Иоханан преклонил перед ней колено, будто она была царицей.

— Бабушка, мы привели козла.

Старуха кивнула.

— А еще кого ты привел? — сказала она ласковым мягким голосом, чисто, без всякого акцента. — Она твоя? Ты оставишь ее себе?

Иоханан засмеялся и покачал головой.

— Она называет себя Нофрет, но настоящее имя у нее другое. Она принадлежит одной из царевен.

— Царице?

— Нет, бабушка, царевне. Той, у которой такое бесконечное имя.

— Анхесенпаатон, — вмешалась Нофрет, которой надоело слушать, как о ней говорят, словно ее здесь нет. — Третья царевна — которая все еще…

— Она тоже будет, — сказала старая женщина. — Царь проклял их, разве ты не знаешь? Он сделал то, чего не делает ни один здравомыслящий человек, даже в Египте. Его ждет расплата.

Нофрет пошатнулась и чуть не упала. Иоханан поддержал ее.

— Бабушка, — сказал он с легкой укоризной. — Она получила почетные раны, когда ловила козла. Ее нужно полечить.

— И искупать, — добавила старуха. — Вода горячая, ванна наполнена. Позаботься, чтобы она помылась первой.

— Конечно, бабушка.

Нофрет обнаружила, что в доме есть прислуга — во всяком случае, молчаливая и обходительная женщина держалась, как служанка. Должно быть, это она принесла воду из большой ванны, стоявшей в заднем помещении, нагрела над кухонным очагом и налила. Для этого не требовались услуги предсказателя: всем было ясно — Иоханан вернется в таком виде, что мытье будет необходимо.

По приказу старой хозяйки, Нофрет мылась первая, чего раньше ей никогда не удавалось — для нее не оставалось чистой воды. Это было замечательно, хотя все раны и царапины страшно щипало — их оказалось гораздо больше, чем она думала, и они были гораздо болезненнее. В нескольких местах даже текла кровь.

У служанки были легкие руки и бальзам, успокоивший боль. Она перевязала самые большие ранки мягким полотном, потом принесла платье и настояла, чтобы Нофрет надела его.

Нофрет могла бы и не подчиниться, но что-то в лице старой женщины заставило ее захотеть одеться. Платье из простого белого полотна с вышивкой у ворота было и оружием, и щитом.

Эти люди оказались не так бедны, как она думала. У них была бронзовая посуда, одежда из хорошего полотна и тонкой шерсти. Пиво в кувшине было не хуже, чем во дворце, а хлеб — свежим и хорошо пропеченным.

Нофрет угостили хлебом и пивом, и из вежливости пришлось принять угощение. Это было нетрудно — хотелось и есть, и пить. Принесли еще сыр из козьего молока и соты с медом.

Бабушка не принимала участия в трапезе, но Иоханан съел все, что оставила Нофрет, и не возражал бы поесть еще. Он был одним из тех тощих юнцов, которые едят до тех пор, когда многие бы уже просто лопнули, и все еще остаются голодными.

Когда Иоханан исследовал дно кувшина в надежде, что там еще каким-то чудом осталось несколько капель, в комнату, отодвинув занавес, вошел мужчина. Он был высок, крепкого сложения, с большой бородой, одет, как и Иоханан, в полосатую одежду, но заполнял ее собой гораздо плотнее, чем его сын. В нем были мощь и грация воина, хотя он был всего лишь камнетесом и мастером-кирпичником.

Мужчина разглядывал Нофрет без особой приветливости, но и не враждебно. Она подумала, не следует ли встать и поклониться ему. Но она не поклонилась и бабушке, что полагалось бы ей по возрасту, поэтому решила не кланяться и мужчине — отцу Иоханана или его дяде, кем бы он ни был.

И она продолжала сидеть возле низкого столика, прислонившись к свернутому ковру, устроившись уютно, как кошка, и такая же безмятежная.

— Отец, — сказал Иоханан, подтвердив правильность ее первого предположения, — это Нофрет. Нофрет, это мой отец. Его зовут Агарон.

Нофрет не придумала ничего лучше, чем наклонить голову в знак приветствия, и ее тут же охватил стыд. Она вела себя как царица, не имея на это права.

Но Агарон не смутился. Он улыбнулся, поклонился по обычаю жителей пустыни и произнес:

— Добро пожаловать, моя госпожа.

— Я не госпожа, — резко сказала Нофрет. — Я служанка царевны.

Ну вот. Она нагрубила. И ничего не может с собой поделать.

— Это просто любезность, — сказал Агарон, словно ничего не заметив, — и не более того. Ты простишь ее?

Нофрет вспыхнула еще сильнее. У него был красивый голос, низкий и выразительный, и его манера выражаться сделала бы честь любому придворному.

Удивительное и умиротворяющее место! Нофрет знала, что эти люди сродни царю: их племя пришло в Египет с бабушкой царя по материнской линии. Но неожиданно оказалось, что они говорят по-египетски так же хорошо, как знатные вельможи, что в селении строителей можно встретить манеры не хуже придворных. В этом проявлялась их гордость — и в изгнании быть царственными, даже в положении немногим лучше рабского.

Пока она принимала ванну и пила пиво, солнце село. Молчаливая служанка зажгла лампы и исчезла, оставив островок света среди сумерек. С кухни распространялись аппетитные запахи, вкусные запахи жареного мяса и пекущегося хлеба. То, что Нофрет посчитали богатым угощением, было только началом, развлечением для голодных желудков в ожидании обеда.

— Вы едите по-царски, — заметила она, когда Агарон ушел мыться.

Иоханан растянулся на ковре, вздыхая в предвкушении жареного козленка и медовых сладостей.

— Иногда бывает. У нас же сегодня праздник: возвращение козла в загон.

— И приход гостьи, — добавила его бабушка своим нежным голосом.

— Но вы же не могли этого знать, — удивилась Нофрет.

Старая женщина улыбнулась.

Нофрет вздрогнула. Улыбка была нежная, добрая, но вызывала трепет.

— Бабушка всегда все знает, — пояснил Иоханан.

— У нее есть глаза, которые видят, — добавил Агарон, входя освеженный и влажный после ванны. Его борода курчавилась от сырости; он смыл с нее каменную пыль, и она была черна, как вороново крыло, без малейших признаков седины. На нем теперь была более нарядная одежда из тонкой пурпурной шерсти с вышитым поясом. Он выглядел еще царственней, чем прежде.

— Вы очень странные люди, — заметила Нофрет.

— Мы люди нашего Бога, — ответил Агарон. — Он дал моей матери редчайший дар видеть то, что нужно, и понимать, что это означает.

— Пророчица, — предположила Нофрет, стараясь не смотреть на старую женщину, — оракул.

— Голос Бога, — уточнил Агарон.

— Я не больше, чем ветер, — вмешалась старуха, — меня не нужно бояться. Я никогда не говорю, что вижу, если мне не позволено.

— Ты бы не увидела меня, — сказала Нофрет с неожиданным упрямством. — Я не знаю вашего бога и не верю в него.

— Это неважно, — ответила старая женщина. — Он привел тебя к нам. Разве ты не чувствовала, как он направляет твои шаги?

— Я не чувствовала ничего, кроме того, что должна оставить свои обязанности.

— Свои обязанности, — повторила старая женщина. — Да.

Она видела даже это: Нофрет сказала правду, но не всю. Ей хотелось скрыться. Но она уже один раз убежала, струсила и оказалась здесь. Больше бежать было некуда — разве только в пустыню — но это означало смерть, а Нофрет не так отважна и не так труслива, чтобы решиться на такое.

— Царя не любят, — сказала старая женщина.

«Как же ее зовут, — подумала Нофрет. — Если у нее вообще есть имя».

— Меня зовут Леа, — произнесла та, повергнув Нофрет в изумленное молчание ума и тела, и печально улыбнулась. — Это было написано на твоем лице, дитя. Здесь нет никакой тайны.

— Я не верю тебе, — пробормотала Нофрет.

— Нет, — сказала Леа. — Правда бывает неприятной. Это знает каждый царь.

— Разве важно, что люди его ненавидят? — спросила Нофрет. — Он царь. Бог. Никто не смеет его тронуть.

— Возможно, — сказала Леа, — но у него есть стражники, есть люди, которые пробуют его пищу, и шпионы в каждом кабачке.

— Значит, он знает, — согласилась Нофрет.

— Царь может предпочесть не знать, — продолжила Леа. — Но он сверг их великого бога, повелителя Фив, могущественного Амона. Храмы Амона закрыты, имя под запретом — а ведь сам царь звался в его честь Аменхотепом, прежде чем принял имя Эхнатона. Людям это не по душе, не нравится им и то, как он повернулся спиной к Фивам и ко всем городам своего царства и построил новый город там, где прежде не было ничего.