— Смотри, кто с нами пришел! — сказала Элси так громко, что ее голос был слышен во всей палате. — Это наша Андреа приехала из Америки! Ты вчера ее не видел, потому что спал.

Его затуманенные глаза продолжали смотреть в сторону Элси, и вдруг, будто ее слова дошли до него, дедушка повернул свое улыбающееся лицо ко мне. Он какое-то мгновение улыбался и сосал шоколадную конфету, но его лицо неожиданно осунулось и губы застыли.

По моей спине пробежал холодок. Выражение лица дедушки стало пугающим, кто мог ожидать, что такое по-детски кроткое лицо способно выражать такую… что? Злость? Ненависть?

— Дедушка, ты сегодня не очень вежлив, — упрекнула его Элси и положила ему в рот еще одну конфету.

Никто из нас не успел и глазом моргнуть, как он резким движением отбросил руку Элси.

— Папа!

Он продолжал сверлить меня мрачным взглядом, эти туманные глаза, которые, казалось, ничего не видели, впились в меня. Я вздрогнула.

— Что на него нашло? — недоумевала Элси. — Никогда раньше я его таким не видела.

— Наверно, он принял нашу Андреа за кого-то другого, — сказал дядя Эд, поднял с пола шоколадную конфету, вытер ее и отправил себе в рот.

Я с трудом сглотнула и пыталась выдержать зловещий взгляд. Лицо дедушки выражало злобу и враждебность. Вскоре я обрела голос и смогла пробормотать:

— Привет, дедушка. Ты ведь узнал меня, правда?

Его лицо несколько секунд сохраняло прежнее выражение, борозда глубоко врезалась между бровями, затем лицо дедушки оттаяло и стало прежним. Поджав губы, он дрожащим голосом выдавил:

— Ру-ут?

— Вот это да! — воскликнула Элси. — Он принял тебя за твою мать! — Элси наклонилась к дедушке и крикнула: — Папочка, это не Рут! Это Андреа! Твоя внучка!

Улыбка снова озарила его лицо.

— Ру-ут! Ты вернулась, да?

— Папа…

— Все в порядке, тетя Элси. Я уверена, что в его сознании Андреа все еще остается двухлетней девочкой. Пусть принимает меня за мою мать. Смотри, как он улыбается!

Я виду не подала, что испытала за несколько истекших мгновений. Неужели этот человек способен так сильно подействовать на меня? Я долго смотрела на его измученное лицо и думала о том, с каким ужасным клеймом позора ему приходилось все время жить. Он знал обстоятельства собственного зачатия и с болью в душе опасался, что дурная кровь даст о себе знать в одной из нас.

— Все в порядке, дедушка, — ласково сказала я, погладив его по руке. — Сейчас все в порядке.

Мой дядя Уильям жил в районе Уоррингтона, который назывался Пэдгейтом, у него там был современный дом, примыкавший к соседнему зданию. Перед его домом и позади него были большие лужайки, и, что лучше всего, дом обогревался центральным отоплением. Наша встреча стала настоящим событием. Этот здоровяк с огромным животом и цветущим лицом обнимал и целовал меня и, как тетя Элси, болтал без умолку. Его жена Мэй отличалась крупными размерами, она носила обычную практичную одежду и зачесывала седые волосы как придется. Дядя Уильям и тетя Мэй были простыми людьми из среднего класса и без претензий.

— Это ведь наша Андреа! — воскликнула тетя Мэй, когда меня провели на кухню, где она колдовала над кастрюлями. — Ты так выросла с тех пор, как я тебя видела в последний раз!

Мы все смеялись, затем прошли в гостиную, которая выглядела гораздо современнее, чем бабушкина. Нас угощали чаем с пирожными.

— После ужина мы отведаем мой бисквит, — сообщила тетя Мэй. — Подозреваю, что ты много лет не ела такого, правда, дорогая?

Она погладила меня по коленке.

— Как сегодня дела у дедушки? — спросил дядя Уильям с полным ртом.

— Он сидел и хорошо разговаривал, правда, Эд? К тому же он съел почти все конфеты!

— С папой все в порядке. Через пару недель он вернется домой, вот увидишь. Ему просто нужен отдых.

Я смотрела, как мой дядя, облокотившись о телевизор, набивает рот выпечкой, и подумала, какой он спокойный человек, этот брат моей матери с семейной бороздой между бровями.

Немного поговорили о дедушке, об операции мамы на ноге, затем разговор неизбежно перешел к прошлому. Пока дядя Уильям и тетя Элси вспоминали то время, когда они были вместе с моей мамой, дядя Эдуард взялся за «Лондон Таймс», тетя Мэй вернулась на кухню, а я вжалась в свое кресло и заняла позу незаинтересованного наблюдателя.

В доме дяди Уильяма было очень тепло, совсем не так, как у бабушки. Здесь можно было выйти из комнаты и не бояться холода в коридоре. Расслабившись, я сняла ботинки и поджала ноги под себя. Затем откинула голову на спинку мягкого кресла и рассеянно слушала разговор.

Мои мысли блуждали, похоже, они покинули меня и сами витали где-то высоко. Я рисовала в воображении дом на Джордж-стрит. Мимолетно представляла, каким безобидным казался этот дом, когда меня в нем не было, как несерьезно смятение, которое я испытывала всякий раз, переступая через порог, и что на меня влияет всего лишь сумеречная викторианская обстановка внутри него. Я думала о дурном сне, который мне приснился предыдущей ночью, какой неподдельный ужас тогда охватил меня и каким далеким он казался сейчас. Я вспомнила маленького мальчика, который смотрел в окно. Смотрел на меня с нескрываемым любопытством.

Наконец я задумалась о своем дедушке и снова пережила леденящие кровь мгновения, которые испытала под его странным взглядом. Я задавалась вопросом: «Что он увидел, когда смотрел на меня?»

— Андреа.

— Да?

— Она задремала. Андреа страшно устала.

— Нет, я не…

— Знаешь, — сказал дядя Уильям, — здорово, что ты снова здесь. Жаль, что твоя мама не смогла приехать, но мы рады тебе. Ты ведь не сбежишь от нас, правда? Когда тебе на работу?

Я хотела вызвать в памяти образ биржевого маклера, на которого работала. Странно, но я не увидела его лица.

— Мне уже полагался месячный отпуск, так что зарплата остается за мной. Но не знаю, как долго я здесь останусь…

Затем я представила Дуга. Его лица я тоже не увидела. Спустя некоторое время мы все пошли на кухню отведать плотный ужин из вареной телятины с капустой, жареной картошкой и морковью. Дядя Уильям подал красное испанское вино и произнес короткую речь о том, как хорошо, что семья снова собралась вместе.

— А когда наступят выходные, — сказала тетя Элси, — мы все съездим к дяде Альберту в залив Моркам. У него ребенок так вырос, вот увидишь!

Некоторое время разговор шел о воскресной семейной встрече, о том, что я впервые увижу дядю Альберта и Кристину моих кузенов, и мы все соберемся под одной крышей, включая бабушку, которая обычно не покидала своего дома. Разговор снова и снова вращался вокруг этой темы — обсуждали подготовку к событию, до которого осталось пять дней. Я молчала и подумала, как приятно будет провести один день вдали от гнетущей атмосферы мрачного дома бабушки.

Дядя Уильям повернулся ко мне и спросил:

— Скажи мне, Андреа, как тебе нравится в холодном доме нашей мамы?

Все рассмеялись.

— Послушай, Уильям, — сказала тетя Мэй, — ты не можешь отвезти ей электрический обогреватель и поставить его в ближней спальне? Должно быть, Андреа там ужасно холодно спать.

— Нет! — вдруг возразила я и удивилась себе. — Я хочу сказать, что мне тепло. Честное слово. С грелкой и под одеялами мне очень тепло. Правда!

Что я говорю! Это ведь неправда. В той комнате я была совершенно несчастной. Электрический обогреватель очень бы пригодился. И все же я хотела понять, почему возражаю — обогревателю там просто не место… вот и все…

— Тебе там правда хорошо спится, дорогая? — спросила Мэй по-матерински озабоченно.

— Да, правда.

— Знаешь, — сказал дядя Уильям, отправляя в рот полную ложку картошки, — в той спальне всегда холодно. Но ведь весь этот дом холодный. Он всегда таким был. Но я никогда не жаловался. После того как вы с Рут повыходили замуж и уехали, эта ближняя спальня стала моей. Там стоял адский холод, но я не жаловался. Вы обе были такими неженками.