– Вот что, Александр Ильич, – сказал Бокий, глядя прямо в глаза Егорову. – Предлагаю поговорить не как генерал с генералом, а как коммунист с эсером.

– Давай попробуем, – с лёгкой усмешкой согласился Егоров.

– Тогда не скалься, товарищ, а слушай. Мне на твою спесь золотопогонную плевать с высокой берёзы, понял?! Меня сюда направили дело делать, и я его, будь спокоен, сделаю, а ты, будь добр, сделай своё!

– Так я ж разве против? – слегка смутился такого напора Егоров.

– А мне как раз показалось, что против! – продолжил наседать Бокий. Но увидев, что Егоров опять набычился, перешёл на другой тон.

– Да пойми ты, дурья башка, я твоему единоначалию не помеха. Как начнёшь наступать, так и вовсе меня не увидишь. Твой фронт – мой тыл, лады?

– Лады, – чуть поколебавшись, согласился Егоров. – Только ты в моих тылах не сильно-то гайки закручивай.

– А ты придерживай своих орлов от ненужных контактов с мирным населением, так мне, может, гайки и вовсе крутить не придётся.

– Легко сказать, – вздохнул Егоров, – солдат из боя по-разному выходит, иной никак остановиться не может.

– Так на то у тебя комиссары имеются, чтобы горячие головы остужать, – напомнил Бокий.

– А вот тут у тебя ошибочка вышла, – обрадовался чужой промашке Егоров, – нетути больше комиссаров!

– Тьфу, зараза! – ругнулся Бокий. – Совсем я с тобой зарапортовался. Не комиссары, конечно, офицеры по воспитательной работе.

– Другое дело, – улыбнулся Егоров. – Ладно. Напрягу я своего зама по этой самой воспитательной работе, чтобы он подчинённым хвосты накрутил.

– Во-во, – одобрил Бокий, – чем лучше они со своей задачей справятся, тем меньше у нас с тобой будет поводов встречаться.

– Да не так уж и сильно ты мне мешаешь, – соврал Егоров, и тут же перевёл разговор на другую тему. – Ты мне лучше вот что заясни. Меня этим мой зам по тылу озадачил, а я, стало быть, у тебя хочу спросить. По новой моде мы по мере продвижения вглубь польской территории ничего у местного населения реквизировать не будем, так?

– Так, – подтвердил Бокий.

– А как? Неужто всё из России завозить будем?

– Зачем, – улыбнулся Бокий. – Реквизировать не будем, будем покупать.

– У нас что, на это деньги есть? – удивился Егоров.

– А ты об этом у своего начфина спроси, – посоветовал Бокий.

Когда начфин подтвердил, что в его распоряжении имеется достаточное количество польских марок (денежная единица Польши), Егоров только головой покачал.

За эту операцию командир спецподразделения был представлен к ордену Красной Звезды.

Литерный поезд шёл из Варшавы в сторону границы. В одном из вагонов везли деньги для нужд Центрального фронта. В виду предстоящей военной операции сумма была весьма внушительной. Учитывая обстоятельства, с охраной тоже не поскупились. Мало что в вагоне с деньгами помимо банковских служащих было несколько вооружённых охранников, так ещё рядом был прицеплен вагон с жандармами. После одной из станций, где до конечного пункта следования было уже рукой подать, жандарм, дежуривший в тамбуре последнего вагона, заблокировав дверь, ведущую в вагон, открыл заднюю дверь вагона. Поезд после стоянки ещё не набрал ход, потому те несколько человек, что влезли в вагон через открытую дверь, сделали это быстро и без особого труда. Когда огни станции померкли в ночи, дверь снова открыли, и диверсанты (будем называть их так) перебрались на крышу. Жандарм в тамбуре закрыл дверь наружу и разблокировал дверь в вагон. А диверсанты были уже на крыше вагона с деньгами. Заложили под верхний люк взрывчатку и распластались на крыше. Хлопок – и люк, подскочив на несколько сантиметров, улетает в ночь. Взрыв малой силы услышали только в самом вагоне, но не сразу сообразили, в чём дело. А когда сообразили, стало поздно: в люк полетели баллоны со слезоточивым газом. Трое диверсантов в противогазах спрыгнули в люк, двое остались на крыше.

Жандарм в тамбуре последнего вагона услышал условный стук и открыл заднюю дверь, не забыв вновь заблокировать дверь в вагон. Диверсанты сначала спустились в вагон, а потом, дождавшись, когда поезд на очередном опасном участке замедлит ход, по очереди стали спускаться на рельсы, скинув туда же мешки с деньгами. За последним диверсантом жандарм запер дверь, разблокировал дверь в вагон и спокойно продолжил дежурство. Потом его, разумеется, неоднократно допрашивали, но доказать его участие в акции так и не смогли.

Так польское правительство само оплатило будущие расходы русской армии на закупку продовольствия и фуража у польских крестьян.

Осталось добавить, что акции предшествовали упорные тренировки, сначала на стоящем вагоне, а потом на ходу, на безлюдной тупиковой ветке под Петроградом. Курировал операцию сам нарком ГБ Ежов. Он же изготовил взрывчатку.

– Что, брат, потрепали тебя гайдамаки? – спросил Миронов у своего старого знакомца, полковника Кожина.

– Тю на тебя! – ответил тот. – Чтоб ты знал, не родился ещё тот гайдамак, что победит Кожина!

– А как же тогда прикажешь понимать твой драп нах остен?

– Так то не гайдамаки были, – сплюнул Кожин, – то пшеки.

– ?

– Ну, ляхи, – так понятнее?

– Пшеки, ляхи… поляки, что ли? – нахмурился Миронов. Уверен?

– Я что тебе, регулярное войско от гайдамаков не отличу? – обиделся Кожин.

– Ну что, брат, проверим, дурнее петлюровцы австрийских гусар, чи нет? – обратился Миронов к Кожину.

– Та такие же дурни, – ответил тот. – Глянь, уже на намёт перешли!

– Тогда разъезжаемся! – скомандовал Миронов.

И опять, как тогда, в 18-ом, не так уж, кстати, и далеко от этих мест, развели за собой конников казак Миронов и махновец Кожин, оставив мчащуюся конную лавину один на один со строем пулемётных тачанок. Вот только петлюровцы поступили точно так же: разъехались в разные стороны. И оказалось, что это не конная лавина, а небольшая конная группа, за которой уже изготавливалась к стрельбе батарея полевой артиллерии. Получилась, как говорят в Одессе, «картина маслом». И кто тут кого передурил? Думаете, гайдамаки казаков с махновцами? Так вы не угадали! Дело в том, что тачанки на этот раз были не настоящие. Нет, не так. Тачанки как раз были самые настоящие, а вот пулемёты на них были установлены из числа сломанных, а то и вовсе бутафорские. И сидели за ними не бойцы внутренних войск Украины и казаки, а пленные гайдамаки, под них снаряжённые и привязанные к тачанкам верёвками. План был таков. Никакого огня с тачанок, конечно, вестись не будет. Когда конная лавина на них налетит, образуется куча мала из кричащих, мало что понимающих людей, ржущих лошадей и повозок с хламом. Вот тут и накроет их артиллерия. Потом подлетят уже настоящие тачанки. А когда побитая взрывами и посечённая пулями конница пустится наутёк, устремятся за ней лихие кавалерийские полки и будут рубить отступающих острыми саблями. Этот план, как вы понимаете, гикнулся. Что прекрасно понимал командир стрелкового полка, который исхитрился выделить из своего скудного резерва в помощь Миронову и Кожину Брусилов. Свой НП (наблюдательный пункт) полкан расположил на мельнице, что торчала на самой макушке невысокого холма, аккурат вблизи места событий. Между холмом и петлюровской батареей, позади которой расположилось ещё и изрядное количество конницы, был неширокий пролесок. А по другую сторону холма стояли приданные полку две гаубичные батареи. Они-то и должны были накрыть бутафорские тачанки вместе с запутавшейся меж ними конницей. Теперь надо было срочно менять координаты для стрельбы. С мельницы на батареи прошли соответствующие приказы, на их выполнение потребовалось время. Когда гаубицы были готовы открыть огонь по новым целям, петлюровская артиллерия уже разносила в щепы тачанки с сидящими в них опять же петлюровцами. За эту братоубийственную стрельбу бог их (петлюровцев) и наказал. Хоть и не с первого залпа, но накрыл навесной огонь петлюровскую батарею. Конники не стали ждать, пока их постигнет та же участь. Они ломанулись через подлесок к холму, верно определив, что от него (вернее, от того, что за ним) исходит всё зло. У холма конники разделись на три части. Две конные группы стали огибать холм с двух сторон, а третья спешилась (крут был склон для коней) и стала карабкаться наверх, мягко говоря, на четвереньках. Не подфартило всем трём. На вершине холма возле мельницы окопался стрелковый батальон, да с пулемётами. Кто из гайдамаков не полёг под пулями, покатились по склону кувырком под ноги своим коням. А две другие группы, после того, как обогнули холм, были встречены огнём двух других стрелковых батальонов и разящим свинцом с настоящих тачанок. В общем, кончилось всё по сценарию Миронова да Кожина: дорубали в поле убегающую петлюровскую конницу их лихие всадники. Бой этот стал переломным. Погнали «освободителей» обратно к польской границе.