— Я стал следить за ним со времени первой порчи насосов. Из всех инженеров и штейгеров шахты только Борский внушал мне подозрение, и я поручил одному из своих слесарей наблюдать за ним все время, пока он находился в шахте. Он чувствовал, что за ним следят, и вел себя очень осторожно. Так мы прожили благополучно семь месяцев, и я начал уже успокаиваться. Но сегодня мне донесли, что Борский не ночевал дома. Я спускался в шахту два раза вместе со слесарями и обходил все камеры насосов, но ничего подозрительного не нашел. Приближалось время возобновления работ, и я подумал, что нужно осмотреть насосы еще раз, так как для выполнения какой-нибудь гадости наступал крайний срок. Поэтому я, спустившись с вами в шахту, сейчас же полез наверх, не зажигая огня. Уже снизу я заметил, что в камере горит почему-то слабый огонь и там должен кто-то быть. Когда я был почти уже у люка, тот услышал; что лезут вверх, потушил свой огонь и в темноте стал спасаться по лестницам, надеясь уйти. В камере насосов я зажег фонарик, увидел, что подготовлена катастрофа, и погнался за злоумышленником уже с фонарем; это дало мне преимущество, я настиг его и схватил за ногу на шестой лестнице. Он выхватил револьвер, но я успел потушить фонарь и переменить положение, так что в темноте он дал промах. Тогда я стащил его с лестницы, и в темноте началась борьба, закончить которую вы мне вовремя помогли.

Слушатели сердечно поздравили Киото, своей предусмотрительностью и неустрашимостью спасшего шахту и захватившего злоумышленника.

Прибыл следователь с тремя полицейскими для охраны арестованного; после осмотра места происшествия и опроса Киото, Ельникова, Фролова и Терияма жестянки были осторожно удалены из камеры и отправлены в лабораторию; все общество поднялось наверх, Борского отправили в тюрьму, и в шахте началась обычная работа.

К середине февраля шахта достигла 1118 м глубины и температура на ее дне повысилась до 61°, так что геотермическая ступень в среднем определилась в 29 м. Выводы Терияма как будто подтверждались, и можно было рассчитывать на дальнейшее уменьшение ступени, так как последнее повышение температуры на один градус произошло уже на протяжении 25 м. Кроме того, породы, которые прорезала шахта, становились все более и более измененными и представляли теперь уже блестящие слюдистые и гнейсовидные сланцы с частыми прожилками кварца.

В середине марта глубина шахты достигла 1203 м, температура на ее дне 65°, и ступень определилась в 21 м. Теперь можно было уже сказать с достаточной уверенностью, что глубина шахты не превысит двух тысяч метров, а вероятно, будет еще меньше. Породы представляли собой уже настоящие гнейсы с многочисленными прожилками и жилами аплита и пегматита, которые, по мнению Ельникова, свидетельствовали о том, что массивный гранит уже недалеко. Это мнение было подтверждено Терияма, который остался консультантом по сооружению шахты и которому посылались образчики всех горных пород и данные о температуре, притоке и качестве воды и т. п. Приток воды уже с конца января начал постепенно уменьшаться, так что в середине февраля можно было остановить один из постоянных насосов, а с середины марта и второй насос мог действовать только периодически, причем промежутки между периодами работы, в течение которых в яме на дне шахты накапливалась вода, становились все более и более длительными. Одновременно с уменьшением количества воды улучшалось и ее качество — она становилась все менее и менее солоноватой и, наконец, сделалась даже пресной; очевидно, шахта вышла из области, в которую просачивалась вода из моря, так что предположения Терияма о причинах сильного увеличения ступени вполне подтвердились.

Был уже конец марта, и весна была в полном разгаре. 30 марта шахта достигла 1250 м и температура на дне была уже 67,5°. Теперь даже усиленное вдувание охлажденного воздуха помогало недостаточно. Для большего понижения температуры на дне шахты и на платформе, где производились главные работы, туда спускали жестянки с охлаждающими смесями, которые заменялись новыми по мере того, как отдавали свой запас холода. Завод для изготовления искусственного льда был построен еще осенью и за зиму наготовил лед для набивки всех ледников города, а с середины марта перешел на выработку охлаждающих смесей для шахты. Чтобы жестянки не мешали рабочим, их подвешивали на цепочках с нижней стороны платформы. Для нагрузки и выгрузки жестянок пришлось поставить специальных рабочих, и они составляли также лишний груз для спуска и подъема. Но в шахте с начала марта уже действовала вторая подъемная машина с двойной клетью, так как при постоянно увеличивавшейся глубине, а следовательно, и продолжительности подъема и спуска, одна машина уже не успевала обслуживать шахту.

Несмотря на все меры, принятые для охлаждения воздуха на дне шахты, последний все-таки оставался еще настолько горячим, что пришлось сократить продолжительность рабочей смены сначала до пяти часов, а потом до четырех; но это сильно нарушало весь ход работ, приспособленный к шестичасовой смене. Поэтому последнюю восстановили, но так, что рабочие оставались в шахте всего три часа, затем сменялись другими и отдыхали три часа на поверхности, после чего возвращались в шахту еще на три часа. Благодаря двум машинам подъем и спуск лишних людей был вполне возможен.

[В седьмом часу утра 31 марта слуга Ельникова разбудил его и зловещим шепотом сообщил, что шахту вместе с рабочими затопило кипятком, в который "заехала смена и потонула"…]

— Что еще за история? — думал Ельников, одеваясь. — Откуда в шахте кипяток, в котором погибла смена? Вчера еще было почти сухо!

Окончив наскоро туалет, он побежал к шахте; у входа в надшахтное здание уже собралась небольшая толпа любопытных, но часовой никого не пускал внутрь. Ельников протолкался и сразу наткнулся на ряд трупов.

В этот день в 6 часов утра, когда очередная смена рабочих спустилась в шахту, чтобы после произведенных взрывов приступить к уборке породы, нижнее отделение клети доверху погрузилось в горячую — 70° — воду, затопившую уже платформу и быстро прибывавшую. Шахта была наполнена паром, а воздух, который по трубам продолжал вдуваться под платформу, производил такое клокотание, что вода казалась кипящей.

Рабочие и штейгер в нижнем отделении клети, неожиданно погруженные в горячую воду, хлынувшую со всех сторон через сетку, захлебнулись, едва успев крикнуть о помощи. Рабочие, бывшие в верхнем отделении, услышав страшный крик, быстро замолкший, и видя вокруг пар и клокочущую воду, которая начинала уже заливать им ноги, растерялись и не знали, что делать. Телефон к машинисту, находившийся на платформе, был уже затоплен; выйти из клети и перебраться в отделение с лестницами было невозможно из-за кипящей воды. Видя неминуемую гибель, они стояли молча, с ужасом глядя на то, что творилось вокруг под лучами дугового фонаря, пробивавшимися через пар. Им казалось, что в шахту прорвалась какая-то кипящая подземная река.

Наконец один из рабочих вспомнил, что в самой клети есть кнопка сигнала тревоги, посредством которого клеть можно было остановить в любом месте шахты. Он изо всех сил нажал на эту кнопку. Глаза погибающих обратились с тревогой вверх. Что, если машинист, спустив их, отлучился на минуту или провода сигнала испортились?

Прошло несколько секунд ужасного напряжения — клеть дрогнула и понеслась вверх.

Наверху клеть встретил дежурный инженер, собравшийся спускаться в шахту и встревоженный сигналом.

— Шахта полна кипящей воды! Все затоплено! Прорвалась подземная река! сообщили ему спасшиеся рабочие, выходя из клети.

Открыли нижнее отделение клети. В нем лежали грудой один на другом десять погибших людей; вода еще вытекала струйками из их одежды.

Весть о катастрофе разнеслась быстро. Через несколько минут прибежал запыхавшийся Киото, живший вблизи шахты, потом прибыли врач и Ельников, поднятые с постели. Попытки оживить погибших остались безуспешными; хотя они пробыли под водой только две или три минуты, но вода была слишком горяча.