Полибий весьма положительно оценивает римскую военную структуру. Именно благодаря тому, что эта структура была сильной и совершенной, Рим в отличие от Спарты обладал способностью вести успешные завоевательные войны и закреплять свои успехи на завоеванной территории. Способность к экспансии, или «фактор силы», как называл это свойство голландский исследователь Г.Аальдерс, Полибий ценил очень высоко. В этом отличие его теории от теорий его предшественников — Платона и Аристотеля, рассматривавших военные силы только как средство защиты полиса. В военной системе Рима Полибий видит инструмент высшей исторической силы, преобразующей мир и превращающей его в единое целое.

Как мы видим, всем римским установлениям Полибий дает самую высокую оценку. Он всеми силами стремится доказать греческому читателю, что Рим — наилучшее из всех государств и что поэтому римское завоевание — благо. В таком контексте теория смешанного государственного устройства является лишь одним из средств для достижения этой задачи. В связи с самой высокой оценкой смешанной политии в греческой традиции, именно на это средство Полибий возлагал наибольшие надежды.

Мысль о том, что теория смешанного государственного устройства имеет в сочинении Полибия подчиненный характер, подтверждается тем, что сам анализ смешанной политии Рима при всей его кажущейся объективности не является достаточно полным и глубоким и во многом не соответствует исторической действительности. Коснемся здесь лишь наиболее существенных моментов.

Несмотря на то, что Полибий говорит о равных долях власти всех трех компонентов конституции, власть, приписываемая им сенату в первой части изложения, оказывается меньше, чем у народа и консулов. В действительности было иначе: в другом месте (VI, 51, 5) сам Полибий говорит, что к началу II Пунийской войны власть сената в Риме была преобладающей.

Полибий ничего не сообщает о том, как сенат контролируется консулами. Недоумение вызывает и то, что Полибий ставит определение монархического или олигархического характера власти в зависимость от присутствия в Риме глав исполнительной власти.⁴²

Власть консулов над народом, в изображении Полибия, получается не прямой, а опосредованной, поскольку народ вынужден опасаться консулов на том основании, что каждому из граждан приходится участвовать в военных смотрах или походах. Если человек выказывает в Риме неповиновение консулам, то, будучи в войске, он может быть ими за это наказан. Такое положение дел было невозможным, поскольку такие наказания не могли бы осуществляться на основании закона. Кроме того, это нарушало бы тот принцип поощрений и наказаний, который Полибий так ценит в римской конституции.

Полибий ничего не сообщает о контроле над народом на его официальных собраниях. Речь идет лишь об индивидуальной зависимости большей части народа от доброй воли сената и консулов. Наоборот, сенат может быть лишен народным собранием своих полномочий. Таким образом, оказывается, что народ имеет в отношении сената прямые политические права, а сенат может оказывать лишь косвенное политическое и экономическое давление на народ. Полибий сообщает об экономических правах сената в отношении народа, но эти права не являются политическими.

Стремление Полибия объяснить римские государственные установления, исходя из схемы монархии, аристократии и демократии, неминуемо привело его к неправильному толкованию консульских и сенатских полномочий. Непременно желая видеть в консулах монархический элемент, Полибий упустил из виду существенную разницу между сущностью монархической власти и консульскими полномочиями. Власть царя не сводится к его государственным функциям, в то время как власть консулов является производной от их функций.⁴³

Другой существенной ошибкой Полибия было стремление видеть в римском сенате аристократический элемент. Сенат, действительно, являлся органом, с помощью которого аристократия осуществляла свою власть, однако он не был тождествен аристократии уже потому, что он не включал в себя всех взрослых мужчин из аристократических семей. Кроме того, в сенат входило достаточное число плебеев.

Стараясь противопоставить друг другу монархический и аристократический элементы, Полибий оставил без внимания то обстоятельство, что консулы и сенат представляли собой одну большую группу магистратов, и противоречия, возникавшие в разное время между отдельными консулами и сенатом, являлись не выражением конкуренции властей, а стремлением отдельных честолюбивых лидеров занять внеконституционное положение в государстве.

Как мы видим, картина функционирования римской смешанной конституции, изображенная Полибием, полна неточностей и внутренних противоречий. Применение понятия смешанной политии к Риму является лишь средством для прославления римского государства. Он использует его, желая во что бы то ни стало убедить своих читателей в том, что римское завоевание — «подарок судьбы».

Возвращаясь к проблеме противоречивости политической теории Полибия, скажем следующее. Не вызывает сомнения, что с того самого времени, когда Полибий впервые оказался в Риме, у него возникла критическая оценка состояния римского государства. Уже в самом начале своего сочинения он пишет, что ко времени II Пунийской войны Рим и Карфаген находились в высшей точке своего развития и, следовательно, свою эпоху Полибий должен был рассматривать как время упадка (I, 13, 12—13). Достижению Римом мирового господства способствовали войны Рима в Греции, последовавшие за II Пунийской войной (VI, 56, 2; 14). В полной мере, как пишет Полибий, порча нравов дала себя знать после III Македонской войны.⁴⁴ Именно в это время он оказался заложником в Риме. Порча нравов вызывала сильное волнение в общественном мнении Рима, и споры вокруг этого ко времени прибытия Полибия в Рим стали общим местом.⁴⁵ В своей «Истории» Полибий старается абстрагироваться от примет своего времени и изобразить устройство и нравы Рима такими, какими они были в пору его расцвета, отстоящую от Полибия более чем на полстолетия. Осуществить это намерение Полибию в полной мере не удалось. И живая действительность постоянно врывалась на страницы его произведения. Поэтому противоречия существуют не между представлениями Полибия об устойчивости смешанной конституции, с одной стороны, и признанием неизбежности ее упадка — с другой, а между теоретическим убеждением в том, что смешанное государственное устройство — это наилучшее средство поддержания политической стабильности, и фактическим признанием того, что римское государство, являющееся, по мнению Полибия, смешанной политией, стоит на грани кризиса.

Ни в VI книге, ни за ее пределами нет ничего, что могло бы помочь раскрыть представления Полибия как о механизме образования смешанной политии, так и о механизме ее упадка, если не считать, как уже было сказано выше, того, что и в Риме, и в Карфагене Полибий усматривает опасность усиления демократического элемента, которое приводит к нарушению внутреннего баланса. Если бы Полибий углубил свой анализ, то он должен бы был решить для себя вопрос о том, почему же смешанная конституция, главное достоинство которой, по его мнению, — способность сохранять в государстве стабильность, не в состоянии предотвратить сползание государства в сторону демократического элемента и почему преобладание именно демократического элемента является роковым. Такой углубленный анализ увел бы Полибия слишком далеко по пути теоретизирования. К тому же он всем этим мог поставить под сомнение всю его схему. Политическое чутье подсказывало Полибию, что упадок и гибель Рима — неизбежны. Стремясь найти объяснение этому предчувствию, Полибий, возможно, незаметно для себя оказался под влиянием собственной теории простых форм и перенес действие «биологического закона» на функционирование смешанного государственного устройства.

При редактировании текста перевода мы опирались на следующие издания: Polybius. Historiae / Ed. Th. Büttner-Wobst. Vol. 1—5. Lipsiae, 1882—1904; Polybius. The Histories / With an English translation by W.R. Paton. Vol. 1—6. London, 1979, а также Polybÿ Historiarum reliquiae / Ed. A.F. Didot. Parisiis, 1880.