Эстер подняла ко мне лицо и предложила потанцевать (чтобы мы потанцевали).

– Ты просила причесать тебе волосы, – напомнил я.

– Танцевать! – сказала Эстер.

Я поставил диск, и мы, немного потанцевав, остановились у окна. По улице бродили люди и о чём-то разговаривали. Одни морщились, другие смеялись. «Каждый со своей музыкой», – подумал я.

Потом я взял руку Эстер и спросил, помнит ли она бар с дубовой дверью. Эстер пожала плечами. Я напомнил:

– Была осень, и шёл дождь. Мы пили водку и слушали, как поёт Элла Фитцджеральд. Это было нашим началом. Ты помнишь?

В ответ Эстер погладила моё ухо.

Мы потанцевали ещё.

Потом я накормил Эстер ужином, и мы долго молчали. Я подумал, что люди, которые друг друга мало знают, говорят охотно и много, а те, которые друг друга знают хорошо – подолгу молчат. «Вот оно – продолжение нашего начала», – сказал я себе и себе же не поверил.

Потом позвонил внук. У него был озабоченный голос.

– Я толстым не стану?

– Надеюсь, что нет.

– Не хочу быть толстым!

– Не будь.

– А отчего толстеют?

– От того, что мало двигаются и однообразно мыслят.

– Я мыслю однообразно?

– Ты – нет.

– Выходит, я толстым не стану?

– Так выходит.

– А у моей бабушки появились странности, да?

– С чего ты взял?

– Разве нет?

Я не знал, как ответить.

– Дедушка…

– Что?

– Почему ты молчишь?

– Я не знаю, что тебе сказать.

– Потому что я ещё маленький?

– Я не знаю, что тебе сказать, потому что ты уже не маленький.

– Дедушка!

– Что?

– Хочешь, я не стану замечать, что у бабушки появились странности?

Я промолчал.

– Дедушка…

– Что?

– Нужно притворяться и не замечать?

– Иногда нужно.

– Ты так думаешь?

– Я знаю.

– Хочешь, чтобы я тоже знал?

– Придётся. Всё равно придётся…

– Притворяться – это так же, как лгать, да?

– Примерно так же.

– Ложь сходит с рук, пока тебя не поймали.

– Откуда ты знаешь?

– Я же не младенец.

– Прости, я забыл.

– Видишь, как хорошо, когда есть кто-то, кто бы тебе напоминал!

– Верно. Это всегда хорошо…

В телевизоре сообщили о засухе в Пакистане, и я решил спуститься с Эстер в скверик возле нашего дома, чтобы вдоволь надышаться свежим воздухом.

На дорожках сквера хрустел гравий, а над кустами жасмина кружили птицы. С дальней скамейки доносился приглушённый смех. Возле клумбы с анютиными глазками Эстер остановилась. Откуда-то пахнуло вечерней влагой. Высоко над нами замерла луна; её свет придавал цветам белую окраску, и казалось, будто на нас глядят глазки маленьких призраков.

– Дыши! – сказал я Эстер. – Пожалуйста, дыши!

Две узкие тени отделились от дальней скамейки и слились с темнотой.

Вдруг лицо Эстер исказилось.

– Нет! – вскрикнула она. – Там снег!

– Где?

– Там, – шептала Эстер. – Где горы, там снег…

Я взял руку жены.

– Вернёмся домой?

– Домой, – отозвалась Эстер.

Я стал вспоминать, чем можно ещё задобрить судьбу, кроме как молитвами, постукиванием по дереву или опущенной в карман брюк кроличьей лапкой.

Когда мы поднимались домой, мне показалось, будто по ступенькам лестницы за нами следуют чёрный автомобиль и белый пёс. Я оглянулся. Нет – они не следовали. Я хихикнул. От жалости к себе.

– Спокойной ночи! – сказал я жене.

Эстер опустилась на ковёр.

«Будь на месте утёса железобетонная конструкция, она бы, возможно, не рухнула», – подумал я и мягко прикрыл за собой дверь.

* * *

Пианино.

Аккорд…

Пассаж…

Стаккато…

И одинокий звук – словно хлопок дождевой капли…

* * *

Это был один из тех редких вечеров, когда мы с Эстер смогли поужинать вместе. Вначале мы поговорили о дочке и внуке, а потом я сказал, что пытаюсь писать балладу о человеке, который старается не утерять в себе мужчину.

– Зачем ему это? – спросила Эстер.

Я наклонился к руке Эстер, поцеловал её.

– Ты хороший, – сказала Эстер.

С кухонного стола я собрал посуду и принялся её мыть.

Я услышал:

– Ты поведёшь меня в кино на последний сеанс?

Ответить я не успел, потому что затрезвонил телефон.

Я ушёл к себе и поднял трубку. Там молчали.

– Кто это был? – спросила Эстер, когда я вернулся.

Я пожал плечами.

– Может, с почты?

– Не знаю. Там было молчание.

– Что за молчание?

– Вроде бы тяжёлое.

– За твою балладу дадут много денег? – спросила Эстер.

– Возможно.

– На билеты в кино хватит?

Я привлёк жену к себе. Её щёки покрылись рыжими пятнами.

* * *

Аккорд…

Пассаж…

Вроде бы – лучше…

Но не то, ещё не совсем то…

Тишина. Я пытался её разгадать.

Говорят, что если возникает сложный вопрос, то человек весь превращается в мозг, я же – в слух.

Тишину подавил телефонный звонок.

Зив прочёл свои новые стихи.

– Что скажешь?

– Прости, – сказал я, – моя голова забита балладой.

– Как это – забита? – не понял Зив.

– Туго, – объяснил я.

Немного помолчав, поэт пожаловался:

– Меня всю ночь нещадно колотило.

Я откликнулся:

– Если от холода, то накрывайся двумя одеялами.

– Точно так я и сделал, но всё равно дрожал.

– А сверху ковёр клал?

– Ковёр? Как такое понимать?

– Как виртуальную действительность.

Телефонная трубка смолкла.

Я открыл компьютер.

7 декабря 2010 года. 21:40.

От кого: Korman@mail.comКому: Toldan@netvision.net.il

Хочу, чтобы вы знали: пишу балладу. Она вся во мне, я весь в ней. Надеюсь, Господь понимает, о чём я…

Через тринадцать минут просмотрел почту. На экране компьютера высветилось:

7 декабря 2010 года. 21:53.

От кого: Toldan@netvision.net.ilКому: Korman@mail.com

Я всегда знала, что вы отправитесь в поход за звуками, которые расскажут миру о… Надеюсь, Господь понимает, о чём я, и Он вам поможет…

Телефон.

– Как мама сегодня? – спросила дочка.

– В ближайшие дни я поведу её в кино.

– В кино?

– На последний сеанс.Я вернулся к компьютеру.

7 декабря 2010 года. 22:02.

От кого: Korman@mail.comКому: Toldan@netvision.net.il

Я тоже надеюсь, что Господь нас понимает, а если нет, то, может, достаточно и того, что мы понимаем сами…

7 декабря 2010 года. 22:14.

От кого: Toldan@netvision.net.ilКому: Korman@mail.com

Завтра буду ждать на скамейке. Бульвар Ротшильда. В 17. 00. Надеюсь, Господь поймёт…

* * *

Подумав, что надо бы выгладить рубашку, я расставил гладильную доску. Надеюсь, я не ошибся, начав наглаживать сначала воротничок, а потом рукава.

По дороге к скамейке на бульваре Ротшильда я увидел, как солнце медленно опускалось за кроны долго поживших эвкалиптов.

– А где Цицерон? – спросил я у женщины.

– Не знаю. Вчера вечером, после того, как я сказала ему, что улетаю домой, он забился в угол комнаты и долго скулил. Пришлось выпустить его на улицу. Ночью он не вернулся. И утром тоже. Не знаю, что и думать.

– Вы улетаете?

– В Тель-Авиве наши с сыном дела закончились, и ночью я улетаю. Осталось попрощаться с вами, гигант, собрать чемоданы и сдать в аэропорту машину.

Я вздрогнул. Слово «гигант» меня просто парализовало.

– Что с вами? – спросила женщина.

– Прошу вас, – сказал я, – так не говорите. В последнее время меня пугают слова типа «вот и всё», «последний раз», «осталось лишь»…

– Вас пугают слова?

Я растерянно посмотрел вокруг.

Женщина кивнула на небо.

– Сегодня у него вид горького финала.

Подняв голову и пытаясь заставить себя расслабиться, я выдавил из себя улыбку.