17. Между тем Ганнибал двинулся с войском из Нового города к Заканфе. Город этот лежит⁴⁹ на отрогах хребта, простирающегося до моря от границы Иберии и Кельтиберии, стадиях в семи от моря. Жители города имеют в своем владении область, изобилующую всякого рода произведениями и по плодородию превосходящую всю остальную Иберию. Здесь-то расположился лагерем Ганнибал и ревностно повел осаду в ожидании важных выгод, какие завоевание этого города сулило ему в будущем. Действительно, он, во-первых, рассчитывал сокрушить надежды римлян на ведение войны в Иберии; во-вторых, не сомневался, что запугает все тамошние народы и тем сделает иберов уже подчиненных более покорными, а совершенно независимых — более осторожными; всего же важнее было то, что в тылу не оставалось бы больше врагов и он мог безопасно идти вперед. Кроме того, Ганнибал надеялся приобрести этим способом обильные средства для осуществления своих замыслов, воодушевить войска ожиданием добычи, какая достанется на долю каждого, а отправкою добычи в Карфаген снискать себе благоволение остававшихся дома карфагенян. Побуждаемый такого рода соображениями. Ганнибал ревностно вел осаду, причем то подавал пример войску и сам принимал участие в тяжелых осадных работах, то ободрял солдат и смело шел в опасность. Ценою всевозможных лишений и трудов он взял наконец город приступом после восьмимесячной осады. Имея в своих руках множество денег, людей и домашней утвари, Ганнибал берег деньги для собственных предприятий согласно первоначальному расчету, пленных распределил между соратниками по мере значения каждого, а всю утварь немедленно отправил карфагенянам. Благодаря такому способу действия он не обманулся в расчетах и не потерпел неудачи в первоначальных замыслах; напротив, воины шли теперь смелее в битву, карфагеняне готовы были охотно выполнять его требования, а сам он при помощи сделанных запасов мог удовлетворить многим нуждам.

18. В это самое время Деметрий, постигая замыслы римлян, немедленно отправил в Дималу⁵⁰ значительный гарнизон с соответствующими припасами; в прочих городах он лишил жизни своих противников и вручил власть друзьям. Сам Деметрий выбрал из своих подданных шесть тысяч храбрейших воинов и стянул их в Фар. Между тем римский военачальник прибыл с войском в Иллирию и заметил, что враги, полагаясь на укрепленность Дималы и средства вооружения, а равно на воображаемую неприступность города, воодушевлены отвагою; поэтому с целью устрашить врагов он решил прежде всего напасть на этот город. Ободрив начальников отдельных отрядов и придвинув осадные машины к городу, он начал осаду; через семь дней взял город приступом и тем быстро поверг неприятелей в уныние. Вследствие этого немедленно из всех городов являлись иллиряне с предложением принять их под покровительство римлян. Консул принимал каждый город на соответствующих условиях, а затем направился морем к Фару на самого Деметрия; однако получил сведение, что город укреплен самой природой, что в нем собралось множество превосходных бойцов, что сверх того Деметрий снабжен припасами и всем нужным для войны, поэтому опасался, что осада города будет трудна и затянется надолго. Принимая во внимание все эти обстоятельства, консул в ожидании благоприятного момента употребил следующую военную хитрость. Ночью со всем войском он подошел к острову, большую часть воинов высадил и поместил в закрытых лесом впадинах, а сам с двадцатью кораблями на следующее утро вошел на виду у всех в гавань, ближайшую к городу. Деметрий, завидев корабли и относясь с презрением к малочисленности врагов, устремился из города к гавани с целью воспрепятствовать высадке неприятеля.

19. Лишь только враги встретились, завязался жестокий бой; из города прибывали все новые и новые подкрепления, пока не вышли на битву все воины. Тогда приблизились к городу незаметными путями те римляне, которые в ожидании этого момента высадились на остров; теперь они заняли сильный холм между городом и гаванью и тем отрезали от города вышедших на помощь воинов. Поняв, в чем дело, Деметрий не думал более о противодействии высадке, собрал своих воинов и после увещания устремился вперед с целью дать правильную битву неприятелям, занявшим холм. При виде решительного стройного наступления иллирян римляне выстроились манипулами и ударили на врага с ожесточением. В это же время те воины, которые высадились на сушу и видели происходящее, стали теснить иллирян с тыла и произвели в их рядах, подвергавшихся нападению со всех сторон, сильное замешательство и беспорядок. Так как одних теснили с фронта, других с тыла, то войско Деметрия обратилось наконец в бегство, причем часть иллирян бежала в город, а большинство рассеялось по острову в непроходимых местах. Деметрий, имевший на случай нужды готовые лодки в нескольких уединенных пунктах, отступил к ним, сел в лодку и с приближением ночи отплыл. Сверх всякого ожидания он благополучно прибыл к царю Филиппу, у которого и прожил остаток дней. Это был человек смелый и отважный, но действовавший необдуманно и наугад. Поэтому и конец Деметрия соответствовал всему поведению его при жизни, именно: по соглашению с Филиппом он попытался было овладеть городом мессенян и погиб во время нападения⁵¹, которое сделано было легкомысленно и безрассудно. Подробнее мы скажем об этом, когда придет очередь**. Между тем римский консул Эмилий немедленно с первого набега взял Фар и разрушил его, овладел и остальной Иллирией и, все устроив здесь по собственному усмотрению, возвратился в Рим уже в конце лета; вступление его в город сопровождалось блестящим триумфом. Действительно, по мнению римлян, он обнаружил в ведении дела не только искусство, но в большей еще мере и храбрость.

20. По получении римлянами известия о падении города заканфян, наверное, не было совещания о том, начинать ли теперь войну, хотя некоторые историки и утверждают противное; впрочем, они приводят еще и речи обеих сторон, совершая тем самым величайшую нелепость. И в самом деле, возможно ли, чтобы римляне, за год перед тем угрожавшие карфагенянам войною в случае вступления их на землю заканфян, теперь, когда карфагеняне силою взяли этот самый город, стали бы совещаться в собрании, начинать ли войну или нет? И как могут эти историки в одно и то же время изображать и крайне удрученное состояние⁵² сената, и рассказывать, что отцы приводили с собою в сенат двенадцатилетних мальчиков, которые участвовали в совещаниях и не должны были ни за что открывать своим родственникам что-либо запретное? Во всем этом нет ни слова правды или правдоподобия, или же судьба сверх прочих благ наделила римлян мудростью с самого рождения. Нет нужды распространяться дольше об исторических сочинениях такого рода, каковы сочинения Херея⁵³ или Сосила. По моему мнению, они имеют значение и цену не истории, а болтовни брадобрея или простолюдина.

Итак, римляне по получении известия о несчастии заканфян выбрали немедленно послов и со всею поспешностью отправили их в Карфаген с двумя предложениями на выбор. Принятие одного из них должно было принести карфагенянам вместе с имущественным ущербом и позор, принятие другого — послужить началом больших затруднений и опасностей, именно: или карфагеняне должны выдать римлянам Ганнибала и находившихся при нем сенаторов, или римляне объявляли им войну. Когда послы явились в Карфаген, вошли в сенат и представили эти требования, карфагеняне с негодованием выслушивали предложение о выборе; однако выставили из своей среды способнейшего человека и в свою защиту повели такую речь.

21. Договор с Гасдрубалом карфагеняне обходили молчанием, как бы не существовавший вовсе; если даже он и был заключен, то не мог иметь для них никакого значения, как не утвержденный народом. При этом карфагеняне сослались на пример, поданный самими римлянами: в войне за Сицилию римский народ отказался утвердить договор, заключенный Лутацием, хотя Лутаций и принял его на том основании, что договор заключен был без согласия народа. Во всей защите карфагеняне настаивали и опирались на последний договор, состоявшийся в Сицилийскую войну, а в нем, по словам их, не сказано ни слова об Иберии, зато в определенных выражениях обеспечивается неприкосновенность союзников обеих сторон. При этом карфагеняне доказывали, что заканфяне в то время не были союзниками римлян, в подтверждение чего многократно перечитывали договор. Со своей стороны, римляне решительно отказались отвечать на оправдания карфагенян и заявили, что рассуждения о праве и спорных пунктах были возможны до тех пор, пока город заканфян оставался неприкосновенным; но раз он пал жертвою вероломства, карфагеняне обязаны или выдать римлянам виновных и тем ясно для всех доказать как свою непричастность к правонарушению, так и то, что деяние это совершено без их соизволения, или же в случае отказа признать себя соучастниками беззакония⁵⁴. Дальше слишком общих выражений об этом случае предшественники наши не пошли. Однако мы считаем для себя обязательным не оставлять этого пункта без разъяснения, дабы люди, для которых важно и необходимо точное знание настоящего предмета, не впали в ошибку относительно важнейших совещаний, а равно дабы любознательные читатели не были введены в заблуждение невежественными и пристрастными историками и не составили себе ложного представления о деле; напротив, дабы они имели верное понятие о правовых отношениях⁵⁵ римлян и карфагенян с самого начала и до наших дней.