Так темно. Я сползаю на пол по грязному кафелю, вдыхаю его медицинский запах. Меня опять заперли, а здесь нет окон, и здесь давно выключен свет. Так темно. Я боюсь темноты.

Так тихо. Я забиваюсь в угол, чтобы не слышать этой тишины, зажимаю руками уши. Рассаженное горло давным-давно не пропускает ни звука. Я боюсь молчания, но молчу. Меня заперли и ушли. Даже если закричу, ничего не изменится.

Так пусто. Ощупью я нахожу стол и стулья, стены, кафель, старую половую тряпку на полу, осколки стекла. В холодных пальцах нет боли, я ищу дальше, но дальше только кафель и липкий пол. Пусто. Наверное, я никогда отсюда не выберусь.

От темноты болят глаза — выцарапать бы их, может, тогда темнота станет привычнее. Кафель больше не пахнет больницей, теперь он вообще ничем не пахнет. Ощупью я ползу обратно в свой угол. Старая половая тряпка, вот она. Значит, мне дальше.

Вою, а голоса нет. Вою и вою, но никто не придёт. Какая же я маленькая и слабая. У меня нет даже голоса. Нет рук. Нет глаз. Я вся состою из собственного воя.

Вся кухня была в её власти. Да что там кухня — весь дом, сад, и тот участок за садом, на котором плелись сочные стебли тыкв, торчал иссушенный солнцем крыжовник и медленно умирали старые вишни. Кухня пропахла имбирём, корицей и анисом, а в большой кастрюле на плите кипело и булькало. Снаружи, на сетках раскрытых окон сидели голодные осы.

Влада откладывала большую деревянную ложку, заправляла под косынку прядь волос и зажмуривалась на секунду. Вся кухня, и сад, и даже тот маленький участок за садом были её колдовским миром. А кухня — большая, и баночки можно составлять под окном, крышками вниз, чтобы остывали, а вечером сесть рядом с ними, с чаем, и любоваться на янтарные яблоки, ало-полуночные сливы и медово-шафранную облепиху.

Вечерами в окно дул прохладный ветер. Дом обступала кромешная темнота — самый край деревни освещался только звёздами. Зато сколько их тут было! Влада сказала однажды, что совершенно откровенно считала: не может быть столько звёзд сразу и в одном месте. Что это всё романтические выдумки. Оказалось, нет.

С утра родители уезжали на работу: отец на завод, а мама отправлялась в больницу, где значилась главврачом. Дом весь день стоял бы пустой — не считая мирно спящего Командора, — если бы не Влада.

Вечерами она сидела на крыльце с ноутбуком и кружкой остывающего чая и листала намётки диссертации, то и дело прихлопывая комара на коленке. Мошкара танцевала вокруг жёлтой лампочки. Лаяли вдалеке собаки — одна начинала, и её тут же поддерживал целый хор. К ночи холодало. Влада отставляла ноутбук и уходила в дом за ветровкой.

Киру так нравилось наблюдать за ней, что не хотелось уезжать. Но пришлось — работа. Рано утром Влада вышла его провожать. В коротких шортах и майке она вздрагивала от августовской свежести, но домой не уходила.

— Когда теперь приедешь?

— Не знаю, может, на выходные выберусь.

От города сюда было пять часов езды мимо полей подсолнечника, сторожевых пирамидальных тополей и крошечных придорожных городишек с крошечными придорожными кафе.

Он приехал через день — махнул на всё рукой и взял накопившиеся за год отгулы. Такой август бывает, наверное, всего раз в жизни.

По утрам Влада выходила из дома, шикая на проснувшегося Командора, чтобы тот лаем не перебудил всю округу. Она включала плеер и бежала по старой грунтовке, мимо коров, пасущихся в примятой росистой траве. Коровы поворачивали ей вслед тяжёлые головы.

Дальше её путь шёл мимо кладбища. Вопреки всем суевериям оно было светлое и добродушное — песчаные дорожки и молодые берёзки. За кладбищем дорога поросла чертополохом и лебедой, и Влада поворачивала назад. Меланхоличные коровы снова оборачивались ей вслед.

— Как диссертация? — поинтересовался Кир, когда она вошла на кухню.

Влада налила себе стакан воды и залпом выпила. Смахнула со лба капли пота.

— Хорошо. На редкость хорошо. Мне бы ещё пару недель, и черновик будет закончен.

Она помыла стакан под краном и с отсутствующим видом сунула его в шкаф.

— Что не так?

Влада обернулась, надевая лёгкую улыбку.

— Всё так. С чего ты взял?

— Я тебя знаю. Когда ты смотришь мимо, а потом говоришь, что всё так, это значит, что всё не так, но я об этом узнаю не сейчас, а через пару дней. Ну или месяцев. Ну или вообще никогда не узнаю. Так что лучше рассказывай.

На завтрак она ела овсяные хлопья и яблоко. Киру приготовила оладушки с тем вареньем, которое вчера не влезло в банки. Доскребя последний разбухший пластик овсянки из тарелки, Влада аккуратно положила ложку. Сумасшествие — всегда класть ложку так, чтобы она заминала не больше двух клеток на цветастой клеёнке.

— Мечта всей моей жизни не сбылась, — сказала Влада, улыбаясь в сторону.

— Ещё сбудется.

Кир замолчал. В голову лезли только банальные до пошлости сентенции о том, что мечты приходят и уходят, и что если уходят, значит, так и надо. Он прекрасно знал, что Влада терпеть не может банальности. Как назло и оладушки закончились, так что он не мог даже притвориться, что жуёт.

Влада встала и махнула рукой, завершая разговор.

— Ладно, не важно.

Она ушла на второй этаж за ноутбуком и через минуту вернулась, села на диван в углу кухни и уткнулась в экран. Кир почувствовал себя виноватым: ему оладушки и варенье, а он даже поддержать разговор не сумел. Сужая круги, походил вокруг Влады.

— Ты знаешь, что здесь есть старая школа. Если хочешь, можем сходить туда, посмотришь. Вдруг что-то дельное там найдётся.

Она подняла голову.

— Правда? Я спрашивала у твоей мамы, но она сказала, у вас здесь нет плохих мест.

Кир ощутил, как ему становится легче, и сел на диван рядом, заглянул в экран ноутбука. Там красиво извивались графики.

— Про школу страшилок не ходит, но она давно заброшена, заколочена кое-как, и вообще странно, что не стала местом для игр местных детей.

Влада захлопнула ноутбук и поднялась.

— Пойдём, хоть прогуляемся. Надоело сидеть дома.

По дороге на них напали гуси. Они бежали вперевалку по дороге и наперебой галдели. Влада спряталась за Кира. Он пару раз хлопнул в ладоши, и гуси нехотя свернули к обочине.

— Испугалась?

— Ещё бы, они такие здоровенные.

Абрикосы здесь росли прямо у дороги — таким ярко-оранжевым цветом мог похвастаться не каждый магазинный апельсин. У Влады никак не получалось привыкнуть, что абрикосы сыпались на дорогу, и их никто не собирал — у всех хватало таких же в саду. Ей было жалко. Каждый раз, проходя мимо, она срывала хоть один. И ела, жмурясь от сладости.

Она приехала сюда, к родителям Кира, чтобы в тишине и спокойствии дописать диссертацию, с которой мучилась уже три года. С одной стороны — все материалы собраны, а идеи только и ждут, чтобы их осуществили. С другой — в городе нет никакой возможности усадить себя за работу. Даже в отпуск. Даже отключив все телефоны и интернет. Она пожаловалась Киру, и он предложил выход.

Сюда интернета не провели, а телефоны хоть и были, но чаще просто оказывались вне зоны действия сети. Родители Кира обрадовались гостье: будет кому присмотреть за домом и Командором в их отсутствие. Сад тоже был счастлив — так казалось Киру — хоть у кого-то болело сердце за втоптанные в грязь абрикосы.

Школа едва-едва виднелась среди зарослей степной вишни и ракитника. Скрипуче-деревянная и вся вылинявшая от солнца. На бывшей спортивной площадке одиноко торчал ржавый турник. Кто-то хозяйственный, видно, пожалел, что пропадает такой участок, и засадил его кукурузой. На том всё и кончилось — кукуруза одичала и заполонила всё кругом, оставив в покое только старую асфальтовую дорожку к порогу школы.