Вчера, когда выпала удобная минута, Инна спросила председателя:

- Савва Данилович, есть у меня вопрос один деликатный: как вам при вашей огромной председательской власти, при вашем, ну, сказать бы, всемогуществе все-таки удается не потерять...

- Не потерять совести - это ты хотела сказать? - сразу засмеялся он.Что нс совсем обюрократился, сердце жиром не наплыло?

- Именно это.

- Грешен и я, дорогая, не идеализируй. Бывает, днем выдашь сгоряча кому-нибудь "комплимент", потом всю ночь мучишься: что это с тобой? Стал ужо толстокожим?

Забываешь, ком был, чьим доверием пользуешься? Нет, дружище, если дальше пойдет так, руководящее кресло тебе уже противопоказано, подавайся-ка ты, брат, неводы таскать в "рыбтюльку"!..

- Положение ваше, Савва Данилович, положение нашего кураевского Зевса, в самом деле таково, что могли бы II очерстветь... А если не очерствели, если и при таких дозах почета да славы сердце нс потеряло способности реагировать, не утратило чуткости, то мне как медику просто любопытно знать: почему?

Чередниченко нахмурился и ответил не сразу.

- Если не зачерствел. Инка, если душа не превратилась в курдюк овечий, то это больше заслуга, знаешь, чья?

Тех, многих из которых уже и на свете нет. Которые ночью перед боем Савву Чередниченко в партию принимали, руки - до единого - подняли за него перед самым выходом в десант...

- Ну, это я понимаю, а еще что...

- Ох, дотошная,- улыбнулся председатель и добавил с неожиданной нежностью в голосе: - А еще - это заслуга моей Варвары Филипповны. Если бы даже и захотелось карасю в ил равнодушия погрузиться, она не позволит сразу же здоровую критику наведет тумаками, своей отрезвляющей скалкой!

И снова про ту мифическую скалку, о которой уже и в области слыхали от него,- принародно, с трибун...

Отшумел механизированный ток. Не клубится больше над ним пылища тучами днем и ночью. Уводят с полей технику, стягивают отовсюду вагончики, которые были кратковременным пристанищем для тех, кто убирал урожай. Комбайны разных марок старые, еще эмтээсовские ветераны и современные, хваленые "Колосы" и "Нивы"

выстроились в ряд, стоят, отдыхают. Тихие какие-то, стали вроде даже меньше габаритами, будто отощали, исхудали после своих круглосуточных плаваний по степному морю.

Отдых, однако, будет недолгим, постоят день-другой, пройдут необходимую профилактику - и снова в путь-дорогу, за Волгу, в далекий Казахстан, на подмогу целинникам.

Семейный экипаж Ягничей сейчас тоже здесь, возле своего "Колоса". Инне видно, как ее брат, тот самый Петроштурманец, вылезает из-под комбайна весь в пыли и мазуте (нарочно, видно, для комбайнерского шика не умывается), подходит к отцу, что-то говорит ему с серьезным, независимым видом. Равный с отцом, поровну делил с ним все, что требовала от них страда. С утренней зари хлопочут тут вдвоем. Что отца никакая сила отсюда не оторвет, это понятно. Но и его "ассистент" держится возле "Колоса"

неотлучно; побывал вот уже под комбайном, снизу осмотрел, затем вылез, обошел вокруг, доложил отцу и снова ждет дальнейших указаний... Пускай подросток, но и у него были сейчас основания испытывать гордость: провел вместе с отцом всю жатву. Инна порой даже ревнует, когда отец в присутствии гостей, впадая в свою привычную сентиментальность, начинает петь сыну дифирамбы, со счастливым туманом в глазах рассказывает, как взял он впервые своего штурманца на комбайн для пробы. "Доверил ему штурвал, и парнишка так старался, так намаялся за тем штурвалом, что вечером, только с комбайна, бряк под копну соломы и в сон... "Постой,- говорю,- Петре, не спи, ужин нам везут!" - "Хорошо,- отвечает,- не буду спать". Нс успели и на звезды глянуть, ужин подвезли.

"Вставай, штурманчик, подкрепимся". А штурманчик уже не слышит: свернулся калачиком под соломой, и тут хоть из пушок пали - но добудишься... Потом слышу - и по сне возится,- улыбается рассказчик,солому руками ловит, выдергивает, вырывает штурманец мой - это у него "камера забилась"..."

tly, теперь Петруха подрос, втянулся в работу, поднаторел, отец и в Казахстан этим летом берет его - что ж, ассистент, правая рука...

Поскольку комбайнерам скоро в дорогу, Чередниченко распорядился устроить общий, как бы прощальный обед - зовите всех, кто на току и неподалеку от тока. Пускай без музыки, но как-то надо же уважить людей перед дорогой...

Инна заставила все-таки брата-штурманца умыться, прежде чем он сел за стол. Сама и сливала ему на руки, на шею.

- Не будь же ты таким злостным нарушителем гигиены! Глянь, в ушах гречиха растет! Умывайся, я тебе говорю, как следует умывайся! приказывала она.

- Ну, да уж лей,- нехотя соглашался он.- Смою трудовой пот, а то такой чумазый, что и внутреннюю красоту не разглядят.

Водная процедура преобразила хлопца. Вытираясь перед зеркальцем, ловко вмонтированным в столб, скорчил смешную мину, пригладил ладонью набок чубчик, выгоревший на солнце. Довольный собой, обернулся к сестре:

- Ну, как тебе моя заслуженная физиономия?

Улыбнулся, однако, с предосторожностями, не во весь рот. Знает свои изъяны будущий чей-то кавалер, улыбается, но раскрывая губ, так, чтобы зубов не было видно (передние у него чуточку выдаются вперед).

За столом Инна уселась рядом со своим семейным экипажем.

- Святое семейство,- поглядывая на эту идиллию, заметил Чередниченко,Жаль только, что мало их у тебя, Федор, недобор... Я вот у отца с матерью был по счету седьмым, а всего нас двенадцать душ в миску заглядывало... Правда, большую половину потеряли, медицина дороги к нам не знала, от разных эпидемий не было спасенья...

А вот сеяли густо! Кто из теперешних может похвалиться двенадцатью?

- А вы бы, Савва Данилович, пример подали,- ехидненько заметила одна из молодиц.

- Ишь ты, острячка!.. Возражать, впрочем, не приходится, виноват,согласился председатель и все-таки добавил: - Если бы не война, мы с жинкой, пожалуй, показали бы Кураевке свои возможности, а так - тоже скромно...

Удалось взрастить на пашей ниве только двоих, да и тех редко теперь увидишь в родной хате. Оба сына, сами знаете, не посрамили фамилию, оба нашли в жизни свое призвание (один из его сыновей в сельскохозяйственном институте оставлен преподавателем, другой после военного училища проходит службу в ГДР), пожениться тоже успели хлопцы, хотя и не спросясь... Поженились, невестки как невестки, живут да поживают, а где же, спрашиваю, внуки. Стыжу тех невесток, лентяйками называю, что же вы себе думаете, говорю? Смеются: успеем, мол, какие наши годы, сами молоды, погулять хотим. Вот вам их философия... Ты, Инка, когда выйдешь замуж,- повернулся вдруг Чередниченко к медичке, густо при этом зардевшейся,- чтоб не поддавалась таким настроениям, чтоб детей нам народила целый воз!

Инна наклонилась к миске, щеки у нее горели, но Чередниченко не обращал на это ни малейшего внимания.

- В Казахстане, куда едут вон наши гвардейцы, да и по всей Средней Азии, там детей в каждой семье, как маковин в маковой головке, позавидовать можно, а Украина в этом отношении отстает... Дело ли это? Чувствовалось, что, кроме всего прочего, мысли и об этом занимают Сапву Даниловича всерьез.

- Мало не только детей, но и дедов,-отозвалась стряпуха, которая до этого молча стояла и сторонке, сложив руки под белым фартуком.- Хату нe на кого кинуть, седой бороды в селе не увидишь...

- Один бродячий аксакал у пас пришвартовался, да и тот безбородый,- в своей иронической манере пошутил Славка-моторист,- бороду, наверно, в залог "Ориону"

оставил...

Инну как током ударило. Какой развязный, неуважительный тон!.. И всем остальным, видно, тоже стало неловко.

- Ум не в бороде, а в голове.- Чередниченко метнул острый взгляд в сторону незадачливого шутника.- Таким, как ты, парень, и во сне не привелось видеть того, что этот орионец наяву видел. Кто в море не бывал, тот и горя не видал - говорили раньше, и говорили сущую правду...