Роскошная жизнь стала модной у шведских дворян после Тридцатилетней войны. Во время германских походов они увидели, как живут немцы, и по возвращении домой стали вводить такие же обстановку и обычаи у себя[41].
Среди «новых» людей были настоящие таланты. Много упрёков получила королева за то, что «пригрела» при дворе бродягу и приговорённого к пожизненному заключению Ларса Вивалиуса, но никто, кроме М. Г. Делагарди и Кристины, не увидел в нём гениального шведского поэта. Королева не только распознала талант, но и сохранила поэту жизнь, освободила его из тюрьмы, назначила на должность аудитора придворного полка и подарила ему имение.
А между тем военно-монархическое шведское государство было в культурном отношении очень и очень отсталым — французы и итальянцы считали шведов «полуварварами». Необразованность была всеобщей: высшие чиновники и генералы, за малым исключением, не могли ни писать, ни читать. С необразованностью могла сравниться лишь всеобщая бедность: крестьянские депутаты риксдага ходили в лохмотьях. Даже в городе в «благородных» семействах домашние животные жили вместе с людьми, по крышам лачуг (дома были покрыты дёрном) ходили козы и овцы. В стране процветало беспробудное пьянство.
Свою разрушительную и антикультурную роль здесь сыграла Реформация, сопровождавшаяся варварским истреблением всякой науки, кроме схоластической. Высшее образование находилось в самом зачатке. Отсталость Швеции от Европы XVII века проявлялась во всём: в экономике, политике, философии, в естественных науках, литературе (её практически не было), музыке и театре[42].
История не зафиксировала момента или периода времени, когда у молодой принцессы проснулся живой и неподдельный интерес к наукам и искусству, но мы знаем, что королева Кристина считала своим долгом и призванием оживить культурную жизнь страны и приобщить её к последним европейским достижениям в этой области. Возможно, толчок к такому развитию дали богатые коллекции драгоценностей, скульптур, картин и книг, награбленные шведами во время Тридцатилетней войны и свезённые в королевский дворец и храмы Швеции. Уже при первом знакомстве с ними она могла убедиться, что в Швеции не нашлось ни одного человека, который мог бы привести все эти культурные ценности в порядок, составить каталоги и организовать условия их хранения. Нужно было позвать иностранцев, и они откликнулись, причём самые избранные.
Скоро в Стокгольме задули ветры из Парижа, которые принесли с собой так называемых либертинцев[43]. Либертинцы приезжали в Швецию по приглашению Кристины. И при её дворе, и в Упсальском университете собрались лучшие представители европейского гуманизма и знатоки Античности, в первую очередь голландцы, немцы и французы: филологи Исаак Воссиус (знаток греческого языка), Фрейнсхемиус и латинист Николас Хейнсиус, ориенталисты Бошарт и Равиус, латинист Клод де Сомез (Сальмазий), музыкальный историк Мейбом, химик Шеффер, медик де Ритц и многие другие. В Стокгольм приехало много французских учёных и деятелей искусства, и среди них учёный с мировым именем — философ Рене Декарт. А молодой Блез Паскаль прислал королеве счётно-арифметическую машину.
Можно без преувеличения утверждать, что Швеция в 1650-е годы превратилась в своеобразный центр скандинавского гуманизма. Шведское дворянство и клир недовольно ворчали на то, что иноземцы были щедро и, может быть, даже слишком щедро вознаграждены королевой. Однако непреложным остаётся факт, что некоторые из иностранцев, наоборот, жаловались на неблагодарность шведской королевы, не платившей им никакого жалованья. Во всяком случае, оснований для обвинений Кристины в напрасной трате денег не было, ибо вклад приглашённых европейцев в культуру страны являлся бесценным.
Огромные деньги королева тратила на приобретение в Европе книг. Они были особой её страстью. Кристина заставляла своих людей, в частности Николаса Хейнсиуса, ездить по европейским городам и буквально охотиться за всем ценным, интересным и познавательным. Таковой для королевы была классическая литература. Денег королева не жалела, хотя их не всегда хватало, и в некоторых случаях она оставалась у продавца в долгу. Н. Хейнсиус некоторые партии книг, закупленные в Италии, оплачивал из своего кармана и никогда не упоминал о компенсации[44].
Воссиус закупил для Кристины во Франции почти всю библиотеку кардинала Мазарини, бежавшего из страны и оказавшегося в весьма стеснённых обстоятельствах, при этом королевский книголюб не позабыл часть книг поставить на собственные книжные полки. Но это были мелочи. «Вы знаете, в какой степени меня раздражает то, что я трачу свою жизнь не на учёбу, — писала королева Воссиусу. — Я глубоко несчастна, что тысячи других дел отвлекают меня от наиприятнейших удовольствий. Несмотря на это, я урываю несколько часов на то, чтобы провести их в моём кабинете и побеседовать с мёртвыми, возвращающими меня к жизни, вместо того чтобы общаться с живыми, беспрестанно омертвляющими меня».
О размерах собранных Кристиной книжных богатств говорит хотя бы то, что в её библиотеке только теологических сочинений насчитывалось 5276 томов.
Когда книжный зуд королевы утих, библиотечный зал освободили для придворных дам, а книги снесли в какую-то неприспособленную комнату и оставили лежать на полу. У Кристины появились другие увлечения. Бедный француз-библиотекарь Бошарт жаловался: «Искать теперь нужную книгу — это то же самое, что в поисках пуговки рыться в куче овса». И это после того, как он целых «два месяца с раннего утра до позднего вечера разбирал книжные завалы и приводил библиотеку в порядок». Несомненно, он был прав, но в конечном счёте книжные богатства всё равно достались шведам. Редкие издания пополнили университетские библиотеки и сослужили добрую службу и современникам Кристины, и их потомкам.
Шведский историк С. Класон с возмущением писал о придворной жизни при королеве Кристине, где всё время «прыгали, скакали и устраивали балет» и сорили деньгами на развлечения направо и налево. Несомненно, расходы на содержание двора при Кристине заметно увеличились, но королева была далека от того, чтобы, по выражению Класона, «предпочитать удовольствие долгу, а собственные вкусы — интересам страны». Она не забывала о государственных нуждах и никогда не была помешана только на удовольствиях. В некотором отношении её можно было даже считать аскетичной: она не интересовалась комфортом и роскошью, не обращала внимания на одежду, украшения, драгоценности и мало заботилась о том, как выглядели её придворные.
Но правда состояла и в том, что королеву Кристину мало интересовали экономические или финансовые вопросы. «Нерасположение Кристины к вопросам экономики… стало обстоятельством, серьёзно отягчившим положение, — пишет С. И. Улофссон. — Если в 1644 году на содержание двора было выделено 167 тысяч талеров серебром, то есть 3,1 процента бюджета, то в 1653 году её личные расходы и расходы на содержание двора составили 520 тысяч талеров, то есть 12,3 процента бюджета страны. Вместе с расходами на содержание королевского дома, включая Марию Элеонору и Карла Густава, — до 20 процентов, что для страны и налогоплательщиков было явно неразумным».
Если деньги кончались, она давала указание достать ещё. Ей нравилось делать подарки и проявлять щедрость, потому что щедрость считалась добродетелью. Её занимали более серьёзные вещи — наука, книги, искусство, знания, и в первую очередь она хотела создать то, чего до сих пор не было в Швеции — культурную жизнь. Разумеется, для пуританского наблюдателя театральные постановки, балеты и маскарады в чистом виде казались развлечениями.
До Кристины театра в Швеции не было — ведь нельзя же было назвать театром редкие любительские представления студентов и учеников, поставленные ворчливыми магистрами по убогим ходульным сценариям, написанным школьным ректором на какую-нибудь античную тему. При королеве Кристине появился голландский, немецкий и итальянский театр, причём все три труппы в Швеции не гастролировали, а были зачислены в штат королевского двора. Центральное место занимал, конечно, итальянский театр, а вернее — его оперная труппа с великолепным репертуаром, декорациями и режиссурой Винченцо Альбричи. Труппа выступала не только при дворе, но и устраивала представления в домах шведских вельмож, например во дворце Я. Делагарди в Якобсдале. Ещё в 1647 году Кристина пригласила из Италии знаменитого техника сцены Антонио Брунати, построившего во дворце оперную сцену с «огромной машиной», приводящей в движение декорации и кулисы. Королева иногда сама выступала на сцене, как это, к примеру, было в 1652 году в Упсале, где она играла роль служанки, а профессор Улаус Рюдбек музицировал на свирели.
41
На посла Франции в Стокгольме Пьера Шану это произвело большое впечатление. «Хотя Швеция и бедная страна, — докладывал он в Версаль, — наклонности к роскошной жизни здесь на фоне доходов страны намного сильнее, нежели в любом другом месте».
42
Невежество шведов того периода общеизвестно. Когда известный поэт Георг Шернъельм показал одному служителю церкви блоху под микроскопом, тот был шокирован и так испуган, что донёс на него вышестоящим властям. Поэта обвинили в атеизме и колдовстве, ему грозила смертная казнь, и он был бы казнён, если бы его не спасла Кристина.
43
Считается, что либертинцы появились во Франции под влиянием профессора-провансальца Пьера Гассенди, работавшего там в 1640—1650-е годы, преподававшего риторику и прекрасно знавшего историю, философию, физику и математику. Гассенди досконально изучил и возненавидел учение Аристотеля и с жаром отдался идеям Николая Коперника, Джордано Бруно и Галилео Галилея. Профессор был новатором по природе, обожал ясность и простоту мышления, безгранично верил в опыт и уважал эксперимент. «Подо всем этим находилась гранитная подкладка собственного философского учения», — пишет М. А. Булгаков.
В основе учения лежали идеи философа Эпикура, согласно которому человек, как всякое существо, должен стремиться к удовольствию как высшему благу на Земле. «Единственно, что врождено людям, — говорил Гассенди своим ученикам, — это любовь к самому себе. И цель жизни каждого человека есть счастье!» Счастье, по мнению Гассенди, слагалось из спокойной души и здорового тела. О теле должны заботиться врачи, а вот о том, как сохранить спокойствие души, знал он, Гассенди. Философ рекомендовал не совершать поступков, из-за которых приходилось бы потом испытывать чувство раскаяния или сожаления.
Вокруг нового Эпикура группировались и многочисленные ученики, и просто образованные люди. С Гассенди был знаком молодой Мольер, который сразу стал его горячим поклонником и воплощал его идеи в своих пьесах. Скоро учение Гассенди стало модным и захватило широкие слои дворянства и учёного мира Франции, а оттуда его идеи перекинулись в соседние страны. Его адептов позже стали называть либертинцами. Среди либертинцев, то есть вольнодумцев и эпикурейцев гассендиевского толка, естественно, было много людей случайных, поверхностных или просто авантюристов, проходимцев и вообще людей нечистоплотных. Век либертинцев пришёлся в основном на XVIII столетие, и под этим названием они прошлись по Европе как лишённые всякой морали циники и распутники. В XVII же веке либертинцы не обязательно были аморальными людьми и, даже наоборот, считались людьми порядочными и честными. Их отличали вольнодумие и критическое отношение к религиозным догмам.
44
Шведский историк X. Висельгрен утверждает, что Хейнсиус, поняв, что денег ему с королевы никогда не получить, впал в «меланхолию» и запил. Требовать долги с королей считалось тогда дурным тоном, кредиторы молча переживали, подсчитывая свои убытки, надеясь, что когда-нибудь монарх всё-таки вспомнит о них и вознаградит другими способами, например подарками, недвижимостью или льготами на торговлю.