — Гала обернулась на них, бледно-жёлтая от прыгающих свечных огоньков, она переводила взгляд с Судьи на Машу, и, как рыба, открывала рот, но ничего не могла произнести.

— Ано, — повторила Маша, переведя взгляд на замершую Судью. — И только не говорите, что это не моё дело.

— Вообще-то и правда не твоё, — медленно шевеля челюстью, словно проверяя её на дееспособность, проговорила та. — Понятия не имею, как ты об этом разнюхала, но лучше бы ты занималась работой.

— Разнюхала, — хохотнула Маша, с шумом отодвигая стул. Она поднялась и прошла к дверному проёму, ведущему в небольшой переход между прихожей и остальными комнатами дома. — Я всё-таки следователь. И занимаюсь я непосредственно тем, что вы мне поручили. Итак.

Она поковыряла ногтем пятнышко на дверном косяке и немного нервно обернулась назад. Там по крашеной стене плясали тени всех четверых. Огоньки свечей легли, но тут же поднялись, и всё успокоилось.

— Вы ешьте, ешьте, — кивнула она обернувшейся Судье. — Это очень хорошо, что вы едите.

Та бросила ложку на стол.

— В чём дело, я спрашиваю? — Тон её стал угрожающим.

— Это я должна спрашивать, в чём дело. — Маша, отступив в тень, привычно пощипала себя за подбородок. — Вчера я даже не знала, что делать. Разве что считалочкой вас считать. Кто последний останется, тот и убийца.

Сабрина медленно отодвинула штору. В прежней темноте, повисшей над посёлком, появился сизый туман. Раньше на фоне тёмно-серого неба она могла разглядеть силуэты соседских домов, теперь вряд ли бы увидела хоть что-то на расстоянии вытянутой руки.

Сабрина отвернулась от окна и вдруг заметила, какой взгляд у Маши. Не удивительно, что Судья растянула губы в такой улыбке. От такого взгляда Сабрина и сама бы растянула. Гала подняла ложку и снова уронила — пальцы разжались.

Маша помолчала, оперевшись локтем на дверной косяк.

— Вчера. Но сегодня я кое-что поняла. Вы же были на войне, да? Неприятное время, люди обычно не любят вспоминать о таком. А маги, маги ещё больше вспоминать не любят.

Гала смотрела на неё умоляюще, прижимала пальцы к губам, как будто хотела сказать: замолчи, прекрати, уходи отсюда. Но сама молчала. Маша смотрела себе под ноги. Переступила — крашеный пол скрипнул.

— Вы же маг, — просто сказала Маша.

Сабрина оглядела Судью, как будто видела её в первый раз. В ней ничего не изменилось: старая кофта, растянутые рукава, залатанные штаны с начёсом. Почти седые волосы, обрезанные грубо, словно в одну минуту, перед зеркалом. Или даже без зеркала.

— С чего ты это взяла? — криво усмехнулась Судья. Ухмылка страшно сползла в сторону, словно и правда была пластиковой.

— Этот Ано. — Маша постучала кончиком пальца по губам, ни на кого не глядя. — Я всё думала, куда же во всей этой истории девать его. А потом я поняла, кто отец ваших детей.

С грохотом упала на пол табуретка — Судья встала. Во всей её фигуре, в позе медведя, готового к нападению, в сцепленных судорожно кулаках Сабрине почудилась такая угроза, что она схватилась за меч. Это вышло само собой.

Словно ничего не замечая, Маша потрясла в воздухе указательным пальцем — ни дать, ни взять, профессор, на занятии которого студенты слишком уж расшумелись. На Судью ей приходилось смотреть снизу вверх.

— М-да. Он похоронен на кладбище. Под вашей человеческой фамилией. Со своим именем. С именем мага.

Она подняла глаза: Судья стояла на прежнем месте, сжимая и разжимая кулаки. Маша смущённо улыбнулась.

— Я видела. Странно, но мне помог второй костёр Комиссара. Я видела могилу Ано.

Судья тихо разжала кулаки. Её напряжённые плечи поникли.

— Вы сильная, — сказала Маша без иронии.

Сабрина медленно опустила меч на стол. Ни один свечной огонёк не дрогнул, только горячий воск стекал на жестяные подставки. Там уже было очень много воска, тёплого и остывшего. Тихо плакала Гала, вытирая щёки передником. Разложенная по порциям, но так и не выставленная на стол картошка остывала.

— Я расскажу всё или вы? — спокойно произнесла Маша, проходя обратно, на своё место и потирая уставшие ноги.

Судья покачала головой.

— Давайте вместе, — как капризному ребёнку, предложила Маша. — Я начну, пожалуй. Очень давно, ещё до моего рождения, шла война между людьми и магами, она вышла небольшой по географическим меркам, но очень уж кровопролитной. Вы родились и выросли в этой деревне, вы ни о чём ещё не знали, когда добровольцем — ведь так? — пошли сражаться. А потом каким-то чудом или по его собственному умыслу вы встретили его — Ано.

Магическое имя оказалось таким тяжёлым и горьким, что захотелось проглотить горячую картофелину, лишь бы растворился этот привкус. Маша покусала губы.

— Он предлагал вам дезертировать вместе?

— Я отказалась, — сухо отозвалась Судья, глядя в почти пустую тарелку, пятнистую от засохшей гречи. — Сразу.

Тяжёлый вздох содрогнулся в её груди. Сабрина теребила шелковистую кисточку на шторе, глядя в пол. Поднимать взгляд тоже почему-то не хотелось. Рядом пошевелилась, поджимая одну ногу под себя, Маша.

— Хорошо, — медленно произнесла она, и, подобрав слова, выразительно рассказала: — Разумеется, он увидел в вас магию и сказал об этом. Вы не сразу поверили, что родители ваши совсем не те люди, которых вы привыкли считать родителями. Но потом поверили.

Громко тикали часы в соседней комнате. Стало слышно даже, как ветер бьётся в тонкие стёкла. С шорохом листьев, писком летучих мышей и запахом болота. А может быть, это лишь казалось.

— Что же на самом деле произошло с Комиссаром, я могу только предполагать. Он был другим. И звали его по-другому. Должно быть, он сделал что-то ужасное, предал, например. Он притворился мёртвым, чтобы спастись. Выходит, он очень боялся, раз загнал себя в эту дыру на пожизненный срок.

Одна свеча почти полностью оплыла, огонёк задёргался в предсмертных судорогах и погас. Маша неотрывно смотрела на горку оплавленного воска. Наверное, тёплого ещё.

— Комиссар предпочёл, чтобы его считали умершим, а потом явился в деревню в облике такого сумасшедшего. Никто его не прогнал, конечно. До него никому дела не было.

Она постучала кончиками коротких ногтей по столу, покрытому бледной клеёнкой. Судья смотрела в ту же точку — на погасший огонёк, и от неяркого света её кожа казалась серее тумана, что поднимался за окном.

— Я не знаю, что он сделал, — произнесла она отрывисто. Прядь волос, заправленная за ухо, упала её на лоб, но Судья даже не шевельнулась, чтобы стряхнуть её. Даже не поморщилась.

— На счёт Алины всё совсем просто. Она сбежала от родителей, натворила что-нибудь, наверное.

Молчание саваном темноты крыло свечи. Задрожал и погас ещё один огонёк. Попросить бы Галу найти ещё пару восковых палочек, но нет. Нет.

— Ано погиб. Комиссар спрятался. Алина натворила дел. Всё, что вы разузнали? — сквозь сжатые зубы процедила Судья.

— Ещё не всё, — покачала головой Маша.

Теперь между ними горели всего две свечи, и невидимая преграда как будто рушилась, вот только кому от этого было хуже — ещё неясно. Сабрина провела пальцем по лезвию меча. Само собой вышло. Но так — спокойнее. Теперь Маша была рядом с ней, значит, защитить её будет проще.

— Но теперь вы же не будете отрицать, что сами устроили тут эпидемию? — уже вполголоса произнесла Маша и спрятала пальцы в безразмерные рукава свитера — только кончики ногтей показывались.

Судья подняла голову. Приоткрытые губы были полны словами, но она так ничего и не произнесла. Маша попробовала повторить её искусственную улыбку — вышло так себе.

— Конечно, вы считали, что я обвиню во всём Алину. Ведьма же, и взялась непонятно откуда, и ещё внучка знахарки, а никому не помогает. За эти убийства ей светил немаленький такой срок. Конечно, вы знали, что ничего я не докажу, потому что доказательств нет. И вы ей всё-таки отомстите за гибель сыновей. Вот только Алина тут совершенно не причём. И не стала бы Алина пакостить у меня под носом, не соорудив пару-другую улик против вас. Месть местью, но вам убитых людей-то не жалко?