— Ну… если так, — неуверенно согласился князь.

Никита собирался после работы обговорить с вдовой детали сватовства, однако же — не получилось. К нему в лекарню заявился сам Елагин. Он прошёлся по зданию, посмотрел, а потом сказал:

— Государь через день под Смоленск отправляется, там войска наши осаду ведут. Нащокин едет, и я с ним. Всяко случиться в походе может, и мне спокойней будет, когда ты будешь рядом. Жалованье я тебе не платил — это правда, но на ноги встать помог.

Никита всё понял.

— Послезавтра утром я буду готов, князь.

Он обговорил с Иваном, как вести послеоперационных больных. Их было всего трое, все шли на поправку, и осложнений не предвиделось. Оставил Ивану денег на жалованье персоналу, на хозяйственные расходы, и тем же вечером направился к Пантелеевым. Неизвестно, сколько поход длиться будет. Смоленск хоть и недалеко, но осада — дело долгое.

Как только он сказал, что царя в походе сопровождать будет, все приуныли. Но после нескольких минут молчания Мария Матвеевна вдруг вскочила:

— Так чего же мы сидим?

— А что делать надо? — не понял её Никита.

— В храм, венчаться.

— Так ведь дружка и дружок нужны — венцы держать. И к торжеству мы не готовы.

— Есть-пить потом можно, после возвращения твоего. И плясать-играть на радостях будем. У тебя, Никита, всегда дела. Я понимаю, мужчина зарабатывать должен. Но для девушки венчание, замужество — главное действо в жизни.

— Незачем коней гнать, — решительно высказался Никита. — У меня ещё день есть, завтра. Я с дружкой приду, а вы подружку ищите и со священником договаривайтесь.

С утра Никита пришёл в лекарню, уговорил Ивана, нашёл извозчика с приличным возком, и вдвоём они украсили возок разноцветными лентами.

Подкатили к дому Пантелеевых. Там уже сосед Пантелеевых вовсю наяривал на гармони-трёхрядке, создавая настроение.

Конечно, всё получилось экспромтом, но обвенчались, хотя сватовства не было.

Домой после церкви Никита и Любава вернулись уже законными мужем и женой. Наверное, вдова и Любава всю ночь не спали, угощение готовили. Получилось скромно, без изысков, но весело.

Немногочисленные гости разошлись поздно. Обычно свадьбу играют несколько дней, но пришлось обойтись одним.

Никиту, уже как мужа, оставили ночевать. Ему бы хоть какое-то время нужно было, чтобы собраться, завтра в поход, но пожитки скудные собрать — дело нескольких минут. А необходимые инструменты и лекарства он ещё вчера успел собрать. Упускать же, откладывать на потом первую брачную ночь ему не хотелось — на то она и первая.

В спаленке Любавы перед иконой Божьей Матери горела лампадка, и одна свеча стояла на столе.

Никита на правах законного мужа стал раздевать Любаву, но запутался в завязках, шнурочках и многочисленных рубашках.

— Давай сама.

— Ты отвернись, — попросила Любава.

Он отошёл в другой угол и быстро, как солдат в казарме по команде «отбой», разделся. Нырнул под одеяло, на широкую кровать. Обнажённая Любава легла с другой стороны. Никита сразу придвинул её к себе, обнял и прильнул губами к сахарным устам.

Целовалась Любава неумело, но с желанием. А Никиту даже затрясло, когда провёл рукой по тугой груди, погладил по бёдрам — в одежде фигура девушки не выглядела такой женственной.

Он ласкал Любаву, пока та не застонала сладко, изнывая от нахлынувшего желания. Никита навалился сверху, вошёл бережно — Любава только пискнула.

Из-за двери спальни раздавались шорохи — никак тёща подслушивает. Да и бог с ней, он не собирался Любаву обидеть.

После вторых петухов Никита поднялся. Уходить не хотелось, но с Елагиным ехать надо. Обязан он ему, а долг — пусть даже моральный — порядочный человек возвращать должен.

Никита не знал, когда он вернётся, и потому оставил на столе три рубля серебром. Если не есть каждый день деликатесы, вроде чёрной икры, на год на житьё, причём безбедное, хватит. Он легонько поцеловал безмятежно спящую Любаву и вышел.

Во дворе князя было уже суетно. Холопы выводили лошадей, сновали с сундуками.

Никита поднялся к себе, взял дорожный сундучок с инструментами, в другую руку — узел со сменой белья и запасной одеждой и спустился во двор.

— Ты где был? — изумился при виде его Елагин. — Я за тобой холопа посылал, он сказал — нет тебя в комнате. Выпорю паршивца!

— Не надо его пороть! Меня там и в самом деле не было — я только что пришёл.

— По девкам бегал?

— Женился я, первая брачная ночь была.

— Ай-яй-яй! Как же так? И меня посажёным отцом не позвал? — князь хлопнул руками по бёдрам и сделал обиженное лицо.

— Прости, князь, я и сам о венчании узнал только вчера. Но на крестины, как ребёнок родится, позову обязательно.

— А чего так торопился-то? Или девка на сносях?

— Нет, я до венчания и не спал с ней.

— Незачем было торопиться, не пожар.

— Боялся — уведут, да и в поход неизвестно на сколько ухожу.

— Это верно. Вон твоя повозка. Вещи можешь туда положить — ты на ней ехать будешь.

Князь повернулся к холопам:

— Всё готово?

— Готово! — дружно ответили мужики.

— Тогда выезжайте с Богом — негоже опаздывать к месту сбора.

Улицы были ещё пустынными. Но чем ближе они подъезжали к окраине, тем оживлённее становилось движение. А у выхода на смоленский тракт — так и вовсе пробка образовалась, сразу несколько княжеских обозов из свиты царя подъехали одновременно.

Князь верхами проехал вперёд. Как водится, поспорили, кто первый проезжать должен. Рядились по старшинству рода, по знатности, пока подоспевший Ордын-Нащокин сам не распорядился — иначе бы до полудня ссорились. И так уже лица раскраснелись, голоса едва не сорвали от крика.

Никита всё видел и слышал, поскольку его повозка была четвёртой с головы обоза. Ей-богу, смешно слушать, как серьёзные мужики спорят, кому из них проезжать первым. Уступать никто не хотел: как же, его роду триста лет, а вперёд проедет какой-то вертопрах, у которого в роду никто выше стольника не поднимался.

Обоз каждого боярина вытянулся на дороге на версту, не меньше. Ведь кроме повозок с провизией, слугами, лекарями, прачками и прочим людом двигались верхами личные княжеские дружины. Они состояли ещё из боярских, с боевыми холопами.

В обозе шло ещё десятка три телег с овсом для лошадей. Одной травой, которая только что пробилась, лошадь не прокормишь, пучить будет. Лошади овёс нужен.

Колонна двигалась медленно, с остановками. После первой же ночёвки большая часть войска, передвигавшегося верхами, ушла вперёд. Да оно и лучше — пыли меньше. И так, поднимаемая сотнями колёс и тысячами копыт, она висела облаком над дорогой, проникая везде — в одежду, в поклажу, заставляла чихать людей.

Русские войска осаждали Смоленск не один месяц. Смоленск — город старинный, город-крепость с мощными укреплениями, не раз на своей истории менял принадлежность. То он под Москвою был, то к Литве отходил, то к полякам, но веру сохранял православную.

Войско Никиту не интересовало — не воин он был по призванию. Войска всегда источник травм, ранений, массовых эпидемий. Скученность людей высока, гигиена низкая, воду пьют не кипячёную, переносчиков инфекций вроде крыс и мышей полно. С медицинской точки зрения война — эпидемия смерти.

В русский лагерь они прибыли через несколько дней.

Шатёр, приготовленный царю, был поистине достоин самодержца. Огромный, из нескольких отделений, он был застлан коврами. В центре — большой зал, раскладной стол с огромной картой на выделанной коже быка. Внутри и снаружи — стража. Рядом — шатёр с кухней царской, обочь — шатёр с прислугой. А в рядок, в трёх десятках шагов — шатры царедворцев.

Для воевод прибытие многочисленных сановников — лишняя головная боль, неразбериха. Не столько воевать надо, сколько заботиться об охране да исполнять зачастую нелепые приказы. А сановники, пороху не нюхавшие, так и норовили на передовую на коне картинно выехать, удаль свою перед царём показать. И невдомёк им, что канониры вражеские несколькими выстрелами из пушек башку неразумную оторвать напрочь могут.