Жак не понял.

— С места прогнали! — с негодованием объяснил он и рассказал, в чем дело.

— Ну, а медальон-то ты продал? — спросил парень, внимательно выслушав.

Жак с недоумением уставился на него.

Парень так и покатился со смеху.

— Ну, ладно, сознавайся, — сказал он, — думаешь — я фараон под сурдинку? Не бойся, свой брат.

Жак разозлился и хотел было итти, но парень остановил его.

— Постой, — сказал он, — ты мне нравишься… Ты чего собственно ищешь?

— Работы.

— А у тебя есть родные, чтоб похоронить тебя, когда ты умрешь голодной смертью?

Жак опять поднялся.

Но парень снова удержал его.

— Экий беспокойный, — сказал он. — Что ж ты будешь искать работы, сидя на этом ящике или, пожалуй, сдуру пойдешь шататься по пароходным конторам?

— Пойду, — пробормотал Жак, глядя на проходившего мимо старого негра, несшего в руках узелок.

Парень поднял камень и размахнулся, как бы желая запустить им в негра. Жак схватил его за руку.

— С чего это ты! — воскликнул он. — Гляди, негр совсем старый.

Негр между тем хмуро поглядел на них и с ворчаньем продолжал свой путь.

— Не люблю черномазых, — зевая, проговорил парень. — Да, впрочем, чорт с ним. Не стоит ради него отмахивать себе руку. Ну, так где же ты будешь искать себе работу?

Жак ничего не ответил и погрузился в раздумье.

Этот негр напомнил ему другого негра, только молодого, содержавшего бар около пристани. Жака часто посылали к нему с каким-нибудь порученьем из гостиницы, и чернокожий кабатчик всегда относился к нему благодушно.

«Разве к нему пойти?» — подумал Жак.

Парень между тем продолжал.

— Это в прежние времена в Марселе не хватало рабочих рук, чтобы грузить и выгружать всякую дребедень. Теперь один механик делает больше, чем сто человек. Чтобы чорт побрал эти подъемные краны! Нет, брат! В наше время работы не просят. Ее берут с бою. Или пан или пропал…

Видя, что Жак не понимает его, он продолжал.

— Когда я был в твоем возрасте, я вот тоже один раз остался без денег, да с пустым желудком. Рыбу ловить я тогда еще побаивался. Ну, так я пробрался ночью на пароход и залез в трюм, а потом вылез в открытом море. Конечно, рисковал. А на поверку вышло, что капитан даже обрадовался: у него заболел поваренок, и меня приспособили помогать коку. Потом мне надоело… Я удрал.

Жак поглядел на пароход, стоявший у мола. Пожалуй, на него можно было бы пробраться… Конечно, это был очень рискованный способ. Лучше было сначала поговорить со знакомым негром.

Парень между тем вдруг встал и медленно побрел по набережной. Навстречу ему шел какой-то толстяк в панаме и белом пальто.

Парень вдруг споткнулся и брякнулся на мостовую, а толстяк перелетел через него.

Страшно ругаясь, он поднялся с пыльной мостовой и вдруг завопил:

— Бумажник!

И бросился преследовать во мраке франтоватого парня.

Жак не стал вдумываться в это дело.

Однако такая «работа» не привлекала его.

Он пошел к знакомому негру.

Негра звали господин Минюи, что значит «полночь». Так прозвали его марсельские весельчаки за его черноту.

Бар «Носорог» был ярко освещен. Над его входом причудливо вертелось огненное колесо. Люди входили и выходили из его стеклянной двери.

Зная, что швейцар ни за что не пустит его с этого входа, Жак проскользнул на темный двор, чтоб пройти с заднего хода. Он ходил тут уже много раз.

Повар, вертевший у двери мороженое, не удержал его, ибо хорошо знал Жака в лицо.

Он только крикнул ему:

— Что ж не в форме!

— По дороге домой, — коротко ответил Жак.

Пройдя каменный коридор, он заглянул в контору.

Минюи сидел за американскою конторкою и как-то странно теребил свои курчавые волосы. Он был очень красив, этот Минюи в своем фраке и ослепительно белом воротничке.

Жак осторожно вошел, слегка постучавшись.

Негр вдруг вскочил, словно его ужалил тарантул, и замер, с ужасом глядя на Жака.

— В чем дело? — пробормотал он.

— Виноват, мосье… Нет ли работы, мосье?..

Минюи молча сел на свой стул, словно все еще не пришел в себя.

— Работы! — пробурчал он, наконец, и вдруг заорал: — К дьяволу!

И бросился на Жака с поднятыми кулаками.

Жак так и выкатился на двор.

Он был в полном недоумении.

Минюи никогда не обращался с ним так грубо.

— Ах, черномазый дьявол! — прошептал Жак, — ну, погоди ж ты у меня!

Выйдя на улицу, Жак почувствовал свое полное одиночество. Пожалуй, он зря так круто обошелся с господином Шамуа. Теперь в тот квартал не сунешься, а там у него были кое-какие знакомые.

Ему вдруг вспомнился странный совет, который дал франтовый парень.

«Разве попробовать? — подумал Жак, — ведь не бросят же меня в море, а если и бросят, — не велика беда… Все равно погибать».

Рассуждая так, Жак врал самому себе: погибать ему не хотелось.

Он был очень молод, очень предприимчив, а главное, его соблазняла мысль работать на пароходе. Уж очень много интересных вещей рассказывали ему моряки.

Жак дошел до того мола, где он встретился с франтоватым парнем.

Пароход стоял на прежнем месте, но по некоторым признакам было видно, что он собирается наутро отчалить.

Где-то в его недрах начинало мерно биться паровое сердце.

Очевидно, приказано было держать машину под парами.

На корме Жак прочел название парохода — «Габония».

На пароходе было темно и на корме среди канатов раздавался чей-то мерный храп.

По набережной расхаживал часовой.

Между пароходом и молом было расстояние всего в два или три фута. Черная стена парохода круто уходила вниз. Слышно было, как внизу плескалось море, но в темноте воды не было видно.

Жак выждал, когда часовой отвернулся от него, а затем с ловкостью кошки перемахнул на пароход.

Он сразу съежился, чтоб его нельзя было заметить с пристани, и стал ощупью пробираться среди груды канатов.

Храп на секунду прекратился.

— Это ты, Клод? — послышался сонный голос.

Затем храп раздался снова.

Жак замер было на месте, но затем продолжал свой путь.

Большой фонарь, горевший на пристани, погас.

Стало вдруг совершенно темно, и Жак услыхал ругань часового на пристани.

— Если они не будут следить за фонарями, я отказываюсь сторожить. Черти! Дармоеды! Разве тут что-нибудь увидишь? Я же докладывал надзирателю, что фонарь начинает дурить. Сволочи!

Жак, воспользовавшись темнотою, стал быстро пробираться к тому месту, где, по его мнению, должен был находиться вход и трюм.

«Лишь бы люк не был заперт», — подумал он и тут же решил: — А заперт — не велика беда. Вернусь обратно».

И в этот самый миг он вдруг полетел куда-то в пространство. Еще миг — голова его ударилась обо что-то твердое, целый сноп зеленых и красных искр посыпался у него перед глазами и он потерял сознание.

Утром 16 июля было настоящим праздником для газетных торговцев.

Газеты раскупались нарасхват, и люди натыкались друг на друга, читая на ходу.

Дело в том, что в этот день все марсельские газеты вышли с подзаголовком, напечатанным крупным шрифтом:

Жан Лактьер был одним из наиболее видных марсельских граждан. Сын богатого судовладельца, он продолжал торговые операции своего отца, которые состояли главным образом в покупке слоновой кости у негрских племен Нижней Гвинеи. Но Жан Лактьер не ограничился одною только наживою. Он проник в самые недра африканского материка, изучая нравы и обычаи негрских племен, живших по течению реки Конго и еще дальше в совершенно еще неизвестных местностях. Постепенно он превратился из торговца в ученого исследователя и напечатал две толстые книги о неграх, которые были признаны весьма ценными. Несколько раз храбрый путешественник подвергался смертельной опасности, но это только еще больше подзадоривало его. Он собрал замечательную коллекцию негритянской посуды, оружия, идолов и т. п.