Ночью освободился от воды пол яруса 1210 м. При взгляде в этот ярус сверху через люк можно было подумать, что в нем свирепствовала метель; железный пол, стенки, трубы, лестница — все побелело, словно покрытое слоем чистого снега. Иллюзия усиливалась еще тем, что на этом "снегу" ноги скользили; этому противоречила только высокая температура.

Метр за метром освобождалась шахта из-под воды. На третий день после катастрофы стала доступной уже платформа. Здесь имитация зимнего пейзажа была поразительна: вагончик, ящики перфораторов, лебедка, направляющие, фонарь, лопаты, стенки — все было покрыто белым осадком более 2 см толщиной и приобрело настолько фантастический вид, что при вспышке магния были сняты фотографии этой картины метели при 67° тепла. С фонаря, направляющих, выступов свешивались белые сосульки. Но сбивать и счищать эти украшения было труднее, чем лед и снег.

К вечеру того же дня показалось из воды и дно шахты; наваленные последним взрывом обломки породы были похожи на ледяные глыбы; заглядывая вниз через люк платформы, можно было подумать, что находишься где-нибудь в Ледовитом океане, среди торосов. Но отовсюду из промежутков между этими глыбами большими и малыми ключами била горячая вода. Лестница, ведущая вниз и перед взрывами поднятая к платформе, была неузнаваема от висевших на ней сосулек. Шланги насосов казались толстыми стволами деревьев, покрытыми снегом, а дуговой фонарь представлял собой большой снежный ком, прилипший к потолку. Все отверстия трубы, по которой прежде поступал охлажденный воздух, конечно, исчезли под толстым слоем осадка. Приходилось все очищать, а работа в этой "ледяной" бане до полного восстановления вентиляции была очень тяжела. Глыбы в щебень добытой породы были накрепко сцементированы кремнеземом, и пришлось их взрывать, чтобы удалять по кускам.

Только через неделю после катастрофы шахта была очищена, водоотлив и вентиляция налажены, но следы кремнеземистой метели виднелись еще везде; с крепи шахты осадок вообще не удаляли, так как здесь он никому не мешал и даже защищал железо от ржавчины.

Когда убрали всю взорванную породу, в дне шахты обнаружилась трещина в 5 — 8 см ширины, стенки которой были покрыты толстым осадком кремнезема; из нее и вырывалась горячая вода. Измерение показало, что трещина уходит метров на двадцать вглубь и продолжается в обе стороны от шахты. Теперь было необходимо поскорее пройти глубже и прочно заделать этот канал подземного потока, чтобы преградить последнему доступ в шахту и снова сделать ее почти сухой. Работы пошли усиленным темпом; сопла шлангов теперь всовывались прямо в глубь трещины и сосали из нее горячую воду, так что дно шахты оставалось сухим.

Образчики всех горных пород, прорезываемых шахтой, проходили через руки Анны Ивановны, жены Ельникова, которая составляла из них несколько одинаковых коллекций — для городского музея, для Терияма и в запас, для продажи или подарков лицам, заинтересовавшимся шахтой. Анна Ивановна отбирала все образчики, нумеровала их, снабжала этикетками. В кабинете Ельникова в особой витрине на стене можно было видеть разрез земной коры, пройденный шахтой, со всеми обнаруженными там породами.

В эту коллекцию поступили образчики кремневого натека, покрывавшего стенки водоносной трещины, вместе с самой породой, на которой этот натек отложился из минеральной воды. Изучая их под лупой, Анна Ивановна обнаружила, что под натеком скрываются разноцветные кристаллы, образовывавшие красивые щетки и друзы. Освободив несколько щеток из-под натека, она показала их как-то мужу.

— Не находишь ли ты, Аркадий, — спросила она, — что эти цветные камушки довольно красивы, и если бы отдать их ювелиру для справки, то из них вышли бы прелестные серьги? А вот этот большой кристалл годился бы даже для брошки, он очень похож по цвету на изумруд.

— Откуда ты взяла эти кристаллы? — удивился Ельников. — Наверно, Ван-Ю привел к тебе странствующего торговца, который может всучить какое-нибудь цветное стекло в качестве драгоценных камней.

— Эти цветные стекла добыты из твоей собственной шахты и так как их, по-видимому, очень много, то ваше правление не рассердится, если я возьму несколько штук и пошлю в Японию, чтобы посмотреть, каковы они будут в оправе.

— Что ты говоришь? В шахте? В каком же месте? Откуда ты знаешь, что их много? — забросал ее вопросами Ельников, рассматривая в лупу большой зеленый камень и пару темно-фиолетовых.

— Они сидят в камне под кремневым натеком в стенках той трещины, которая чуть не погубила шахту. Смотри, сколько их тут, — прибавила Анна Ивановна, показывая несколько кусков породы.

— Странно, очень странно! — пробормотал Ельников и вдруг бросился в соседнюю комнату, принес руководство по минералогии и начал лихорадочно перелистывать его. Найдя изображения кристаллов той же формы, какую имели фиолетовые, а в другом месте той, какую имел зеленый камень, он воскликнул:

— Знаешь ли, что ты открыла? Это, по-видимому, настоящие драгоценные камни, вот эти два — аметисты, а вот этот — изумруд!

— Да неужели? — воскликнула изумленная жена. — Мне тоже приходило в голову сходство одних с аметистами, а другого с изумрудом, но форма у них совсем другая и они такие тусклые.

— Они еще отчасти покрыты натеком, а форма у них — естественных кристаллов. У покупных камней мы видим искусственные формы, которые получаются при огранке их ювелирами.

Ельников осторожно смыл и счистил остатки кремневого натека, протер грани кристаллов тряпочкой, и они стали гораздо красивее. Убедившись, что на всех кусках камня под натеком сидят кристаллы разной величины и цвета, он воскликнул:

— Шахта наткнулась на целое месторождение драгоценных камней! Нужно сейчас же распорядиться, чтобы весь натек из трещины, который пошел уже в отвал, собрали и доставили сюда. Ты очисти 20 — 30 штук разного цвета и величины, и я завтра покажу их правлению.

— А зачем им эти камни?

— Как зачем? Если их окажется много — это целый клад, который может окупить всю шахту, и не будет больше разговоров о том, что она стоит очень дорого.

К следующему дню Анна Ивановна приготовила целую коробку зеленых, фиолетовых, желтых, белых и голубоватых кристаллов и несколько красивых щеток, которые Ельников показал правлению, доложил, где и как они найдены, и сказал:

— Я бы предложил не заделывать эту водоносную трещину, как мы собирались, а проследить ее в обе стороны от шахты, добывая драгоценные камни. Это должно дать большие барыши.

— Неужели эти цветные камушки представляют такую ценность, чтобы окупить тяжелую работу в воде и в жару? — спросил Фролов, осматривая кристалл топаза. — Я бы сказал, что это просто горный хрусталь, из которого делают брелоки, печатки и тому подобную мелочь.

— Нет, Семен Петрович! То, что вы держите в руках, не простой горный хрусталь, а настоящий топаз, или тяжеловес. Это доказывается и формой кристалла и его составом. Если хотите убедиться — отдайте его в лабораторию для анализа, который покажет, что это не кремнезем, а кремнекислый глинозем.

— Эти кристаллы довольно красивы, — заметил Путилин, перебирая насыпанные в коробочке бледно-зеленые призмы аквамаринов и бериллов.

— А если огранить их для колец, серег или брошек — они будут еще лучше. То, что я вам показываю, — сырой материал, требующий обработки.

— Неужели мы будем заниматься этим? Нужно заводить мастерские и рабочих, — заявил Баранов.

— Гранильня не требует большого количества рабочих. Кроме того, мы можем сбывать необработанные камни в Америку, Китай и Индию, там есть гранильщики и спрос большой.

— А бриллианты среди наших камней имеются? — спросил Функельштейн.

— Бриллиантами называются ограненные алмазы, а алмазов здесь нет и едва ли они могут быть, разве в отдельных и мелких экземплярах, так как встречаются вообще при других геологических условиях.

— Эта парочка аметистов, — заметил Путилин, — была бы недурна в виде серег в женских ушах. Сколько они стоили бы?