Незнакомец, по найденным у него документам, Эдуард Тимофеевич Рощин, свою позицию обмозговать успел. Допрос по горячим следам, с расчетом на внезапность и не-продуманность ситуации, не получился. Он понимал, что два солдатских трупа - это уже сто процентов на нем. И велика вероятность, что сержанта Сорокина с генералом то же повешают на него. А это уже вышка или, как сейчас принято в России, пожизненный срок. Лучше подольше проболтаться на допросах, чем сидеть полосатиком в одиночке.

  Он выбрал, на его взгляд, самую лучшую позицию - потерю памяти после удара. Медики конечно докажут, что никакой амнезии нет, но произойдет это не скоро и хоть какое-то развлечение однообразных тюремных будней.

  Ничего не добившись, Рощина увезли, но как он догадался, не в следственный изолятор. В небольшой камере он прилег на нары и в голове прокручивал всего лишь один сюжет. Ждали его в лаборатории или нет? Судя по первоначальной ситуации - ждали. Но, как отпустили в суматохе, не ждали. К одной точке зрения он так и не смог прийти.

  Рощин понимал, что в конечном итоге установят его личность и принадлежность к разведке США. Как нелегал, он не обладал дипломатическим иммунитетом и мог надолго, если не навсегда, застрять в российской тюрьме. Правда, иногда производился обмен разведчиками, но пока уповать на это не приходилось. И он обдумывал варианты побега - своего единственного шанса свободы.

  - Косишь под амнезию...

  Голос заставил вздрогнуть, вскочить с нар и испугаться всерьез. Это был тот го-лос, голос, который остановил его в лаборатории. Рощин огляделся - в камере он был один. Немного успокоившись, он присел.

  - Советую тебе признаться во всем, - голос звучал прямо из середины пустой ка-меры и ужасом впивался в тело. - Пока я переломаю тебе немножко костей - не сознаешь-ся: переломаю всего.

  Эдик почувствовал, что кисть его левой руки сдавливается неведомой силой, за-хрустели кости и нечеловеческий крик застревает в горле.

  Охранник через глазок видел катающегося по полу задержанного, его вылезаю-щие из орбит глаза и скривившийся в судороге крика рот. "Ну и артист", - подумал ох-ранник, но камеру открывать не стал - вызвал подмогу.

  - Чего тут у тебя? - Недовольно спросил подошедший старший надзиратель.

  - Не знаю - орет дико и по полу катается.

  - И че, пусть орет.

  - Посмотреть бы надо...

  - Открывай, - недовольно разрешил старший. Залязгали замки. - Че орешь? - спросил с презрением надзиратель.

  - Н-н-н-н-а д-д-опрос...

  - Так бы и сказал, урод - че орать то.

  Дверь камеры захлопнулась, и старший надзиратель пошел звонить.

  Эдик буквально выл от боли - вначале бесформенная кисть или что там от нее ос-талось, начала наполняться кровью, побагровела и вспухла. Дикая боль становилась не-стерпимой при любом движении, и он потерял сознание.

  Прибывший на место Фролов уже допрашивал надзирателей, но те упорно все от-рицали - никто Рощина не бил и в камере никого не было. Все здравые доводы о невоз-можности причинения вреда самим задержанным разбивались о тупые ответы - не били, не знаем, никого не было.

  Фролов психовал, ругался и матерился, говорил спокойно и уговаривал. Результат был один - не били, не знаем, никого не было.

  Позвонили медики - Рощину ампутировали кисть левой руки, он вышел из наркоза и с ним можно общаться. Опять просится на допрос.

  - Ладно, черти, пока свободны - посмотрим, что скажет Рощин.

  Фролов махнул рукой, он уже устал от этих бестолковых надзирателей и решил поспешить в тюремную больницу. "На больничке" вначале зашел к хирургу.

  - Я с таким случаем сталкиваюсь впервые, - начал свой рассказ дежурный хирург, - все кости левой кисти раздроблены в мелкую крошку. Это не могло быть от обычных ударов, от ударов дубинками, сдавливания дверью. Могу предположить, что использова-лись большие механические тиски с рабочей поверхностью из резины или подобного ма-териала. Кожа нигде не повреждена, ни царапин, ничего, а внутри все перемолото. Вос-становлению не подлежит, пришлось ампутировать кисть полностью. Я ее не выкинул - этот кожаный мешочек с костями можете забрать себе, для своих экспертов.

  - С ним можно общаться? - спросил Фролов хирурга.

  - Конечно можно, таких болей, как раньше, у него нет, общее состояние в норме. Побаливает немного рука, как и после любой операции, но допрашивать можно.

  Фролов поблагодарил доктора и прошел в палату. У дверей, несмотря на тюрем-ную больницу закрытого типа, дежурили два спецназовца. Кто его знает, что еще непред-виденного и необычного может произойти с этим Рощиным? Лучше не рисковать.

  - Вы просились на допрос, Рощин, но сначала я бы хотел выяснить - кто вам так отдавил руку? Сами себе вы вряд ли бы могли это сделать. - Начал без предисловий Фро-лов.

  - Не знаю, - устало ответил Эдик.

  - Как это не знаю, - удивился Фролов, - вам ломают кости, а вы не знаете кто? Кто заходил в камеру? Это охранники или они кого-то запустили?

  - В камере никого не было, по крайней мере, я не видел. А охранники, - он усмех-нулся, - у них на это ни мозгов, ни силы не хватит.

  - Так кто же?

  - Не знаю, - начал раздражаться Рощин, - я слышал только голос.

  - Какой голос?

  - То же голос, что вырубил меня в лаборатории. И он предупредил, что перелома-ет мне все, если я не сознаюсь. То, что он может - в этом можете убедиться сами.

  Рощин вытащил из-под одеяла культю руки для показа.

  - Так кто же был в камере? - продолжал настаивать Фролов.

  - Экий вы непонятливый... я же сказал - не видел, слышал только голос и второй раз на переломку костей не собираюсь.

  Фролов больше не стал настаивать. Не хочет - не надо. Запуган до смерти.

  - Та-а-ак, - протянул он, - тогда вопросы те же - кто вы, с какой целью...

  - Да понятно все, - перебил его Рощин, - чего сто раз об одном. Записывайте. Я Роберт Лоренс...

  ХIV глава

  Юрий уже понял, что Эдика взяли, в лучшем случае застрелили при задержании. Он не знал его, как Роберта Лоренса, в разведке лишняя информация ни к чему. Но и не беспокоился - про него Эдик ничего не знал. Однако агентурную сеть Рощина в данном случае считал проваленной, о чем немедленно и сообщил в Центр.

  Сабонин считал начало операции удачным - он познакомился с дедом Петей. По-знакомился ненавязчиво и, как бы, случайно, устроившись в магазин грузчиком. Загово-рил, ни к кому не обращаясь, о погоде и плавно перешел к рыбалке. Мимо рыбалки дед Петя пройти не смог. Так и завязался разговор двух заядлых рыбаков.

  Особенно заинтересовала деда особенность изготовления мушек для зимней лов-ли. Сабонин делал их сам. Брал медную пластину, вырезал из нее формочку вытянутого сердечка около сантиметра длиной, чуть сгибал и внутрь напаивал обыкновенный припой - смесь свинца и олова. Перед пайкой нагревал и загибал конец швейной иглы в виде крючка, середину иглы отламывал и впаивал в мушку непосредственно крючок-острие и ушко. Получалось что-то в виде жучка с блестящей желтой спинкой и серым свинцовым брюшком. Острие не имело заусеницы, как на обыкновенном рыболовном крючке и позволяло рыбе отцепляться самой, как только ее вытащат на лед. Такую мушку обожали окуни и хватали ее сразу. Оставалось лишь подсечь окунька и вытащить его в натяг. При ударе об лед наверху он отцеплялся и вновь снасть готова к ловле.

  Юрий дал деду несколько таких мушек и пригласил в выходные на рыбалку. Он не сверлил лунки, где обычно собирались толпы рыбаков на хариуса или омуля, и не счи-тал зазорным половить такую сорную рыбу, как окунь. Впрочем, и не понимал - почему местные ее называют сорной?

  Сабонин с дедом пристроились поближе к берегу, где глубина составляла не бо-лее двух метров. Юрий определил места на глазок, взял ледобур и начал сверлить первую лунку. Металлические ножи вгрызались в лед, уходя все глубже и глубже, выжимая ледя-ную крошку наверх, пока не появилась в лунке вода и бур не провалился внутрь. Сабонин резко выдернул ледобур, окончательно очищая лунку. Теперь необходимо замерить глубину. Он опустил в лунку лесу с крючком, но изготовленная им мушка так и не достигла дна - окунь подхватил ее на лету и вот уже первый улов красовался около лунки. Юрий заметил, как загорелись глаза у деда.