Юрий поднял на меня взгляд, отяжелевший как-то по-новому.

— Сказать в лицо? Изволь. Я скажу прямо. Не понимаю, зачем это было нужно. Если брак осуществлён потому, что этот… солдатишка и моя сестричка зашли слишком далеко, правильнее было бы раскатать в мясо и самого кавалера, и его семейство, а ей надрать зад. И пристойно замолчать случившееся…

— Ты ещё будешь за меня решать, что мне делать?

— Сам же хотел знать моё мнение. Отдав Амхин простолюдину, ты выставил на посмешище всех нас, всю нашу семью. Теперь половина страны по кабакам склоняет имя моей сестры, а другая половина без разговоров уверена, что на ней и пробы ставить негде. Мол, она такая шлюха, что её никто, кроме вчерашнего крестьянина, и не взял бы в жёны. Даже какому-нибудь офицеру не удалось её пристроить. Ни за какое приданое.

— Отменно! Ещё на сплетни обращать внимание! Достойное предложение, ага. По кабакам не болтают случайно, что я на сносях от Аштии Солор, а?

— Нет. Не болтают. И Амхин, положим, уже поздно сокрушаться по этому поводу. Положим, у неё для этого даже причин особых нет — всё решилось, она уже замужем. И нам с братьями по большому счёту просто больно слышать чужую болтовню. Ерунда. Мы потерпим. А вот мать перед всей страной ославлена, как женщина, вырастившая шлюху. И младшим сёстрам не придётся рассчитывать на приличную партию. Их репутация растоптана.

— Они выйдут, за кого захотят.

— Если, как Амхин, пожелают в мужья простолюдинов. Если же выберут ровню — нет. Вряд ли. В кругу знати репутация — это всё, особенно для таких, как мы, новых аристократов. Даже приданое далеко не всегда решает проблему.

Мне хотелось сорваться, наорать, кулаком постучать по столу, но… Но это было неправильно. В глазах Юрки горел фанатичный огонь ревнителя традиций. Наверное, пламя это родилось от той же искры, которая пробуждает к жизни порыв, толкающий парней-мусульман убивать собственную сестру за флирт с кавалером, за мини-юбку или простое непослушание.

Но при всей своей недоброй, болезненной одержимости это была какая-никакая, но забота. В моей власти удержать её в рамках, и мой отцовский долг — сделать так, чтоб забота действительно стала заботой. Научить сына правильно любить своих близких.

Я положил руку ему на плечо.

— Ты зря так беспокоишься. Очень скоро у сплетников появятся более свежие и более интересные темы для разговоров. А уж когда Амхин произведёт на свет ребёнка, по всем подсчётам зачатого пристойным образом, то есть в браке, интерес к этой теме будет исчерпан раз и навсегда.

— Интерес никогда не будет исчерпан! Мы — одна из самых высокопоставленных семей Империи, и сплетникам всегда будет в радость об такую почесать язык.

— Ты с манией величия-то завязывал бы. У любого человека нет более важного объекта собственных интересов, нежели он сам. А сплетни ценятся свежие. Так что, как бы привлекательна ни была тема целомудрия моей старшей дочери, всё равно она с неизбежностью устареет.

Он затряс головой, как лошадь, атакуемая целой тучей слепней.

— Знать всегда в центре внимания. Для черни нет большей радости, чем обнаружить, что вышестоящие вымазаны в грязи. И ещё подмазать от себя: погуще, померзостнее! Это возвышает их в собственных глазах. Вот почему так происходит!

— И кто это у нас рассуждает о черни? Ну-ка, ну-ка, посмотрим! Потомок прежней императорской династии никак? Ах, не-ет! Сын парня из чужого мира, бывшего гладиатора, бывшего охотника на демонов, бывшего солдата!

— Ты никогда не был солдатом, — ревниво перебил меня сын.

— Я был солдатом. На родине. И ещё — бездомным бродягой. Уже тут. Пока не стал охотником. Недолго, но был. Так что понтоваться тебе нечем. А если вспомнить происхождение твоей благородной матушки…

— Оставь, отец! — чуть ли не в отчаянии возопил Юрий. — Его величество даровал тебе стяг, так что неважно, кем были вы с мамой до церемонии. Важно, кем вы стали после неё!

— То есть право государя делать аристократию из черни ты признаёшь. Хорошо. А моё? Я могу завтра же сделать зятя своим вассалом, и он перестанет быть простолюдином. Так?

— Однако бы ведь не сделал его вассалом.

— А тебя бы больше порадовало, если б сделал? Всё в этой жизни надо заслужить, и я готов предоставить Рашмелу такую возможность. Думаю, он ею воспользуется. Он из таких. Когда парень поднимется, моя помощь уже не будет ему нужна. А те, кто всего добиваются сами, знаешь, более крепки, чем унаследовавшие. Я желаю Амхин крепкого мужа. Поэтому не дал зятю земли. Но при этом уже отдал ему свою дочь и таким образом сделал парня членом нашей семьи. Это тоже моё решение. Такое же весомое, как и вручение стяга. И ты обязан его уважать.

— Ты можешь принудить к уважению меня, но не весь мир.

— А мне плевать на весь мир. Меня интересует только погода в семье. Если, как ты сам признал, я могу принудить тебя к уважению, то сделаю это. И делаю. Ты обязан оказывать Рашмелу уважение, как мужу твоей сестры и офицеру моего спецназа.

— Только так? — Юрий изобразил сардоническую усмешку.

— Да. И до тех пор, пока я жив. Доступно?

— Вполне.

— Вот и ладушки. И чтоб мы никогда больше к этому вопросу не возвращались.

— Естественно. — Он всё усмехался. — И когда стану лордом Серта, смогу поступить с ним так, как он того заслуживает, верно ведь?

Я вздрогнул. Нет, всё по тем же имперским меркам это вполне себе шутка. А вот по моим личным, по привычным… В общем, тут трудно удержаться.

— Теоретически да. Зато теперь я знаю, почему ты никогда не станешь лордом Серта.

И вышел, хлопнув дверью. Да, последнее было совершенно не обязательно, это уже штрих от меня лично.

Запал быстро схлынул. В общем, Рашмел знал, на что идёт, Амхин тоже должна была понимать, а Юрка, даст бог, повзрослеет, поумнеет, сам допетрит, что статус и положение — не самое главное в человеке, когда принимаешь его в семью. А будет упорствовать в своих заблуждениях, сосватаю ему шибко родовитую, но при этом склочную, злобную, капризную девицу и запрещу её пороть.

Успокоив себя подобными умозрительными угрозами, я вызвал секретаря и спросил, что там с моим зятем. Выяснилось, что с ним всё отлично, врач быстренько поправил ему морду лица, и парень хоть сейчас готов в строй. Он уже отпущен к своим солдатам и занимается их размещением, а также согласовывает имеющиеся наряды.

Я не успел спросить, разместили ли солдат и готова ли для них еда, как, решительно занырнув в кабинет, посыльный сообщил, что есть новости. Видимо, серьёзные, раз у него такой заумный вид. И раз влезает ко мне в покои, будто у него на это есть полное права, и ещё какое!

— Что стряслось? Противник всё-таки пошёл на нас в атаку?

— Нет. Выслал парламентёров.

— Как любопытно. Иду… — Я накинул на плечо парадный плащ, проверил, на месте ли браслеты — символы моего положения, многозначительно мигнул адъютанту, который, конечно, будто чёртик из коробочки, уже был тут как тут. — Опять на бой вызывают?

— Не могу знать. Просят на разговор нашего главного. Кроме того, назвали милорда по имени. Коряво, правда.

— Знал бы ты, как в действительности вы сами коверкаете моё имя — изумился б! Где моя личная охрана? Где знамя?

К воротам авангардной стены я выехал при полном параде — чтоб не сомневались, что это именно тот, кто им нужен. Своё инкогнито уже нет смысла поддерживать. За мной следовала скромная свита в пару десятков человек, а подо мной блестел боками лучший из наличествующих лёгких пластунов. Я горделиво подбоченивался, прям как новый русский. В шёлковой мантии, в золоте и при личном стяге — том самом, которые его величество когда-то поднял над моей головой — смотрелся, наверное, вполне солидно. Мой меч вёз один оруженосец, шлем — другой, боевые наручи — третий, четвёртый вёл ездового ящера под уздцы. Всё как надо, только попробуйте придраться!

Депутация, которая терпеливо ждала моего появления у ворот, выглядела совсем не так роскошно, как я, но на гордые атрибуты моего положения посмотрела с любопытством. И возмущения по поводу их неуместности не было. Здесь стояло человек десять, и у двоих я заметил характерные браслеты. Удачно, что у нас и у них примерно сходные знаки положения. Будет проще взаимодействовать и кидать понты.