Я проводил её отсутствующим взглядом. Жуткая история до сих пор звучала у меня в ушах, и мне стало гадко, так гадко, как не было никогда в жизни. Полтора месяца здесь, в этой вшивой забегаловке, были экскурсией в самые отвратительные уголки ада. Разврат, беспредел и беззаконие, процветающее почти в центре города, своим напором напоминали цунами. Кричащее порно во всех его проявлениях вызывали у меня только одно — рвотный рефлекс. И что только держало меня здесь?

— Прощай, белый брат, — проходивший мимо негр похлопал меня по плечу и ухмыльнулся. — Ещё встретимся.

Я так и не понял, чем это было, комплиментом или угрозой, но на всякий случай оскалился в ответ. В конце смены, получив деньги у Дэвида, я постоял несколько минут в компании секьюрити, посмеялся в ответ на какие-то шутки, и только потом направился домой. Сегодня я получил свою порцию впечатлений.

В метро я всё-таки уснул, но на нужной мне остановке автоматически проснулся, выскакивая из вагона в последний момент. Я шел по утренним улицам, и в который раз смотрел на просыпающийся город. Небо было в это утро таким же тяжелым, как и в день моего приезда в Чикаго, но в этот раз мне было плевать и на его цвет, и на холодный ветер, и на гаснущие фонари. Люди вокруг спешили по своим делам, и я шел среди них.

— Утро, ублюдок!

Я дежурно поднял средний палец, проходя мимо чернокожего бомжа. Это у нас с ним такое приветствие. Всё без злобы, ненависти, с милой улыбкой на губах.

У подъезда я столкнулся с Даниэлем. Латин кивнул мне, протягивая ладонь, и я пожал её.

— Джулес в клубе?

— Когда я уходил, был ещё там, — подтвердил я.

— Отлично. Сладких снов.

— И тебе тем же подавиться… — на русском ответил я, и Даниэль усмехнулся, верно уловив мой тон.

Утро только входило в силу, первые лучи солнца никак не могли пробиться сквозь свинцовые облака, и я торопился в свою комнату, чтобы упасть и спать там до понедельника.

Бросив «привет, Керни», я аккуратно обошел безногого бомжа, поднимаясь по лестнице к себе на этаж. Дверь оказалась закрыта на один оборот — Хорхе был дома.

— Привет, — поздоровался я, входя в комнату.

Сикейрос кивнул, задержав на мне взгляд. Как обычно, латин пребывал в окружении своих книг — по-моему, он знал их уже наизусть, вплоть до тиража и типографии. Парень знал абсолютно всё! Сам Хорхе скромно и честно признавался, что так и есть. Он уже подавал документы на сдачу экзаменов в университет. Прошел, набрав высший балл среди поступающих. Без связей и денег. И, естественно, остался за бортом, поскольку такое понятие, как бюджетная форма обучения, в США отсутствует напрочь. Здесь и не слышали о том, что человек имеет право бесплатно учиться, и даже получать за это ежемесячные выплаты от государства. Стипендии — от каких-либо крупных фирм, вербующих умных сотрудников в свой штат — здесь настолько редки, что являются скорее исключением из правила, чем наоборот. Я в который раз проникся благодарностью к своей стране, осколку некогда грозного государства СССР, в котором, судя по срочно написанным новым учебникам, всем было ужасно плохо. В СССР учились бесплатно. И в этой стране студенты не работали! Они учились. А здесь учатся только за деньги. Впрочем, учатся — слишком громкое слово. Получают образование, корочку, которая дает им право претендовать на должность. Потому что, судя по их же голливудским фильмам, здесь школьники и студенты делают что угодно, но только не учатся. Дебилизация населения проводится массово, безоговорочно и совершенно открыто. Кроме ужасающей образовательной программы, начиная с детсадовского возраста, отупляющих мультфильмов и активной пропаганды «быть умным — отстой», есть и другие средства. По школам, институтам и колледжам ходят дилеры марихуаны — как бы нелегально, но их все знают. Джулес отвечал за школы своего района, тогда как в колледжах главной была Амели.

Только приехав сюда, в город своей детской мечты, я начал впервые задумываться: а зачем им это нужно? Зачем отуплять собственное население, зачем ослаблять социальную структуру? И только здесь, постепенно проникаясь их бытом и существованием, втягиваясь, как в болото, в их жизненные истории, в их ломаную логику мышления, я начал прозревать. Ведь все эти процессы, социальные, политические, образовательные и, конечно же, военные, начинали внедряться и у нас. Нас ждет то же самое! Такое ощущение, что над всеми нами проводится какой-то нечеловеческий, жестокий, безумный и беспощадный эксперимент. И они, американцы, такие же жертвы, как и мы. Просто их проект стартовал раньше. И они превратились в то, во что превратились, уже сегодня.

Нам отведено завтра.

— Ты в порядке?

— Нет.

— Тебе надо выспаться, — согласился Сикейрос, складывая книги в стопку.

Я скинул с себя куртку, стянул форменную рубашку и, усевшись на расстеленный на полу матрас, принялся стягивать с себя носки.

— Маркуса встретил, — смуглый парень перевернулся на живот, наблюдая с дивана, как я с блаженной улыбкой откидываюсь на подушку. — Спрашивал о тебе.

— М-м-м? — уточнил я, натягивая на себя одеяло и переворачиваясь на бок.

— После истории с предыдущим русским туристом все только и ждут, чтобы ты нарвался на кого-то. Вы горячие, постоянно притягиваете к себе неприятности. Всем интересно, когда тебя замочат.

— Я вас всех разочарую, — сонно пообещал я. — Я смирный…

Кажется, на этой философской фразе я и заснул. Мне показалось, что я открыл глаза уже через секунду, потому что обстановка в комнате не изменилась, разве что Хорхе на диване не было, и небо за окном чуть потемнело. Я подумал, что уже вечер, и решил перевернуться на другой бок, но случайно мой взгляд упал на наручные часы, которые я так и не снял. Увиденное настолько медленно просачивалось ко мне в сознание, что большая стрелка успела сдвинуться два раза, прежде чем меня подкинуло. Было шесть часов утра, понедельник!

Я подскочил, выглядывая на кухню. К моему облегчению, Сикейрос был там. Латин смерил растрепанного, перепуганного соседа долгим взглядом, и налил кипятка в чашку с чаем.

— Думал будить тебя. Ты спал почти сутки.

— Черт побери, — тихо выругался я, опускаясь на стул. С силой проведя рукой по лицу, я понял, что сегодня всё-таки придется побриться. Из всех желаний у меня осталось только одно — животный инстинкт, призывающий упасть и притвориться мертвым.

— Не ругайся, — Сикейрос выставил передо мной чашку с крепким чаем и пододвинул тарелку с кексами.

Когда латин успел выучить мои привычки, я даже не заметил. Я люблю крепкий чай и люблю печенье. Кроме того, Хорхе прекрасно понимал меня, даже когда я обращался к нему по-русски. Ещё скоро, и я начну подозревать его в телепатии. Впрочем, сегодня я был благодарен ему за эту действительно необходимую заботу. Если бы не Хорхе, я бы, наверное, ходил голодным всё это время, или давился на ходу гамбургерами, подчиняясь стадному инстинкту. Сикейрос часто приносил что-то с работы, и не ленился готовить на двоих. С соседом мне всё-таки повезло.

— А ты? — вяло посопротивлялся я, заглатывая печенье.

Сикейрос не ответил, направляясь в прихожую. Латин по-прежнему не любил произносить лишнее слово, когда ответ не был жизненно необходим. Я в два глотка допил обжигающий чай, поднимаясь со стула. Даже успел побриться и одеться до того, как Хорхе покинул квартиру, и из дома мы вышли вместе. Латину нужно было ехать на работу через полгорода, и он выходил раньше.

На выходе Хорхе не глядя протянул вниз руку с пакетом, в котором, как я знал, находились две булки и бутылка с кофе, и его тотчас перехватили пальцы Керни. Бомжа подкармливали только я и Хорхе, здоровались тоже только мы, и он считал своим долгом снабжать нас в ответ бесценными сведениями.

— Там… дьявол, — прошептал Керни, и нас обдало очередной волной смрада немытого тела и тошнотворного запаха гнилых зубов.

— Спасибо, — поблагодарил я, первым выходя на улицу: дышать в подъезде становилось невозможно. Дьяволом Керни почему-то называл Даниэля.