В том случае, если Сёдерхольму нужно было обратиться к русским на лодке, он кричал им примерно такую тарабарщину:

— Эй, вы там, дьяволы! Политрусски, комски, телефонски!

Как ни странно, на мостике сразу появлялся офицер или матрос и спрашивал, чего нужно. Чего нужно было, Сёдерхольм уже объяснял на пальцах и на смеси английского с немецким.

В пятницу, когда все военные и представители местных властей наконец покинули лодку, Конрад Сёдерхольм приступил к выполнению давно задуманного плана. Он спустился в кают-компанию своего катера и сгреб со стола все порнографические и прочие «мужские» журналы. Поднявшись на палубу, он позвал к себе офицера, показавшегося на мостике лодки:

— Come here!

Офицер не заставил себя долго ждать и быстро перебрался на шведский катер.

— Держи, товарищ! — И Сёдерхольм сунул ему пачку журналов за пазуху, чтобы не увидел кто-нибудь из военных с ближайших кораблей.

— Спасибо, — обрадовался прессе офицер и побежал к себе на лодку.

Когда пресс-атташе Главного полицейского управления пришла мысль снять о подводной лодке фильм, то лучшего организатора для съемок, чем Конрад Сёдерхольм, ему трудно было найти. Сёдерхольм переодел полицейского фотографа в мундир сотрудника береговой охраны и поднялся с ним в ограждение рубки.

— Для частной коллекции, — пояснил он Аврукевичу.

К его удивлению, «политрук» не имел никаких возражений оставить шведскому «другу» несколько видов подводной лодки, и фотограф приступил к работе. Когда видеопленка кончилась, шведы вернулись к себе в кают-компанию и устроили первый просмотр фильма. Второй сеанс был организован для начальника всея полиции королевства Хольгера Романдера. Говорят, он бросил всё дома и приехал на работу, чтобы посмотреть шедевр документальной «прифронтовой» хроники.

Ранним утром шведское правительство информировали о том, что эксперты ФАО с «уверенностью, граничащей с вероятностью», обнаружили радиоактивное излучение в носовой части подлодки. Сообщение вызывало у правительства шок, и дело с лодкой вступило в новую фазу: отношение шведских властей стало более непримиримым.

Советская сторона на прямые вопросы давала уклончивые ответы. Командир U-137 на уговоры К. Андерссона явиться на допрос продолжал отвечать категорическим отказом.

Прибывшие в Карлскруну советские дипломаты коротали время в тягостном ожидании.

Вечером эксперты ФАО провели третье измерение на радиоактивность вокруг лодки и пришли к окончательному выводу о том, что на ее борту имеется ядерное оружие.

Утренние газеты вышли с реляциями о первой победе маленькой Швеции над великой державой — Советским Союзом. Ободренные успехом, шведы продолжали настаивать на выполнении других выставленных ранее условий, разрешающих, по их мнению, сложившуюся ситуацию. Министр иностранных дел в 5 часов утра — с тем, чтобы с учетом разницы во времени появиться на телеэкранах Нью-Йорка и Чикаго, — дает интервью американским журналистам, в котором с удовлетворением отмечает, что Советский Союз пошел на выполнение непременного требования Швеции и принес официальные извинения в связи с инцидентом в Карлскруне. Это, по его мнению, демонстрирует готовность советской стороны к сотрудничеству.

Уле Улльстену, лидеру небольшой Народной партии Швеции, с трудом выклянчившему для себя пост главы внешнеполитического ведомства у своих коллег по правительственной коалиции — Умеренной коалиционной партии и Партии Центра — было очень важно показать, что он, вопреки многим предрассудкам, несмотря на отсутствие опыта, уверенно ведет корабль внешней политики государства. Поэтому он демонстративно подчеркивал свою роль в отстаивании интересов Швеции, источал налево и направо улыбки и гордо подставлял голову под воображаемый лавровый венок.

Очередное сообщение об обнаружении на борту лодки ядерного оружия

Вернувшийся из Осло министр обороны Т. Густафссон на выходные уехал к себе на Готланд, полностью устранившись от дела с подводной лодкой. Это было только на руку честолюбивому министру иностранных дел. Он с удовольствием остался на субботу и воскресенье в Стокгольме, чтобы единолично «командовать парадом» и набирать очки для своего политического будущего, потому что из Стокгольма уехал не только министр обороны, но и сам премьер-министр Т. Фельдин, и многие другие члены правительства. Выходные дни для шведов святы. Впрочем, действительным режиссером и направляющей рукой на самом деле являлся генеральный секретарь МИД Лейф Лейфланд, и он все эти дни безвыездно провел в стенах Дворца наследного принца.

Суббота стала днем ожиданий. Шведская сторона заблаговременно сделала свой ход, обозначив необходимые (с ее точки зрения) условия для разрешения кризиса. Советский Союз с внушительной задержкой — лишь в пятницу — ответил на этот ход, согласившись на часть этих условий. Шведы быстро отреагировали на него, потребовав от Москвы полного выполнения их требований, и теперь, в ожидании следующего шага русских, обе стороны прекратили активные действия.

Но мяч был на нашей стороне.

Тяжелая бюрократическая машина подготовки решений в Советском Союзе с трудом набирала ход, едва успевая обработать поступившие запросы, провести согласования, перепроверки и процедуры визирования, что явно не соответствовало реалиям современной жизни. По всей видимости, также сказывалась и такая типичная черта русского национального характера, как неумение адекватно оценить партнера, выступающего на международном ринге не в супертяжелом весе, а в лучшем случае в первом полусреднем. Первая реакция Москвы свидетельствует именно об этом: ответственные руководители страны полагали возможным решить кризис «малой кровью», совершенно не вникая, насколько такая оценка инцидента расходилась с представлениями шведов.

Теперь, судя по всему, военному и политическому руководству Союза предстояло наконец собраться вместе, серьезно вникнуть во все обстоятельства и принять действительно ответственное решение, как бы тяжело оно им ни давалось. Престижу государства, достоинству и репутации военно-морского флота уже был нанесен урон, и урон непоправимый. Теперь нужно было как-то выходить из ситуации, сохранив остатки достоинства и чести.

Конечно, шведы не скрывали своего злорадства по поводу горе-моряков из Балтийска и издевались над экипажем подводной лодки во всю силу своего тяжеловатого юмора и специфического скандинавского сарказма. Но ведь русские сами виноваты, что предоставили им такую фантастическую возможность. Хотелось бы посмотреть, как повела бы себя наша общественность, если бы чья-нибудь подводная лодка села в акватории нашей военно-морской базы в Лиепае или Севастополе!

«Whiskey on the rocks» — самая очевидная и самая ходовая шутка, которая была у всех на устах, мельтешила аршинными заголовками в газетах, а потом и украсила многочисленные сувениры карлскрунских (и не только) умельцев.

Нам с Ю. Просвирниным выпал случай играть в Карлскруне неблагодарную роль козлов отпущения, на которых местные и иностранные журналисты беспрепятственно оттачивали свое сатирическое жало. Они не отпускали нас ни на шаг и неотступно следовали за нами по улицам. Фотографы забегали вперед, перебрасываясь между собой обидными репликами, кричали вслед оскорбления, свистели и улюлюкали, словно мы были отверженными в этом городе. Нас осталось только оплевать или забросать камнями. Мы стоически переносили все эти нападки, словно сквозь строй проходили до газетных киосков и возвращались обратно в гостиницу.

Этот день, да и следующий тоже, я не забуду никогда. В эти дни я разочаровался в так называемой западной культуре и ее ценностях. На улицах Карлскруны правила самая что ни на есть средневековая воинствующая русофобия.

Тот самый журналист из «Экспрессен», которому мы пошли навстречу и накануне дали интервью, без зазрения совести опубликовал в субботу — явно на потребу публике — следующий опус: