— Во что там играют? — спросила Карин.

— Покер, баккара или двадцать одно, — ворчливо сказала Хеттерле.

…Но она ошиблась на этот раз. Уважаемые господа и дамы, собравшиеся в рабочем кабинете Фридемана, играли в силезскую лотерею. Банк держал Фридеман. Вообще-то силезская лотерея — верный выигрыш для банкомета. Если он раздаст все карты, то тридцать вторую долю своего сбора он в виде выигрыша должен выплатить, остальное принадлежит ему. Риск возникает, если карт расходится меньше.

В рабочем кабинете была дюжина игроков, которые сидели вокруг Фридемана. Первую карту Фридеман положил перед собой не открывая и объявил ставку:

— Тысяча шиллингов! — Остальные три карты он взял по общей ставке.

Тысяча шиллингов дали четвертной выигрыш. Чтобы оплатить его, Деттмар вынужден был поменять западногерманские марки у Фридемана. Эту операцию он должен был в дальнейшем повторить неоднократно. Лоб его покрылся капельками пота. Фридеман все время заставлял Анну разносить коньяк, и к полуночи все партнеры за исключением Коваловой, мирно беседовавшей в соседней комнате с Фазольдом, были чуть ли не вдрызг пьяны.

Сам Вальтер много выпил, но по нему это было незаметно. Войдя в кухню, он приказал Хеттерле сварить ему крепкий кофе. Затем он увидел Карин, и по его глазам она поняла, что алкоголь сделал свое дело. Когда дядя приблизился к ней, она отступила к окну.

— Прекрасная Карин, — пьяно пробормотал он. — Прекрасная Карин, не поцелуешь ли меня?…

Лицо его все более склонялось к ней. То были уже не родственные чувства: во взгляде дяди проглядывала нескрываемая похоть. Руки с черными завитушками волос, которые он протянул, чтобы обнять Карин, вселили в нее такой ужас, что она испустила громкий крик.

Хеттерле, возившаяся с кофемолкой, подбежала и оттолкнула Фридемана. Воспользовавшись моментом, Карин прошмыгнула мимо него в дверь. Еще не оправившись от только что пережитого, она проскочила через зал между пьяными парочками и взбежала на второй этаж. Отсюда узкая лестница вела в мансарду, где она жила.

Карин вошла в свою комнатушку и упала на кровать. Истеричные всхлипывания душили ее. Она слышала, что дядя приставал к другим женщинам, но что он посягнет на нее, об этом она никогда не думала. Следует ли ей теперь покинуть этот дом навсегда или она должна вести себя так, будто ничего не случилось? Спустя некоторое время она несколько успокоилась. Приняв две снотворные таблетки, она легла не раздеваясь. Шум гостей не долетал до мансарды, и она в изнеможении заснула.

Внизу после ее бегства все быстро пришло к концу. Первое, что сделал Фридеман, так это дал Хеттерле зуботычину. В раздражении против всех и вся он ворвался в зал и рявкнул:

— Вон, банда! Банда, вон! Вечеринка закончена.

Он грубо хватал своих гостей, пока они не поняли, что будет лучше убраться подобру-поздорову. Подобный конец вечеринки никто трагично не воспринимал. По прежним временам знали, что здесь мирно расставались редко.

Настроение у гостей оставалось веселым, и только хозяин продолжал бушевать. Дора, знавшая, каким он может быть дикарем, незаметно ушла в свою комнату, расположенную в пристройке на первом этаже. В суматохе убежала к себе и Хеттерле, а Анну, продолжавшую еще мыть посуду, Фридеман просто выставил за дверь.

Когда Фридеман, вооруженный бутылкой коньяка, вернулся в рабочий кабинет, он, к своему немалому удивлению, застал там Деттмара, который, как он считал, давно ушел.

— Что тебе, собственно, надо? — проворчал он.

— Фазольд сказал мне, что ты хочешь поговорить со мной, — ответил Деттмар.

— Что такое? — Фридеман угрожающе поднял коньячную бутылку. — Я хочу поговорить с тобой? Не наоборот ли?

— Ну хорошо, — согласился Деттмар. — Выразимся иначе: я хотел поговорить с тобой.

— «Выразимся иначе», — передразнил его Фридеман. — Ты опять накануне банкротства?

— Но, позволь, у тебя нет оснований так обращаться со мной. Я тебя абсолютно вежливо…

— Баста! — прервал Фридеман. — О новом кредите не может быть и речи.

— Я проиграл здесь полторы тысячи марок… — произнес Деттмар срывающимся голосом.

— А не больше? — спросил Фридеман с издевкой.

— Ты обязан мне помочь, Вальтер…

— Вон! — заорал Фридеман. — Вон, иначе тебе несдобровать. И вспомни, когда наступает срок взноса по твоему последнему кредиту. Времени у тебя месяц…

— Послушай, Вальтер, — умоляюще сказал Деттмар. — Сегодня ты не в настроении. Продолжим разговор завтра…

— Я сказал, уходи!

Он гнал его по анфиладе комнат, пока они не оказались в холле. Здесь Фридеман сдернул с вешалки пальто и шляпу, бросил их бормочущему что-то Деттмару и распахнул перед ним дверь.

— Вальтер, не покидай меня в беде, — заклинал Деттмар. — Это ведь и в твоих интересах…

Но Фридеман уже захлопнул за ним дверь.

В начале второго Эвелин была разбужена шумом машин, отъезжавших от виллы Фридемана. Гости бесцеремонно прогревали моторы, прощаясь, сигналили друг другу. Когда машины проходили поворот вокруг дома, лучи их фар били через окно и отражались от противоположной стены. Сама не желая этого, Эвелин прислушивалась и раздражалась: ведь завтра ей надо было рано вставать. А еще больше ее злило то, что Эдгар Маффи, спавший рядом, никакого шума не замечал. Долговязый парень, с таким упорством последние две недели посещавший почти каждый день галантерейный магазин на Таборштрассе, покупавший то галстук, то носовой платок, казалось, считал само собой разумеющимся, что он эту ночь может провести у нее. Конечно, святой она не была, но и достоинства своего перед каждым не теряла. Никогда еще она не приводила мужчину к себе в гости; на этот раз она уступила настояниям Эдгара потому, что мать ее — отца не было в живых — на четыре недели уехала в Зальцбург к брату Эвелин. Эдгар Маффи с беспечностью молодого мужчины использовал благоприятную возможность.

Едва машины уехали, Эвелин встала и приоткрыла окно. Было холодно, и она зябко куталась в наспех наброшенный халат. В свете луны, проникавшем через боковое окно, она заметила, что Маффи сбросил с себя одеяло. Она заботливо накрыла его и легла. Позднее она не могла вспомнить, заснула ли она вновь и сколько прошло времени. Она вскочила, когда услышала страшный вопль. То, что это был вопль, она поняла не сразу, но потом ей стало ясно, что это был крик женщины, оказавшейся в крайней опасности.

С бьющимся сердцем Эвелин села на кровати. Молодой человек продолжал спокойно спать.

— Эдгар! — зашептала она, как будто ее могли подслушать. — Проснись же наконец! — Она трясла его, пока он не открыл глаза.

— Черт возьми! Ты же мешаешь мне спать!

— Кто-то кричал, — сказала она, вновь переходя на шепот.

— Но, Эвхен, — сказал Маффи, окончательно просыпаясь. — Сколько людей кричит — от ярости, от горя, в веселье. Пусть себе кричат.

— Не так, — сказала она возбужденно. — Это кричала женщина, которая боролась за свою жизнь. Я хочу, чтобы ты встал и посмотрел. Можно же это потребовать от мужчины, тем более если он служит в уголовной полиции.

— У меня для этого нет ни малейшей охоты, — сказал он, задетый за живое. — Но посмотрю, чтобы ты успокоилась.

Он набросил пальто и вышел. Ярко светила луна, плывшая высоко в небе. В саду вокруг домика он не заметил ничего подозрительного. Кругом никого не было. Маффи подошел к краю участка, заглянул через забор. Под деревьями виллы Фридемана было тихо и темно. Бросив взгляд в другую сторону, он также ничего не обнаружил. «Очевидно, ей что-то померещилось», — подумал он, возвращаясь назад.

— Что это было? — спросила Эвелин.

— Ничего, — ответил он. — Тебе просто приснился дурной сон.

Он присел на постель. Она немного отодвинулась к стене.

— Иди скорее ко мне. Мне страшно, — сказала она тихо.

— А ну-ка пойдем, Пусси, вот тепленькое молочко.

Кошка, мурлыча, выгнула спину и побежала за Хеттерле, поставившей чашку с молоком на пол крошечной комнатушки. Хеттерле дождалась, пока кошка энергично вылизала чашку, и начала приводить себя в порядок.