Король Густав II Адольф, всегда и для всех сохранявший по отношению к Марии Элеоноре декорум верного и заботливого супруга, но в душе считавший её душевнобольной женщиной, незадолго до своей гибели имел конфиденциальную беседу с канцлером Акселем Оксеншерной о своей семейной беде. Канцлер вспоминал, как король в течение часа буквально «обрабатывал» его, чтобы вырвать у него клятвенное обещание в случае своей смерти назначить опекуна над «жалкой женщиной» (супругой) и позаботиться о малолетней принцессе. Канцлер якобы клясться отказался, но обещание дал. О том, как Оксеншерна сдержал свое слово, мы увидим ниже. Во всяком случае, указаний на то, чтобы исключить Марию Элеонору из списка опекунов дочери, в завещании не было[8].

Итак, отец Кристины перманентно отсутствовал, находясь в походах то в Ливонии, то в Польше, то в Пруссии, то в Германии, а в 1632 году, когда Кристине было всего шесть лет, погиб в сражении под Лютценом. В короткие промежутки времени между баталиями он уделял дочери некоторое внимание. Видеть отца ей пришлось всего несколько раз в жизни. Трёхлетней девочке запомнился эпизод с проводами отца в германский поход летом 1630 года. Отец выступал перед риксдагом и говорил о том, что Бог до сих пор был милостив к нему и хранил его во всех сражениях, но он может из этого похода не вернуться. Принцесса стояла рядом с ним и готовилась сказать отцу на прощание несколько заготовленных дома фраз. Но Густав II Адольф всё время был занят и внимания на неё не обращал. Тогда она подошла к нему и дёрнула за сюртук. «Когда он увидел меня, — вспоминала потом королева Кристина, — то взял на руки, и слёзы потекли по его щекам — так рассказывали мне те, кто находился рядом». Густав II Адольф поднял дочь высоко над головой, показал её депутатам и военным и провозгласил её своей наследницей.

Принцесса три дня плакала неутешными слезами. Больше отца она не увидит.

Сохранилось её письмо шведскому королю в Германию то ли от 1631-го, то ли от 1632 года, написанное неуверенной детской рукой явно под диктовку учителя, матери или тёти Катарины. Письмо построено по всем правилам эпистолярного жанра того времени и было предназначено для того, чтобы показать отцу, каких успехов добилась его малолетняя дочь:

«Всемилостивейший, дорогой господин Отец,

Имея счастие быть Вашего Королевского Величества дочерью, посылаю В. К. В. мой скромный портрет. Прошу В. К. В. не забывать меня и осчастливить своим скорым приездом или послать мне что-нибудь красивое. Обещаю быть скромной, прилежно учиться и молиться. Слава Богу, я здорова. Пусть Господь Бог даст нам добрую весть от Вашего Величества. Остаюсь навечно Вашего Королевского Величества послушная Дочь Кристина, П. Ш.[9]».

Одетую мальчиком дочь король Густав Адольф несколько раз брал с собой на инспекционные смотры воинских частей и удивлялся, что она нисколько не боялась пушечных залпов. Однажды он ей пообещал:

— Так, так… Надо подумать, не взять ли мне тебя как-нибудь в другое место, где тебе понравится?

Историки пишут, что король хотел взять Кристину в один из своих походов. Как бы то ни было, но в детстве и отрочестве принцесса часто мечтала стать во главе армии и вести её на войну с басурманами, например с турками.

После смерти супруга Мария Элеонора буквально находилась на грани умопомешательства и заниматься малолетней дочерью была просто не в состоянии. Достаточно лишь упомянуть, что она, поставив в июле 1633 года гроб с телом супруга в замке Нючёпинга в своей спальне, до июля 1634 года не хотела отдавать его для захоронения. Поскольку в её желании ей было отказано, вдовствующая королева «утешилась» тем, что приказала поместить его сердце в сосуд и повесить над своей кроватью. Всё это время она запиралась в спальне, непрерывно рыдала и заставляла дочь делить с ней её печаль и страдания. И вот только тут Мария Элеонора неожиданно воспылала любовью к дочери и стала бурно проявлять своё чувство. Это страшно пугало девочку, она тоже начинала плакать и просить мать выпустить её из комнаты. Кристина вспоминала: «По смерти отца моя мать выразила свою любовь и скорбь таким несоразмерным образом, что её нужно было скорее простить, чем оправдать. На меня, которую она до сих пор не могла терпеть, ибо я была безобразна и родилась девочкой, она вдруг обрушила целый шквал нежности — нежности одновременно эгоистичной и неразумной».

Завещание Густава II Адольфа в интерпретации А. Оксеншерны, отстранившее Марию Элеонору от участия в управлении страной и воспитании дочери и ставшее ей известным сразу по прибытии гроба с телом мужа из Германии, также мало способствовало улучшению её общего состояния. Всю свою неприязнь и обиду она закономерно обратила на канцлера Оксеншерну. Но женская истерия бессильна против холодного непоколебимого разума мужчины. В 1636 году на вдовствующую королеву соберут «компромат» и дочь, «по государственным соображениям», у неё отнимут.

Экстравагантность королевы-вдовы, её истеричность, нетерпимость к окружающим, разбросанность, рассеянность и абсолютная неприспособленность к максимам жизни конечно же ещё больше отдаляли её от сухой, наблюдательной, умной, образованной и практичной дочери. Мать постоянно придиралась к ней, одёргивала и критиковала её за неряшливый внешний вид, а дочь молча выслушивала нотации и продолжала делать всё по-своему. Мать постоянно требовала от дочери, чтобы она отказалась от мальчишеских замашек, но Кристина, помня заветы отца, все слова Марии Элеоноры пропускала мимо ушей. Дочь терпеть не могла пива, которое считалось тогда в Швеции непременным напитком и для детей, и для взрослых за любой трапезой — будь то ранний завтрак или поздний ужин, но мать всё равно заставляла её пить его. Дочь не любила свинину, и это тоже служило поводом для раздражения матери. Мария Элеонора, к примеру, обожала всяких карликов, шутов и прочих уродцев и заставляла дочь играть с ними, в то время как для Кристины это было неприятным напоминанием о собственной некрасивой внешности, и она всячески избегала эту шумную, грубую и назойливую публику. Мать и дочь никогда не понимали друг друга, чурались друг друга, а их редкие встречи были натянутыми и неестественными. Принцесса вспоминала потом, что учёба и занятия с преподавателями и гувернёрами были единственной отрадой в её жизни. Она откровенно смотрела на мать как на больную женщину, презирала её за слабость и потакание своему истеричному характеру и отвечала ей дерзостью даже в присутствии посторонних. «Для одарённой, рано созревшей молодой девушки мать была поучительным примером отсутствия контроля за эмоциями», — пишет С. Стольпе, характеризовавший Марию Элеонору как «женщину с низкими и скудными инстинктами»[10].

Мы видим, что свой нрав Кристина проявила ещё в раннем детстве.

Она хорошо запомнила момент признания её королевой Швеции: «Я, помню, восхищалась тем, как все припали к моим ногам и целовали мою руку». Особенно сильное впечатление на неё произвело то, что Юхан Казимир и его супруга Катарина, тётя принцессы, тоже воздали ей честь. До сих пор они были просто её вторыми родителями, а она — их дочерью, и вот теперь они пали перед ней на колени!

Принцесса не походила на обычную девочку, зато хорошо переносила жару и холод, могла сколь угодно долго ходить пешком или скакать на лошади и нисколько не уставать. Физические упражнения — охота, игры — доставляли ей столько же удовольствия, сколько учёба или чтение. Она могла довести своих нянек и гувернёров до изнеможения, не давая им ни минуты покоя ни днём ни ночью. Когда женская прислуга попыталась отучить её от такого неугомонного образа жизни, она сказала служанкам: «Если вам хочется спать, подите и лягте. Я и без вас справлюсь».

За малым исключением, принцесса редко могла выдержать дамское общество. Она демонстрировала «непреодолимое отвращение ко всему тому, о чём дамы говорили и что они делали. Я оказалась совсем непригодной к женской ручной работе и женским занятиям, и не было никакой возможности изменить меня».