При этих словах у меня невольно приподнялись брови. Что бы сказала бабушка, если бы узнала, что упомянутая история не только воскресла, а в самом деле снова разыгрывается в этом доме? Но я печально улыбнулась, снова взялась расчесывать свои длинные влажные волосы и вспомнила, что то самое происшествие, которое только что упомянула бабушка — «что он с ней сделал», — скоро можно будет увидеть.

Бабушка уснула, держа вязание на коленях. У меня в руках была книга, та, которую она чуть раньше дала мне, но книга осталась нераскрытой, я тоже стала ощущать на себе усыпляющее влияние послеобеденной поры. Густой туман за окном, тепло комнаты, тяжелая пища, которую мы только что съели, да еще напряжение от прошлого вечера — все вместе взятое погрузило меня в сладкую дремоту. Я откинула голову на спинку кресла и закрыла глаза. Слышалось тиканье часов. Когда оно прекратилось, я не забеспокоилась, а всего лишь подняла голову и открыла глаза.

В комнате появился Виктор Таунсенд. Его осанка и прекрасное лицо поразили меня. Как он мог казаться мне таким настоящим? Как могло случиться, что это видение из прошлого имеет плоть? Я рассматривала — его от сюртука отличного покроя до больших глаз, обрамленных густыми черными ресницами. Восхищали его широкие плечи и прямая спина, гордая голова с непослушными волосами, мужественное лицо, на котором будто запечатлелись печаль и уныние.

Виктор прислонился к каминной полке и в глубоком раздумье смотрел на языки пламени. Похоже, мысли удручали его, увиденное в пламени камина тревожило, трудно было удержаться от соблазна заговорить с ним. А все-таки что случится, если обратиться к нему? Он меня услышит?

Я не успела проверить это, поскольку в следующее мгновение Виктор поднял голову и уставился в точку позади меня. Холодный сквозняк, затем звук закрывающейся двери гостиной — сюда кто-то только что вошел.

Я осталась прикованной к креслу, боясь шевельнуться и упустить этот момент. Когда из-за кресла появился его отец и вдруг встал рядом со мной, я затаила дыхание. Оба некоторое время мрачно смотрели друг на друга, каждый обдумывал свои слова, каждый скрывался под маской недовольства, отчего я поняла, что для обоих наступил важный момент. Наконец Виктор нарушил молчание.

— Я пришел попрощаться, сэр, и просить вашего благословения.

Старший Таунсенд укрощал эмоции, держа руки по швам и сжимая их в кулаки, и, казалось, пребывал во власти сильного гнева. Я удивленно подняла на него глаза, он навис надо мной и тем не менее не подозревал о моем существовании. Он плотно сжал губы, в них не осталось ни кровинки. Виктор ждал, что скажет отец. Вся его поза выражала надежду. Что происходило в его голове? Страдал ли Виктор так же сильно, как и его отец? Они мне казались двумя противниками. Если бы только один из них хоть немного унял гордость, если бы только один из них…

— Как ты смеешь просить моего благословения после того, как пошел против моей воли? голос мистера Таунсенда прозвучал, удивительно напряженно, будто он вот-вот в любую минуту задохнется.

Но Виктор не испугался. Пока он взглядом сверлил отца, я ощутила, как меня охватил невероятный приступ боли, на меня нахлынули чувства огромной силы, они казались почти осязаемыми. Гнев, охвативший и Виктора, и его отца, заполнял комнату и опускался на меня, словно тяжелое облако. Он хлынул на меня, вызвав прилив любви, преклонения, преданности, разочарования и подавленности. Мне хотелось кричать, сказать, что их упрямство отдает ребячеством, а любовь, испытываемая друг к другу важнее всего, и если только один из них хотя бы на мгновение проявит смирение, то оба смогут избежать этих невыносимых мук. Но я не могла вмешиваться, ибо то, что происходило сейчас, случилось уже давно. Я стала свидетельницей события, происходившего почти сто лет назад, и ничего не могла изменить. Мне было дозволено только наблюдать.

— Мне жаль, что вы не понимаете, сэр, — наконец сказал Виктор тоном, в котором звучали нотки собственного поражения. — Я желаю поступить в королевскую больницу, преподавать и заниматься исследованием, как когда-то поступил мистер Листер, поскольку чувствую, что я там нужен и таково мое призвание.

— Твое призвание здесь! — выкрикнул мистер Таунсенд. — Оставаться вместе с семьей в собственном доме. Как можно уезжать, чтобы спасать шотландцев, когда ты нужен живущим здесь?

— Сэр, в Уоррингтоне достаточно врачей, а когда я получу степень, я отправлюсь прямо в…

— Ты можешь отправиться туда прямо сейчас, мой милый. За мои деньги ты можешь отправиться прямо в ад! Что у меня за сын, который ни в грош не ставит благосостояние собственной семьи! Джон остался, и его нам ниспослал сам бог. Он один повиновался воле отца.

— Сэр, у меня есть своя жизнь, — сказал Виктор с большим самообладанием.

— Да, и для этого ты должен повернуться спиной к своей семье. Я с самого начала был против того, чтобы ты стал одним из этих кровопийц. Но теперь пора бы взяться за ум и остаться с теми, кто тебя любит. Но я не стану тебя умолять, нет, мой милый, и я больше не стану разговаривать с тобой! Настанет страшная расплата, когда придет время подводить итог тому, что ты натворишь, вскрывая трупы и суя свой нос в…

— Тогда до свидания, сэр, — Виктор протянул руку, его лицо побледнело и выглядело суровым при свете камина.

Старший Таунсенд стоял неподвижно, разрываясь между любовью и гордостью, но, не сказав больше ни слова, повернулся и вышел. Я уставилась на Виктора. Он стоял словно изваяние, его рука повисла в воздухе, и мне захотелось произнести слова, которые могли бы его успокоить. Когда он наконец исчез из моего поля зрения и вместо ревущего камина появился газовый обогреватель, я невольно закрыла лицо руками.

Бабушка вздрогнула и проснулась.

— Да? Да что случилось?

Я отвернулась и вытерла глаза.

— Да? Наверно, я опять уснула. Посмотри на часы. Уже поздно, правда? Нельзя сидеть здесь и спать, иначе ночью убежит сон. Только посмотри, я уронила вязание, и оно спуталось.

Подавив слезы и теша себя мыслью о том, будто Виктор больше на страдает из-за того, что отец, которого он так любил, отказался от него, я повернулась к бабушке и попыталась улыбнуться.

— Как книга? — спросила она.

— Интересная. — Мой голос дрогнул. — Похоже, я тоже вздремнула. — Я взглянула на часы. С того времени, как произошла стычка между Виктором и его отцом, прошла всего одна минута. Часы тикали, будто шептали: «Проходит, проходит, проходит», и я поняла, что во время «встреч» с прошлым настоящее на мгновение останавливается. Значит, остановка часов — сигнал к скорому наступлению прошлого. Сначала часы отсчитывают время сегодняшнего дня, затем останавливаются на мгновение, давая вернуться прошлому, и начинают отсчитывать уже другое время. Часам приходилось делать паузу, затем переключаться на другой век.

Однако казалось, будто Время в настоящем стоит на месте. Оно лениво текло, пока прошлое перед моими глазами разворачивалось в естественном темпе. Или, быть может, мое восприятие затормозилось и я видела быстрое течение событий вчерашнего дня?

Такую головоломку никогда не разрешить. Что бы ни происходило в этом доме, в какой бы таинственный замысел меня ни втянули, все должно идти своим чередом.

Дядя Уильям и тетя Мэй решили бросить вызов туману и ненадолго заглянуть к нам. Это обрадовало бабушку, у которой к вечеру немного испортилось настроение. Она была недовольна, что сегодня к дедушке никто не приедет. Однако Уильям и Мэй, нисколько не боясь плохой видимости, решили вечером обязательно поехать в больницу.

— Хочешь поехать с нами, Андреа?

Я энергично закивала, проглотила свой бутерброд с сыром и запила молоком. Мне хотя бы на время надо было выбраться из этого дома. Побыть вдали от бабушки на свежем воздухе, пообщаться с другими людьми. Впервые я по достоинству оценила своих родственников.