Таков был наш тайный план. Наверное, мне следует оговориться, что таков был план Марка. Мой план был иным.

Сценка с письмом прошла удачно. Потом гости уехали играть в гольф и в нашем распоряжении было все утро, чтобы закончить приготовления. Более всего я был озабочен тем, чтобы придать максимальную достоверность образу Роберта. Для пущей убедительности я предложил Марку, когда он переоденется, выйти по подземному ходу на лужайку и оттуда подойти к дому по аллее, постаравшись вступить в разговор со сторожем. Благодаря чему у меня будет еще два свидетеля приезда Роберта — сторож и один из садовников, которого я пошлю подстригать газон. Марка, конечно, упрашивать не пришлось. На стороже он мог отрепетировать свой австралийский акцент. Забавно было наблюдать, с каким энтузиазмом он хватался за любое мое предложение. Еще ни одно убийство не готовилось при столь рьяном участии жертвы.

В спальне возле кабинета он переоделся. Это было самое безопасное место — для нас обоих. Переодевшись, он позвал меня, и я его осмотрел. Он был поразительно хорош в новой роли. Очевидно, следы порока уже давно обозначились на его лице, но раньше борода и усы их прятали; теперь же, когда он был чисто выбрит, следы эти открылись миру, так что Марк выглядел именно таким подонком, каким хотел казаться.

— Ей-богу, ты великолепен, — похвалил я.

Он самодовольно усмехнулся, не преминув обратить мое внимание на некоторые детали, которые я сам мог и не заметить.

— Великолепно, — повторил я. — Никто не догадается.

Я выглянул в холл. Там было пусто. Мы прошли в библиотеку; он спустился в подземный ход и исчез. Я вернулся в спальню, собрал его разбросанную одежду, связал ее в узел и отнес все это в подземный ход. Затем сел в холле и стал ждать.

Вы уже слышали показания горничной Стивенс. Как только она отправилась в Замок в поисках Марка, я вошел в кабинет. Руку я держал в кармане, на рукоятке револьвера.

Марк настолько вжился в роль Роберта, что, войдя в кабинет, начал нести какую-то чушь про то, как ему пришлось отрабатывать на корабле стоимость проезда из Австралии: маленькое представление специально для меня. А затем, уже своим обычным голосом, предвкушая, как он отыграется на мисс Норрис, он воскликнул: "Теперь мой черед. Вот увидишь!" Эти слова и подслушала Элси. Ей совершенно нечего было делать в холле в это время, ее любопытство могло все испортить, но все обернулось к лучшему: для меня это была редкостная удача. Ведь это было свидетельство, о котором можно только мечтать — свидетельство, и притом не мое, что Марк и Роберт находились в комнате вместе.

В кабинете я не произнес ни слова. Я не собирался рисковать — не хватало еще чтобы мой голос услышали. Я только улыбнулся этому дурачку, выхватил револьвер и пристрелил его. Затем вернулся в библиотеку и стал ждать — как это и отражено в моих свидетельских показаниях.

Теперь, надеюсь, вы поймете, мистер Гилингем, каким неприятным сюрпризом стало для меня ваше внезапное появление? Вообразите себе ощущения убийцы, который (как ему казалось) продумал все до мелочей, и вдруг непредвиденное событие нарушает все его планы. Что меняет факт вашего появления? Я не знал. Возможно, ничего; возможно все. К тому же я забыл открыть окно!

Не знаю, сочтете ли вы мой план убийства умным. Возможно, нет. Но если я за что и достоин похвалы, то, полагаю, за то, как быстро я взял себя в руки перед лицом внезапно разразившейся катастрофы, перед лицом вашего приезда. Да, мистер Гилингем, я открыл окно перед самым вашим носом; именно то окно, которое нужно, и вы были достаточно любезны, чтобы это заметить. И ключи да, вы были достаточно умны, обратив на это внимание, но я, на мой взгляд, оказался умнее. Я перехитрил вас, мистер Гилингем, и знаю об этом, взяв на себя смелость подслушать ваш разговор на игровой лужайке с вашим приятелем Беверли. Где я прятался? Ах, мистер Гилингем, советую вам поискать подземный ход.

Но что я говорю? Разве я вас перехитрил? Ведь вы раскрыли секрет: Роберт и Марк — одно лицо, и это главное, что имеет значение. Как вы его раскрыли? Теперь уже я никогда этого не узнаю. В чем я просчитался? Или, может, это вы все время меня обманывали? Может, вы уже знаете все и про ключи, и про окно, и даже про подземный ход. Вы умный человек, мистер Гилингем.

На руках у меня оставалась одежда Марка. Я мог спрятать ее в подземном ходе, но тайна подземного хода была известна. Ее знала мисс Норрис. Вот в чем, возможно, была слабость моего плана: мисс Норрис знала про подземный ход. И я утопил одежду в пруду, после того, как инспектор любезно его осмотрел. Туда же я спровадил и пару ключей, а револьвер оставил себе. Что весьма предусмотрительно, не правда ли, мистер Гилингем?

Пожалуй, к сказанному мне больше нечего добавить. Письмо получилось длинным, но это мое последнее письмо. Было время, когда я надеялся, что меня еще ждет в жизни счастье — не в Рэд Хаузе и не в одиночестве. Но, то был лишь сон, ибо, я столь же недостоин ее, как и Марк. Но я-то мог бы сделать ее счастливой, мистер Гилингем. Боже, как бы я работал, лишь бы сделать ее счастливой! Но теперь это невозможно. Предложить ей руку убийцы столь же отвратительно, как предлагать ей руку пьяницы. Из-за этого и погиб Марк. Сегодня утром я с ней виделся. Она была милая. Вам трудно понять весь смысл этого слова.

Конечно, конечно, мы все сошли со сцены — и Эблеты, и Кейли. Интересно, что думает по этому поводу дедушка Кейли. Может, и неплохо, что мы все вымерли. Не могу сказать, чтобы Сара была чем-нибудь плоха — разве что характером. И у нее был типичный эблетовский нос — тут уж ничего не попишешь. Я рад, что у нее не было детей.

Прощайте, мистер Гилингем. Сожалею, что ваше пребывание у нас оказалось не очень веселым, но вы уж не взыщите: просто я попал в весьма затруднительное положение. Постарайтесь, чтобы Билл не слишком изменил свое мнение обо мне в худшую сторону. Он славный малый, приглядывайте за ним. Он будет удивлен. Молодости свойственно удивляться. И благодарю вас за то, что дали мне возможность уладить все самому. Наверное, я все-таки немного вам симпатичен. Сложись все иначе, и мы могли бы быть друзьями — вы, и я, и она. Скажите ей то, что сочтете нужным. Либо все, либо ничего. Вы сами поймете, что уместнее. Прощайте, мистер Гилингем.

Мэтью Кейли

А мне сегодня без Марка одиноко. Забавно, правда?"

— Черт возьми! — сказал Билл, откладывая письмо.

— Так и знал, что ты скажешь именно это, — пробормотал Энтони.

— Тони, неужели ты все это знал?

— Я о многом догадывался. Но, конечно, всего не знал.

— Черт возьми! — повторил Билл и вновь взялся за письмо. Через секунду он опять поднял глаза. — А что ты ему написал? Это было вчера вечером? После того, как я ушел в Стэнтон?

— Да.

— И что же ты написал? Что ты догадался, что Роберт — это Марк?

— Да. По крайней мере, я сообщил ему, что сегодня утром собираюсь телеграфировать мистеру Картрайту на Уимпоул-стрит и просить его…

Однако нетерпеливый приятель перебил его, не дав закончить фразу.

— Так в чем все-таки дело? Ты вчера совсем превратился в Холмса. До того мы все время действовали сообща и ты мне все рассказывал, а тут вдруг напустил на себя таинственность, говорил загадками — о каких-то зубных врачах, о плавании, о "Плуге и конях" — к чему все это? Ты буквально ускользал от ответов, и я совершенно не мог понять, о чем мы с тобой разговаривали.

Энтони рассмеялся и начала оправдываться.

— Извини, Билл. Мне это было необходимо. Только в последние полчаса чтобы все закончить. А теперь я тебе все расскажу. Хотя рассказывать-то в общем нечего. Когда все знаешь, все кажется так просто, так очевидно. Насчет мистера Картрайта на Уимпоул-стрит. Разумеется, он нужен был, чтобы опознать труп.

— Но почему для этого нужен дантист?

— А кто может сделать это лучше? Ты что ли? Каким образом? Ты никогда не купался вместе с Марком; никогда не видел его обнаженным. Плавать он не умел. Мог бы его опознать его врач? Только если он перенес какую-либо специфическую операцию, да и в этом случае — необязательно. А зубной врач мог бы — в любое время, всегда — если он часто к нему обращался. Отсюда и мистер Картрайт с Уимпоул-стрит.