- Воля ваша, - пожал плечами судья, - но должен напомнить, что вы проиграли мне несколько спичек.

- О, ваша честь, - О'Коннор одарил судью лучезарной улыбкой, - удача переменчива. Должно же и мне когда-нибудь повезти.

Но тут решительно воспротивился святой отец.

- В таком случае я — пас, - твердо сказал он. - У меня в кошелке всего-навсего три фунта, и на них нам с матушкой жить в Дингле все праздники.

- Но, святой отец, мы не можем играть без вас! – вскричал О'Коннор. - Всего-то пара шиллингов....

- Даже пара шиллингов, сын мой, для меня слишком много, - священник горько вздохнул. – Святая наша Матерь Церковь не то место, где у людей водятся лишние деньги.

- Погодите, - прервал их судья. – Я, кажется, придумал. О'Коннор, мы с вами разделим спички между собой. Затем каждый из нас одолжит нашему славному падре равное количество спичек. Спичкам мы назначим определённую цену. Если святой отец проиграет, мы простим ему долг. Если же он выиграет, он вернет нам одолженные ему спички. И никто не останется внакладе.

- Вы – кладезь мудрости, ваша честь, - благоговейно произнёс О'Коннор.

- Но я не могу играть на деньги, - в отчаянии вскричал священник.

Повисло угрюмое молчание.

И вдруг О'Коннора осенило:

- А что, если выигрыш пойдет на благое дело? В церковную кружку, а? Вряд ли Господь Бог этому воспротивится.

- Господь Бог, может, и не воспротивится, а вот епископ — ещё как, - ответил падре. – А епископа я, по всей видимости, встречу всё-таки раньше. Вот только… Знаете, в Дингле есть сиротский приют. Моя матушка там готовит пищу. Зимой в приюте люто холодно, бедные малютки мерзнут ужасно, но что поделать – цены на торф таковы…

- Пожертвования! – победоносно возвестил судья, обращаясь к изумленным спутникам. – Всё, что святой отец выиграет после того, как отдаст нам полученные взаймы деньги, считается нашим пожертвованием на приют. Что скажете?

- Возможно, пожертвования на приют даже епископу придутся по душе, - неуверенно предположил церковнослужитель.

- От нас – пожертвования, от вас – участие в игре. Дивно! – О’Коннор расплылся в улыбке.

Что ж, пастырю ничего не оставалось, как согласиться. Сначала судья поделил спички на две равные горстки, однако О’Коннор заметил, что имея сорок спичек, они скоро окажутся без фишек. Судья не растерялся и, разломав спички пополам, объявил, что половинки с серной зеленовато-жёлтой головкой будут стоить в два раза больше остальных.

О’Коннор сказал, что он приберёг на праздники 30 фунтов и это всё, что он может поставить на кон. Судья Комин в случае проигрыша обещал выписать чек. Ему поверили на слово - судья, безо всяких сомнений, являлся истинным джентльменом.

Порешив с этим, судья и О’Коннор одолжили святому отцу половину от своих спичечных холмиков, таким образом, падре стал обладателем десяти спичек с серной головкой и четырех без.

- Ну-с, какова минимальная ставка? – спросил судья, перемешивая карты.

О’Коннор поднял половинку спички без серной головки и предложил:

- Десять шиллингов.

Судья чуть не поперхнулся. Сорок цельных спичек, недавно извлеченных им из коробки, теперь представляли собой восемьдесят разломанных половинок общей стоимостью в 60 фунтов стерлингов – довольно внушительная сумма для 1938 года. Перед священником покоилась горка спичек на 12 фунтов стерлингов[1], а перед судьёй и О’Коннором – две горки по 24 фунта каждая. Падре обречённо вздохнул:

- Ох, увяз коготок, всей птичке пропасть. Помилуй меня, Господи.

Судья отрывисто кивнул, соглашаясь, - уж ему-то о чём волноваться? И поначалу карта к нему так и шла, он выиграл почти 10 фунтов. Приступили к третьей партии. О’Коннор почти сразу же «сложил руку», в очередной раз потеряв ставку в 10 шиллингов. У пастыря, который до этого уже лишился четырех однофунтовых спичек, оставалось всего 7 фунтов. Судья Комин задумчиво разглядывал свою «руку» – «фул-хауз» на валетах и семерках. Он рассчитывал на большее.

- Я крою ваши четыре фунта, святой отец. - Судья бросил спички в центр стола. - И поднимаю ставку до пяти фунтов.

- Боже мой, - опешил священник, - у меня же почти ничего не осталось. Что мне делать?

- Только одно, если вы не хотите, чтобы мистер Комин поднял ставку до суммы, которую вы не сможете покрыть, - пришёл ему на выручку О’Коннор. - Выложите пять фунтов и попросите показать карты.

- Покажем карты, - сбивчиво пролепетал падре, словно повторяя заученный, но не понятный урок, и придвинул к центру стола пять зеленоголовых фишек. Судья открылся и замер в ожидании. У святого отца оказалось «каре» - четыре десятки. Он вернул свои 9 фунтов, забрал 9 фунтов судьи и 30 шиллингов начальных ставок. Прибавив к ним те два фунта, которые ещё не успел потратить, падре получил 21 фунт 10 шиллингов.

Показалась станция Лимерик. Надобно отметить, что станция сия располагается вовсе не в графстве Лимерик, как следовало бы из её названия, а где-то на задворках графства Типперэри, однако, зная ирландских железнодорожников, удивляться этому не приходится – они ещё и не на такое способны. Поезд прокатил мимо платформы и дал задний ход – иначе ему никак было не подъехать по одноколейному пути. Кто-то вышел, кто-то вошел, но в купе к нашим путникам никто не заглянул и покой их не потревожил.

Около Чарвилля О’Коннор проиграл священнику 10 фунтов и не на шутку встревожился. Накал борьбы угас, игра потекла вяло. О’Коннор осторожничал, предпочитал сбрасывать карты, и несколько партий закончилось, так и не успев толком начаться. Перед Маллоу они посовещались и сократили колоду до 32 карт, убрав все карты меньше семерки. Игра оживилась.

Вблизи Хедфорда подсчитали потери — несчастливец О’Коннор просадил 12 фунтов, судья – 20. Все деньги отошли падре.

- Как вы считаете, уже настала пора вернуть вам те двенадцать фунтов, которые вы мне одолжили в начале игры? – робко спросил священник.

Спутники единодушно согласились, что настала. Отдав каждому по 6 фунтов, святой отец не особо расстроился - у него ведь осталось целых 32 фунта.

О’Коннор по-прежнему играл расчетливо и бережливо, лишь единожды поднял ставку и отыграл 10 фунтов, побив «фул-хаузом» «две пары» и «флеш». За окнами проплыли зачарованные озера Килларни, но никто даже головы не поднял, чтобы полюбоваться их таинственной красотой.

Миновали Фарранфор, и судье наконец пришла «рука», о которой он грезил столь долго – четыре дамы и семерка треф. На мгновенье в глазах судьи полыхнула радостная искорка. Но, должно быть, и О’Коннор не остался в накладе — он не спасовал, когда судья покрыл ставку падре, а поднял её на пять фунтов. Святой отец ответил тем же - покрыл ставку и поднял её уже до 10 фунтов. О’Коннор дрогнул. Боевой задор в нём разом угас, и он вышел из игры, потеряв, как и вначале, 12 фунтов.

Судья нервно впился зубам в ноготь большого пальца. Затем решительно покрыл десятку священника и поднял ставку до 10 фунтов.

- Трали через пять минут, - сообщил проводник, заглядывая в купе.

Взгляд падре в отчаянии метался между горой спичек на середине стола и лежащей перед ним маленькой спичечной возвышенностью стоимостью в 12 фунтов.

- Что делать, Господи, что мне делать? – дрожащим голосом вопросил он.

- Святой отец, - отозвался О’Коннор. – Вы больше не можете повышать ставку. Вам нужно покрыть её и попросить судью показать карты.

- Наверное, вы правы, - с дрожью в голосе отозвался пастырь и подтолкнул фишки ценной в 10 фунтов на середину стола. У него осталось всего лишь 2 фунта. Он застонал.

- А ведь всё так хорошо начиналось. Я бы привёз несчастным сироткам тридцать два фунта, если бы вовремя остановился. А теперь… Теперь у меня для них всего ничего – два фунта.

- Я вам добавлю ещё три фунта, святой отец, - ободряюще улыбнулся судья Комин. – И у вас их станет пять. Итак, четыре дамы. Что скажете?

О’Коннор присвистнул. Падре в смущении поглядел на раскинувшиеся перед ним карты судьи, затем на свою «руку».