Такая суровая оценка не обидела меня, но психологически заставила размышлять и вернуться к настроению и мыслям, возникшим в связи с тяжелым поражением немцев под Сталинградом. Разгром и пленение целой армии, ее штаба во главе с командующим фельдмаршалом Паулюсом ошеломили не только немцев, но и весь мир. Германская армия утратила стратегическую инициативу, а иллюзорная эйфория непобедимости была развеяна в прах.

Впервые тогда у меня возникло радостное состояние души и гордость за русского солдата и русских полководцев. И тогда же я впервые серьезно задумался о себе.

В штабе абверкоманды я доложил о знакомстве с Мезенцевой и попросил дать ей характеристику. Мне ответили, что Наталью Васильевну контрразведка и служба безопасности перед зачислением на работу и позже тщательно проверяли, но никаких порочащих сведений о ней не получили. Она благонадежный и добросовестный работник, и ее услугами команда охотно пользуется, когда их переводчик занят или болен.

На мой вопрос по телефону в комендатуру: «Как вы оцениваете мою новую знакомую, а вашу переводчицу?» — комендант мне ответил: «Наталья Васильевна превосходный, квалифицированный сотрудник. Она моя правая рука в работе. Я вас поздравляю, господин обер-лейтенант, с приятным знакомством».

Вся эта информация о Наталье Васильевне приободрила и обрадовала меня. Но раздражало настроение и услышанные суждения офицеров команды. От траурной депрессии по случаю поражения вермахта под Сталинградом они успели оправиться и сейчас восторгались мудрым решением фюрера сковать большие силы русских путем упорной обороны и гибели 6-й армии в Сталинграде и тем самым стабилизировать южный участок Восточного фронта, а значит, и спасти Германию от проигрыша войны. Офицеры, как всегда, самоуверенно надеялись и верили, что Гитлер вырвет у русских стратегическую инициативу и к лету разгромит их на Курской дуге, куда уже перебрасывается 18 дивизий 9-й армии со ржевского выступа.

По приезде к себе в «Особый лагерь МТС» я доложил Больцу о моем пасхальном дне и знакомстве с Натальей Васильевной.

Больц ответил: «Приглашай ее к нам посмотреть новый кинофильм. Я выпишу постоянный пропуск».

К этому времени в соответствии с приказом Гитлера о подготовке под Орлом и Курском наступательной операции, в котором фюрер самонадеянно провозгласил: «Победа под Курском должна явиться факелом для всего мира», началась лихорадочно поспешная вербовка и обучение диверсионной агентуры из числа военнопленных. Вербовка в массовом количестве проводилась по стандартной методике. К лету 1943 года было набрано и обучено более четырехсот агентов-добровольцев. Все они размещались по ротам в казармах «Особого лагеря МТС», носили немецкую форму со знаком российского триколора, имели звания РОА. С ними занимались немецкие инструктора и преподаватели. Много времени отводилось на идеологическую обработку русскими пропагандистами из РОА. Два-три раза в неделю нам показывали немецкую кинохронику, иногда — художественные фильмы с переводом на русский язык.

Особенно большое внимание уделялось показу документальных выпусков берлинской кинокомпании УФА, которую опекал лично Геббельс. Эти выпуски считались пропагандистской классикой, так как проповедовали военную мощь Германии и победы вермахта в Европе. Начиная с 22 июня 1941 года фронтовые операторы наснимали огромное количество однообразных, но эффектных кадров о разгроме Красной Армии. Но если фильмы о победе над Францией заканчивались триумфальным парадом в Париже, а над Польшей — в Варшаве, то в фильме «Поход на Восток» планируемый парад вермахта на Красной площади Москвы снять не удалось. Просмотрев этот фильм, агенты-добровольцы отпускали ядовитые замечания насчет разгрома немцев под Москвой.

После обучения и идеологической обработки делался отбор и проверка агентов для предстоящего задания. Их формировали парами, изолировали от основной массы, знакомили с легендой и документами прикрытия, районом действия и характером задания. Оно было однообразно и сводилось к совершению диверсионных актов на прифронтовых железнодорожных коммуникациях Западного и Брянского фронтов русских.

После выполнения задания агенты в течение недели должны были любым путем возвратиться через линию фронта и, собрав по пути сведения о войсках Красной Армии, явиться в любую немецкую воинскую часть.

Этот конвейер: вербовка — проверка — обучение — заброска самолетами с Оршанского или Смоленского аэродрома — весьма интенсивно работал все лето.

Когда я попытался выяснить, сколько агентов вернулось, выполнив задание, то оказалось, что из пятидесяти возвратилось только трое, но и они вызывают подозрение, что их перевербовали русские.

В один из воскресных дней из Берлина прислали фильм с участием известной танцовщицы Марики Рокк. Обращаясь ко мне, Больц предложил: «Пригласи свою знакомую фрейлейн, я хочу с ней познакомиться и полюбоваться русской красотой».

Я выписал у коменданта пропуск, подписал у Больца и выехал в Смоленск.

Наталья Васильевна была дома и на мое приглашение согласилась. Когда мы приехали в «Особый лагерь МТС», я представил ее Больцу и познакомил с командирами рот. Мы отправились в кинозал, который уже был заполнен агентами-добровольцами. Ожидали только переводчика, который запаздывал. И тут Больц предложил делать перевод Наталье Васильевне. Она вначале смутилась и пыталась отказаться. Все мы упросили ее, и она согласилась. Начала она с волнением, но потом освоилась и переводила уверенно и синхронно.

Фильм всем понравился, все хлопали и благодарили Наталью Васильевну. После сеанса я пригласил ее и Больца к себе на квартиру поужинать, где уже был накрыт стол. Больц захватил бутылку коньяку и коробку конфет, и мы поднялись ко мне.

Осмотрев квартиру, Наталья Васильевна отметила:

— Очень мило и даже роскошно для фронтового офицера.

За столом Больц, подняв рюмку с коньяком, произнес тост:

— За знакомство с красивыми женщинами, они украшают победы германской армии!

Мы выпили, а после третьей рюмки Больц, многозначительно подмигнув мне, откланялся и ушел к себе. Возникла пауза, так как разговор не клеился. По своей профессиональной интуиции я догадывался о том, что мою гостью мучают — не ради любопытства, а по какой-то иной, пока неведомой мне причине — вопросы о моей персоне и мотивах моего служения немцам.

Обычно я придерживался правила — никогда не раскрывать себя перед женщиной. Но сейчас был особый случай, не обычная проходная женщина, а, как мне мечталось, может быть, моя судьба.

— Наталья Васильевна, — начал я взволнованно, — при нашем знакомстве вы у меня спросили, не считаю ли я службу у немцев греховным падением. Этот вопрос опечалил меня как грешника, а всякий грешник по учению Христа — это больной человек. Поэтому сегодня я хотел бы ответить на ваш вопрос и как бы исповедоваться перед Богом и вами. Я прошу вас выслушать меня.

Наталья Васильевна встала со стула и, прервав меня, волнуясь, заговорила:

— Ради Христа, простите меня за тот вопрос. Это была бестактность, навеянная расслаблением от праздника Пасхи. Я готова вас слушать со вниманием, компенсируя вину. Единственное, что меня заботит — это позднее время, а мне еще добираться до дома при комендантском часе.

— Не беспокойтесь, я отвезу вас на машине, — успокоил ее я.

— Ну вот и отлично. Я вся внимание и готова слушать вас, — уже более спокойно проговорила Наталья Васильевна.

— Я начну издалека, с 1917 года. Тогда ни я, будучи молодым офицером разведки штаба фронта, ни отец, полковник генерального штаба на этом фронте, не поняли и не приняли ни демократию Керенского, ни захвативших власть большевиков. Вот почему мы с отцом оказались в армии генерала Юденича, который шел на Петроград спасать Россию.

В бою под Петроградом отец был тяжело ранен и умер, а меня Бог миловал. Перед смертью отец мне завещал: «Юра, во имя Отца, Сына и Святого духа, борись за Россию». Наталья Васильевна, вы человек верующий и, надеюсь, поймете меня. Потому что это завещание отца, любившего Россию, как и я, присягавшего ей, стало для меня жизненно духовным приказом, программой моей дальнейшей жизни во всем, что не успел сделать отец.