Его проводили в большой круглый зал дворца. Крытую соломой высокую крышу подпирали кипарисовые столбы. В зале царил полумрак. В глубине, в громадной нише, под шелковым балдахином с крестом наверху на троне сидел негус, со всех сторон обложенный подушками. Булатович увидел только его лицо — широкое, добродушное, опушенное черной бородкой, и черные руки, положенные на подушки.

Аудиенция началась.

Пока окончательно не выяснено, чем было вызвано распоряжение негуса задержать русский отряд в Хараре. Ни в одном из писем и донесений Булатовича нет описания этой аудиенции. Известно только, что после переговоров русский санитарный отряд получил разрешение идти в столицу. В докладной записке, составленной по донесениям из Эфиопии председателем Российского общества Красного Креста генерал-адъютантом М. П. Кауфманом, так объясняется первоначальная холодность негуса: «Как оказалось, абиссинцы, привыкшие к тому, что европейцы являются в Абиссинию, преследуя главным образом личные выгоды, не могли понять бескорыстного назначения отряда, потому некоторые расы были против прибытия нашего отряда в Энтото. Разъяснения Булатовича не только убедили негуса поспешить с разрешением, но даже вызвали с его стороны нетерпение к скорейшему прибытию отряда». А в донесении главы русского отряда, отправленном в Петербург 3 августа, содержатся еще некоторые, небезынтересные детали: «Причиною задержки было незнакомство с идеей Красного Креста и непонимание цели, с какой идут русские в Энтото. Полагая же, что раз мы русские, то нас следует принять хорошо, а в период дождей в Аддис-Абебе мало войск, император боялся, с одной стороны, что, так сказать, посольство из России останется недовольно встречей, а с другой — его величество признавал решительно невозможным для нас путь во время дождей по столь трудной дороге».

Русский отряд, окруженный теперь заботой самого императора, быстро, без задержек, продвигался к Аддис-Абебе. А Булатович получил возможность познакомиться с новой столицей.

Собственно, города пока нет — нет улиц, домов, есть хижины вокруг дворца, соединенные тропинками, да круглые церкви со звездами из страусовых яиц вместо крестов. И жизнь здесь не похожа на столичную — она уныла, однообразна.

Булатович вышел на улицу часов в десять — солнце уже высоко поднялось, только что закончилась церковная служба, и вельможи верхом на мулах, а бедные пешком направлялись к своим хижинам или к базару. Улицы были тихие и сонные. Лишь у одной хижины толпились люди и что-то оживленно обсуждали. Оказалось, у хозяина хижины украли ружья, и сейчас начнется расследование. Вскоре показалась процессия, во главе которой шел мальчик лет тринадцати. Его ввели в хижину, откуда исчезли ружья, и дали выпить какого-то, видимо наркотического, напитка. Уже через минуту мальчик впал в полубессознательное состояние — его глаза стали пусты и неподвижны. Как сомнамбула, он двинулся вперед, а толпа не отставала от него ни на шаг. Как выяснилось потом, этот мальчик — «либечай» должен был идти прямо во двор вора и лечь на его постель. Но вера во всемогущество либечая была так велика, что не успел мальчик пройти нескольких метров, как раздались крики — оказалось, ружья подброшены к забору. Разочарованная толпа начала расходиться, и снова вокруг стало тихо, безлюдно. В полдень вся Аддис-Абеба спит. К вечеру город просыпается для того, чтобы очень скоро, едва только солнце спустится за фиолетовые горы, заснуть вновь. Ночью полицейские, одетые в синие итальянские плащи, с ружьями и палками, бродят между хижин и по повелению негуса забирают всех, кто осмелился выйти на улицу после захода солнца.

26 июля русский отрад Красного Креста прибыл в Аддис-Абебу.

Негус Менелик, все время следивший за продвижением русских из Харара в Аддис-Абебу, распорядился о том, чтобы встреча была самой торжественной. При въезде в столицу выстроились войска императора. Впереди, в окружении офицеров, на которых по случаю особого торжества были надеты накидки из львиных шкур, стояли расы. Его высочество Хайле Мариам, двоюродный брат императора, возглавил шествие. Еще никогда и яркому царь царей не оказывал такой чести. Русский отряд прибыл прямо во дворец. Торжественная аудиенция длилась более часа. Менелик был любезен, радушен, благодарил русских за помощь. Все придворные были поражены столь продолжительной и пышной аудиенцией. И конечно же, европейская колония в Аддис-Абебе не преминула отметить ту холодность и сухость, которую император Менелик проявил в очень короткой аудиенции посланцу папы Льва XIII коптско-католическому епископу Кириллу Макарию.

Уже через пять дней русский госпиталь в Аддис-Абебе начал принимать больных. Еще до прибытия отряда Менелик купил для русских усадьбу и лично давал указания рабочим, как отделать помещение. Генерал Шведов два раза был у Менелика по его приглашению. В своем донесении в Петербург Шведов писал, что император «твердо высказал, что теперь верит и ценит бескорыстную дружбу России к Абиссинии и останется неизменным в своих благодарных чувствах к России… «В то время, когда я воевал, — сказал император, — те, кто ближе ко мне и заявляют о дружбе, не протянули мне руку помощи. Россия далеко, она одна прислала мне помощь. Я искренне благодарен России и никогда этого не забуду».

Работы в госпитале было хоть отбавляй. Ежедневно по сто, а в иные дни и по двести человек приходило сюда. Пациенты были терпеливы и доверчивы — они весьма охотно соглашались на всевозможные хирургические операции. Сам император живо интересовался работой врачей и пять раз присутствовал на операциях, подчиняясь всем правилам антисептики.

Раненых и больных с каждым днем прибывало все больше и больше. А между тем отряд уже должен был возвращаться в Россию — отъезд был назначен на 8 октября. Не только русские врачи, но и император тревожился что станется с этой массой больных и раненых без медицинской помощи! Часть отряда — врача, двух студентов, окончивших курс академии, фельдшера и санитара — было решено оставить в Аддис-Абебе еще на три месяца.

Накануне отъезда состоялось торжественное открытие Эфиопского общества Красного Креста — госпиталь, его оборудование и медикаменты, привезенные русскими, были пожалованы в дар Эфиопии. У госпиталя выстроились императорские войска и двор. В назначенный час прибыли император и абуна — глава Эфиопской церкви. Русский красно-сине-белый флаг, более двух месяцев развевавшийся над палатками госпиталя, был спущен. На мачте взвился флаг Эфиопии — полосатое зелено-желто-красное полотнище с изображением льва. Абуна Матеос и русский иеромонах отслужили молебен. Прозвучало двенадцать пушечных залпов.

А на следующий день санитарный отряд уходил из Аддис-Абебы. Император Менелик был грустен — ему не хотелось расставаться о самоотверженными, сердечными, добрыми людьми, которые оказали его стране неоценимую помощь. Во главе огромного войска выехал он за город, провожая русских.

Через несколько дней императорский курьер доставил письмо для генерала Шведова: «За добрые дела ваши, совершенные для нашей страны, мы приносим нашу благодарность императору России, всему Обществу Красного Креста и всем его членам, императрице Марии Федоровне. Чувства и думы мои об этом безграничны. Русский, народ проявил в этом такую любовь ко мне, которая никогда не забудется… Мы никогда не забудем вашу прекрасную работу. Мы заверяем вас в нашем дружественном к вам отношении. Мы также не сомневаемся и в вашей дружбе к нам. Да хранит бог друзей наших, которые пришли к нам на помощь в лечении больных. Молим бога о вашем благополучном возвращении на родину». В знак особой признательности негус пожаловал всем врачам орден Эфиопской звезды, фельдшерам — орден Печать Соломона, а санитарам — золотую медаль, учрежденную специально.