Дорога сделалась еще уже и теперь смахивала на траншею. Справа круто возвышалась гора, густо поросшая деревьями и подлеском, серые валуны, покрытые лишаями мха, высовывались из травы. Слева же — почва резко уходила под уклон и, точно так же, была усеяна валунами и утыкана деревьями.

Энн решила так: если через пять минут она не найдет места, чтобы развернуться, то вернется к развилке задним ходом. Это, конечно, медленно и рискованно — слишком узка колея, поэтому ей хотелось надеяться, что все обойдется.

Но деревья все ниже склонялись к дороге и скребли ветвями по машине.

Гнездо она увидела слишком поздно и сразу не сообразила, что это такое. Какой-то серый мяч, похожий на комок выгоревшей на солнце оберточной бумаги, свешивался с ветвей прямо перед лобовым стеклом. Он скользнул по стеклу, обогнул его, ветка спружинила, и комок влетел внутрь машины, ударился о сиденье и взорвался с жужжащим воем.

Тут только она поняла, что это — осиное гнездо.

Осы облепили лицо, запутались в волосах. Энн закричала и стала размахивать руками, чтобы их отогнать. Машина накренилась и соскочила с дороги. Врезалась в дерево, отскочила, ударилась о валун, опять дернулась вперед и нелепо замерла почти в вертикальном положении, застряв между двумя деревьями.

Энн нашарила ручку, открыла дверь и скатилась с сиденья на землю. Вскочила и куда-то побежала, хлопая себя руками. Спотыкалась и падала, каталась по земле, пока не пришла в себя, ударившись о ствол дерева.

Одна оса все еще ползла по лбу, другая зудела в волосах. Очень сильно болели два укуса — на шее и на щеке.

Оса со лба улетела. Энн села и потрясла головой, жужжание прекратилось.

Она встала и, оглядев себя, обнаружила массу синяков, ссадин и укусов. Тупо ныла лодыжка. С опаской села на поваленное дерево, под ее весом полусгнивший ствол скрипнул, и на землю посыпалась труха.

Кругом была глушь — сырая, зеленая. Тишина, все замерло, никому не было до нее дела.

Она почувствовала, что вот-вот закричит. Не время теперь распускаться, приструнила она себя. Надо быстро собраться с мыслями, прийти в себя, подняться в гору и выяснить, в каком состоянии машина. Хотя, даже если она и не разбита вдребезги, вытащить на дорогу ее все равно не удастся.

Было, конечно, глупо отправляться в путешествие. Но ее вынудили к этому две вещи — необходимость спрятаться от Нетленного Центра и слабая надежда, что она догадалась, где находится Фрост.

«А что Фрост?» — подумала Энн. Видела его лишь раз, приготовила ему обед и сидела с ним за столом, украшенным красными розами и свечами. С ним было легко. Он обещал помочь, хотя и знал, что вряд ли сможет, но помочь хотел — даже несмотря на то, что сам глядел в лицо опасности. И он сказал тогда, что в детстве часто проводил лето на ферме под Бриджпортом в Висконсине.

Человек, который стал парией, изгнанником.

Она прямо-таки чемпион среди неудачников, главный адвокат по части проигранных процессов. И что в результате? А то, что она тут — в незнакомой глуши, на заброшенной дороге в сотне милях от ближайшего жилья. Да еще — искусанная осами, вся в синяках и с разбитой ногой. Круглая дура.

Энн заставила себя встать и минуту прислушивалась к боли в лодыжке. Немного ноет, но жить можно.

Она медленно побрела в гору. Ноги погружались в черную почву, устланную ковром из мертвых листьев, скопившихся здесь за многие листопады. Обходила валуны, хватаясь за молодые деревца и ветви, чтобы не соскользнуть вниз. Иногда мимо жужжа пролетала оса, но рой, похоже, успел уже где-то пристроиться.

Наконец она добралась до машины. Вопросов не осталось: колесо ударилось о валун и было безнадежно покорежено.

Энн стояла возле машины, соображая что же делать дальше. Спальный мешок, конечно, легкий, но слишком громоздкий, чтобы с ним разгуливать. Надо взять еду, сколько сможет, топорик, спички, запасную пару обуви.

Не оставаться же здесь. Где-нибудь она отыщет помощь. Может быть, удастся даже починить машину. А починит, что тогда? Она проехала всего-то несколько сотен миль, осталось — намного больше. Продолжать безумную одиссею или возвращаться в Манхэттен?

Новый звук заставил ее вздрогнуть — мягкий звук Дерева, трущегося о металл, и слабое жужжание, которое мог издавать только электрический мотор.

Кто-то едет! Ее выследили!

Страх обрушился на нее, и она припала к земле, сжавшись ничком возле разбитой машины, когда другая, пока еще скрытая зеленью, тихо вползла на дорогу.

Выследили!.. Ведь эта дорога никуда не ведет.

Сейчас машина доберется до гнезда и что начнется? Вряд ли осы будут довольны, что их опять потревожили.

Но вот ветви перестали хлестать кузов: мотор жужжал уже на холостом ходу. Не доехав до гнезда, машина остановилась.

Хлопнула дверь, и зашуршали чьи-то неторопливые шаги. Человек остановился. Повисла жуткая тишина. Опять шелест шагов по листьям, снова тишина.

Человек прокашлялся, собираясь заговорить, но передумал, словно не хотел нарушать безмолвие леса.

Какое-то время он топтался на месте.

— Мисс Харрисон, где вы?

От удивления она приподнялась. Этот голос она уже слышала, да, несомненно!

— Мистер Саттон? — сказала она так спокойно, как только могла. — Я здесь. Осторожнее, гнездо.

— Какое гнездо?

— Осиное. На дереве, как раз перед вами.

— А с вами все в порядке?

— Относительно. Немного покусали. Понимаете, я врезалась в гнездо, машина сошла с дороги…

Она заставила себя замолчать. Слова вырывались слишком уж бесконтрольно. Надо взять себя в руки, истерики ей только не хватало…

Саттон сошел с дороги и спускался вниз, направляясь к ней.

Она видела, как он идет — большой, грубоватый человек с морщинистым лицом.

Он остановился и осмотрел машину.

— Отъездилась, — хмыкнул он.

— Колесо разбито.

— Да, заставили вы меня погоняться за вами…

— Но зачем? И как вы меня разыскали?

— Просто повезло, — сказал он недовольно. — Десятка два наших людей ищут вас повсюду. А мне просто повезло. Я поговорил вчера с людьми из деревни.

Он помолчал и добавил:

— Там, в доме, у развилки… Они сказали, что вы поехали сюда. Они удивились, здесь, собственно, никакой дороги и нет.

— Я дом не видела.

— Он чуть в стороне от дороги, наверху холма. Ко мне выбежала собака, только потому я его и заметил.

Энн встала.

— Что дальше? Зачем вы ехали за мной?

— Вы нам нужны. Есть вещь, которую можете сделать только вы. Дело в том, что умер Франклин Чэпмэн.

— Что?!

— Инфаркт.

— Конверт! — закричала она. — Чэпмэн был единственный, кто знал…

— С этим все в порядке. Конверт у нас. Мы за ним наблюдали. Таксист отвез его на почту…

— Да, письмо было там, — кивнула она. — Я попросила его абонировать ящик под вымышленным именем, дала ему конверт, он отправил его сам себе и оставил лежать в ящике. Так, чтобы я не знала, где именно хранится письмо.

— Таксист был из наших, — пояснил Саттон. — Мы внимательно следили за Чэпмэном. Он казался больным, когда садился в машину.

— Бедный Франклин, — вздохнула она.

— Он умер мгновенно. Никогда не знаешь…

— Но у него нет второй жизни…

— Знаете, его вторая жизнь куда лучше, чем та, которую сочинил Нетленный Центр…

Фрост сидел на крыльце и глядел на долину. Начинающиеся сумерки окутывали реку, низинную темную землю; над изломанной кромкой леса косо летела стая ворон, отправляясь куда-то на ночлег. На другой стороне реки тонкой светлой лентой между покатых холмов извивалась старая дорога.

Ниже по склону стоял сарай, стропила подгнили, крыша проваливалась. Рядом с сараем громоздилось какое-то сельскохозяйственное оборудование. На дальнем краю коричневато-желтого поля мелькнула тень то ли собаки, то ли койота.

Когда-то, вспоминал Фрост, лужайка перед домом была подстрижена, и повсюду красовались ухоженные цветочные клумбы. Изгородь регулярно красили и чинили, а теперь вся краска облезла, да и половина реек сгнила. Ворота главного въезда покосились, створка висела на одной петле.