Когда весной 1652 года Аксель Оксеншерна вернулся из «отпуска», он не поверил своим глазам: всё в правительстве изменилось, кругом были новые люди. Впрочем, проблемы остались те же самые, казна была по-прежнему пуста, как и «реформаторская» голова Магнуса Делагарди. Ю. Экеблад, камергер двора, писал своему брату в провинцию: «Мы здесь при дворе ввели новую манеру оставлять объявления на наших дверях — point d’argent, то есть денег для кредиторов нет. Из нашего жалованья мы давно не видели ни эре». Кристина сразу признала свою ошибку и попросила канцлера снова заняться своим делом. Впереди предстояли сложные переговоры с правительством и парламентом, и ссориться с «папой Акселем» и его партией было просто неразумно. Королева уже видела никчёмность и непригодность фаворита и планировала его удаление.

Но каковы же были результаты миссии неутомимого патера Мачедо?

Покуда в Стокгольме члены правительства уговаривали королеву Кристину «образумиться» и не покидать отцовского трона, иезуитская и вообще ватиканская верхушка никак не могла справиться со своими эмоциями, вызванными потрясающей новостью, которую доставил ей из «еретического логова» патер Мачедо. Иезуитов трудно было чем-то удивить, на своём веку они много повидали князей, герцогов и королей, перешедших в «истинную» веру, но такое они видели в первый раз.

Генерал ордена Пикколомини к этому времени умер, и Мачедо вручил послание Кристины исполнявшему его обязанности заместителю Госвину Никкелю[65]. С. И. Улофссон сообщает, что Г. Никкель 4 ноября 1651 года отправил Кристине письмо с подтверждением о получении её обращения к ордену. В начале 1652 года королева поблагодарила Никкеля за ответ, а 6 апреля того же года уже иезуит выразил благодарность Кристине за новое письмо.

Дело Кристины взял в свои кураторские руки папский статс-секретарь Фабио Киджи, будущий папа Александр VII (1599, 1655–1667), который выбрал для продолжения вербовочной миссии в Стокгольме математика и лингвиста Франческо Малинеса, пьемонтского дворянина, профессора теологии в Турине, и Паоло Кассати, профессора математики и теологии из Collegio Romano в Риме[66].

Оба иезуита как нельзя лучше соответствовали пожеланиям королевы Кристины.

В дальнюю «командировку» вербовщиков готовили по всем правилам конспирации. Ф. Малинесу на первых порах было приказано отрастить волосы и бороду, а потом уже вступить в Венеции в контакт с Кассати, который, имея на руках инструкции от Никкеля, и ввёл его в курс предстоящего дела. Им выдали паспорта соответственно на данные Д. Лючио Боннани и Д. Бонифачио Понджиниббио. С собой они везли ответ Госвина Никкеля королеве Кристине. О их миссии и маршруте знали несколько человек. Их официальная задача, согласно полученным инструкциям, заключалась в распространении католической религии и в оказании помощи тем, кто хотел перейти в католическую веру. В целях конспирации в шифрованных отчётах о своей работе в Рим им было приказано называть королеву Кристину «синьором Теофило», Никкель получил псевдоним «Амиано», Малинес — «Аполлонио». Инструкции Никкеля категорически запрещали им вмешиваться в мирские дела, в том числе в политику, и предписывали беспрекословно повиноваться во всём «синьору Теофило». Вербовщики получили от Мачедо информацию о том, что шведскую королеву в первую очередь интересовали греческая литература, античная философия и конфликт религии с наукой, а потому перед отъездом из Рима изрядно «подзубрили» эти предметы.

Пока Малинес и Кассати добирались до столицы Швеции, какой-то заграничный источник сообщил кому надо в Стокгольме, что болтающийся при дворе Кристины «математик» Нутиус прибыл в Швецию «ловить блох»[67], и скоро миссионер был разоблачён. Кристина показала Нутиусу донос, но не прервала с ним связи и стала играть с ним в «кошки-мышки». Она предложила ему создать препятствия на пути ватиканских иезуитов, хотя ей прекрасно было известно, что оба итальянца к этому времени уже находились в Стокгольме.

Нутиус продержался в столице Швеции до мая, а потом благоразумно исчез. За ним последовали Франкен[68] и Ланглуа. Госвин Никкель счёл целесообразным расчистить поле деятельности для своих эмиссаров и убрать из Стокгольма испанских и французских конкурентов. (В дальнейшем между итальянскими, испанско-фламандскими и французскими иезуитами возникнет спор за честь обращения шведской королевы в католическую веру.)

…Своё путешествие в Швецию Кассати и Малинес начали в декабре 1651 года из Венеции. Промежуточная остановка у них была в Гамбурге, где они по предъявлении письменной рекомендации и золотой цепочки Кристины, полученной от падре Мачедо, взяли кредит у португальского еврея Диего Тексейры. Из Гамбурга «сеньоры Боннани и Понджиниббио» отправились в Ютландию (Дания), где удачно присоединились к шведской дипломатической миссии во главе с государственным советником Шерингом Русенхане. С ним они добрались до города Роскильде, а в Швецию въехали в составе кортежа риксшталмейстера Кристины генерала Вахтмейстера, возвращавшегося в конце февраля 1651 года с мирных шведско-польских переговоров в Любеке. Вахтмейстеру миссионеры объяснили, что являются путешествующими итальянскими дворянами, и назвали свои вымышленные фамилии. Вахтмейстер, и глазом не моргнув, предложил им присоединиться и продолжить путь вместе.

Докладывая о результатах своей миссии Кристине, риксшталмейстер, между прочим, упомянул о двух «добрых парнях» из Италии, приехавших посмотреть на то, как живут шведы. Королева поинтересовалась, не являются ли они музыкантами. Нет, ответил риксшталмейстер, эти два благородных дворянина прибыли в Швецию для ознакомления со страной. Как ни странно, появление двух итальянских «туристов» не вызвало со стороны шведских властей никакого удивления, как будто туризм из Италии тогда был обычным делом[69]. Но королеве стало ясно, какие «туристы» прибыли в Швецию, и она немедленно пригласила их на приём во дворец. Чтобы усыпить бдительность придворных, королева обратилась к Ш. Русенхане и спросила его об этих двух иностранных кавалерах. Госсоветник ответил, что это — великолепные ребята и для беспокойства её королевского величества нет ни малейших оснований.

Приём «антикваров» прошёл в соответствии с придворным этикетом в присутствии свиты и придворных. Итальянских гостей официально всем представили, произошёл обмен стандартными любезностями. Бывший граф Малинес блеснул изящными манерами и тонкими комплиментами. Улучив минутку, когда поблизости никого не оказалось, Кристина вполголоса быстро спросила Кассати (Понджиниббио):

— Может быть, у вас есть письмо ко мне?

— Да, — так же тихо и незаметно ответил иезуит, не меняя выражения лица и не оборачиваясь на голос королевы.

В этот же день сгоравшая от нетерпения Кристина послала своего слугу Юхана Хольма к иезуитам за письмом Г. Никкеля, а на следующий день дала им приватную аудиенцию. Ю. Хольм незаметно ввёл иезуитов во дворец и оставил их в большой зале, в которой стоял лейб-гвардеец. Скоро вошла королева Кристина. Обнаружив посланцев Рима, она выразила громкое удивление слишком ранним их появлением и стала вести беседу о их долгом путешествии. Потом спросила гвардейца, не появились ли её секретари, и, получив отрицательный ответ, отослала его прочь поискать кого-нибудь из них. Пока гвардеец исполнял это поручение, она в течение часа говорила с Малинесом и Кассати собственно о деле, расспросив их о подробностях путешествия в Рим падре Мачедо, о его приёме в Риме и о том, каким образом они сами были выбраны для выполнения стокгольмской миссии.

Уже на первых встречах с королевой Кассати и Малинес увидели, что в её «вербовке» не было никакой необходимости, потому что «объект» уже созрел для смены веры. В отчёте Никкелю Малинес писал, что королева подробно рассказала о своих поисках, о сравнительном изучении разных религий, включая иудаизм и мусульманство, и о сделанных ею выводах о том, что религия — это политический инструмент для удержания обычных людей в рамках. Она пригласила многих иностранцев ко двору не только из-за их знаний, но и для того, чтобы понаблюдать за тем, как они относятся к своей вере. При этом она подчеркнула, что не дошла до того, чтобы вовсе отрицать Бога. Католицизм, по сравнению с другими религиями, показался ей привлекательным во всех отношениях. Остались лишь кое-какие вопросы, которые следовало выяснить для успокоения совести.